Безславинск

Глава 34 Что-о?

Лишь только взяли Анну у неё с рук и санитарка закрыла перед ней дверцу машины скорой помощи, мир умер для Александры Петровны. Без плаща или куртки, не чувствуя усиливающегося ветра и холодного дождя, она смотрела на выезжавший из двора УАЗ — «Буханку» с красным крестом на боковой стороне, пытаясь уловить хотя бы один звук за его окошками и дверцами.

Участковый Ябунин И. Г., внимательно наблюдавший за «проводами» Анны, указывая глазами на перебинтованную голову учительницы, спросил:

— И всё же, что случилось?

— Как я уже говорила тебе, силы не те, ноги плохо держат меня, вот и упала на сервант…

Странное чувство вины перед Димошей сдавливало горло, не давало сказать всей правды. Ощущение того, что именно она засадила его безвинного в тюрьму на столь длительный срок, сковывало всё её тело и даже мысли.

— Ладно, я всё понял. Не буду больше изводить вас своими допросами.

— Спасибо тебе за понимание.

После долгих бесплодных попыток разобраться в случившемся накануне инциденте, участковому инспектору так и не удалось узнать даже толику правды. Блюститель порядка ушел восвояси, и Александра Петровна осталась стоять во дворе собственного дома совсем одна.

За одну ночь изменилось лицо учительницы. Налитые непомерной болью глаза под сдвинутыми бровями смотрели отчужденно, строго. Казалось, она не видела никого, а о чем-то глубоко задумалась или мучительно пытается вспомнить что-то — и не может.

Ныла перевязанная голова. Бледнолицая, с перекошенным от горя ртом, она зашла в комнату Анны. В опустевшей горнице, так называла свою комнатку Анна, с расшитыми ею занавесками всё напоминало внучку — веселую, быструю, полную волнующей юной прелести. И когда она первый раз увидела её на руках у дочери на пороге роддома, и когда первоклассницей она вошла в школу, и когда после великой трагедии они остались вдвоем совсем одни в целом мире, живя друг ради друга…

«Бабэля! Баба Шура! Ну ты что?» — послышалось учительнице.

— И во всем, во всем виновата я! Как я могла допустить такое? Господи! Помоги ты уже нам, наконец!

Александра Петровна стала нервно теребить повязку на голове. Сколько прошло времени, она не осознавала, потом она вскочила и с трудом побежала по улице, не отдавая себе в этом отчета.

Летнее светлое утро медленно расползалось над Отрежкой. Кое-где во дворах домов жгли мусор. Сквозь заборную сетку рабицы видны были чьи-то склоненные головы, слезы и улыбки — живой, трепетный мир, полный движения, радости и горя, войны и мира. Мимо, мимо… Пыль клубилась под ногами.

Как очутилась во дворе областной больницы Безславинска, она и сама бы не сумела объяснить, ведь располагалось здание на другом краю широко раскинувшегося городка.

В полдень Александра Петровна сидела в приемной больницы, ожидая выхода невропатолога. В раскрытую дверь ей было видно, как немолодая уборщица спокойно мыла пол в коридоре, спокойно выжимала воду из тряпки досуха и протирала кафельную плитку. По коридору сновали озабоченные жизненно важными проблемами люди в штатском, военные в форме и люди в белых халатах.

Уборщица даже не смотрела на дверь, откуда должен был выйти врач, казалось, не видела снующих людей.

«В этом мире никому ни до кого нет дела!..»

— После очередного артобстрела в нашу больницу поступают пострадавшие с симптомами отравления хлором. Хунта применила неизвестное химическое оружие… — говорил по мобильному телефону высокий, с блестящей, гладко выбритой головой человек в черных роговых очках и белоснежном халате. От бесконечных разговоров и криков он охрип, а впереди — новые встречи с родственниками раненых, больных, впереди — новые беседы с самими больными и бессонные ночи, ночи, ночи…

— Ради Бога! — Александра Петровна кинулась к нему.

Всемогущий врач, в руках которого была её судьба, как ей казалось тогда, снял очки, и Александра Петровна увидела усталые кофейные глаза.

— Только об эмоциях придётся забыть. — Металлически твердым голосом заговорил невропатолог. И эти первые слова невропатолога будто обварили её от головы до ног. — Александра Петровна, возьмите себя в руки и наберитесь сил. Дела плохи. Я думаю, что у вашей внучки случился истерический паралич. Одним словом, Аню частично парализовало. Нижние конечности… И, скорее всего, она больше никогда не сможет ходить сама. Слишком тяжелая форма. Вот так.

В страшный этот момент Александре Петровне захотелось только одно — обнять Анну, крепко-крепко прижать к себе. И она сделала шаг в сторону палаты, где находилась её внучка, но врач её остановил.

— Подождите. Главное, что сейчас волнует меня, так это непреодолимое желание вашей Ани покончить жизнь самоубийством.

— Что-о?

— Она постоянно твердит одно и то же, что так жить не сможет и хочет умереть. Скажите, Александра Петровна, а Аня не склонна к суициду? А то в их возрасте случается такое…

— После гибели матери больше всего на свете она ценит жизнь, — и после небольшой паузы добавила: — А еще Анечка так сильно хотела стать танцовщицей, так сильно хотела…

Александра Петровна не докончила, закрыла рукавом кофты глаза и отвернулась.

Кроме бритоголового невропатолога никто не заметил, как затряслась спина учительницы от удушающих рыданий.