Безславинск

Глава 22 Настоящий Hugo Boss!

С нависшего над оврагом камня слетел орлан-белохвост и, набирая высоту, потянулся к долине. Из-за реки по дороге, рассекавшей поля с гречихой, готовящейся к обильному цветению, выехали грузовики с гуманитарной помощью, сопровождаемые легковушкой, в которой сидели четыре российских представителя Международного Комитета Красного Креста. При въезде в Безславинск стояли местные жители, возглавляемые отцом Григорием, с иконами и транспарантами в руках. Они блокировали въезд для украинских силовых структур. Два парня в камуфляжной форме держали плакат-растяжку с надписью «Военных преступников ждет возмездие».

На крыше УАЗика, припаркованного за блокпостом, был установлен мощный металлический рупор, направленный в сторону врага, из недр его трубы конической формы то и дело мужской голос зачитывал призывы и предупреждения:

«Если твой командир подчиняется незаконной киевской хунте, то ты обязан арестовать его, так как он нарушил военную присягу!»

«Подчинение преступным приказам хунты Турчинова есть военное преступление, которое будет караться по закону!»

«Украинский офицер, если у тебя осталась честь, то ты должен приказать своему подразделению арестовать пособников киевской хунты!»

В Отрежке как-то резко замолкли свадебные песни, точно в каждом доме был покойник. Но «Пир во время чумы» продолжался.

До остановки оставалось совсем немного, и уже через минуту из кабины грузовика вышло три человека. Самым последним, словно остерегаясь кого-то или чего-то, показался Димоша. В руках, на безымянных пальцах которых виднелись зоновские татуировки, он держал подарочный пакет и небольшую дорожную сумку, между ручками которой была просунута ветровка. Светлая рубашка и белые брюки демонстрировали его негативное отношение к черной зоновской робе, обрыдла она ему за долгий срок. У него грудь и торс, как у манекена крупного размера, — всё обтянуто, без единой морщинки, без складочек. И вообще, в осанке было нечто гордое, монументальное. Такой человек вскинет голову, расправит плечи, ногу особым, боксерским образом выставит, глянет по-волчьи — и почувствуешь себя перед ним слабым, хилым, маленьким, незначительным, словно перед гранитным монументом.

На узкое, сухощавом лице Димоши невольно появилась улыбка. Лицо Анны, переминавшейся от волнения с ноги на ногу, засияло от радости. Она подошла к отцу и, привстав на носки, обняла его, замерев на секунду, и тут же оттолкнула, опустила глаза, тихо сказала, протягивая букет полевых цветов:

— Это тебе.

— А это тебе, — в ответ отдал отец подарочный пакет. Анна достала из пакета куклу и, не сразу сообразив, как реагировать на такой подарок, решила снова обнять его и поцеловать в колючую щеку.

Не отважилась Анна назвать своего отца «папой» из-за его странного, неловкого поведения. «Димошей» тоже было называть неловко да и глупо как-то. Так они и стояли еще какое-то время, искоса разглядывая и оценивая друг друга, пока Димоша не заговорил:

— Это… Ты возьми пока цветы… Ну, до дома донеси их, а там я уже их у тебя заберу, а то как-то не по понятиям мне с букетиком по деревне шариться. Догоняешь?

— Конечно-конечно.

И снова узкое, суховатое, обросшее за дорогу лицо его осветилось улыбкой. Карие, с искринкой, глубоко посаженные глаза под широким лбом глядели дружелюбно, по-родственному. Даже заметный темный шрам над левой бровью не делал лицо его хмурым — радость, веселье и радушие светились на нём.

Они шли рядом до самого дома, боясь не то что бы взяться за руки, а даже обмолвиться лишним словом. Оба понимали, что надо идти на встречу друг другу, искать некое понимание, компромисс, ведь это не письма писать. Димоша кашлянул пару раз, спросил:

— Как учеба? К экзаменам-то подготовилась?

— С учебой всё в порядке. И к экзаменам готова.

— Ну, и ладно… Поди и парень уже есть? — поинтересовался Димоша, усмотрев сквозь тональный крем свежие засосы и ссадины на шее дочери.

— Нет. Никакого парня у меня нет.

«Врёт, писючка. Ну ничего-ничего. Пройдёт время, задружимся, и будет всё мне рассказывать».

«Неужели он разглядел эти чертовы засосы и ссадины!? О Боже, ну почему это случилось именно вчера?! Почему я не послушала бабушку и поперлась на эту фигову свадьбу?! Дура! Дура! И ещё раз дура в квадрате!»

Так и добрели они до своего дома, напоминая случайных попутчиков, вынужденных терпеть общество друг друга до конечной точки назначения. Лишь обмолвились парой фраз по пути:

— В Безславинске-то всё как изменилось, не признать его теперь…

— Наверное, я слишком мала была, чтобы помнить, как тут раньше всё было.

Но, зайдя в дом, Анна неожиданно для себя самой переменилась в настроении и, резво подбежав к обеденному столу, усадила на стул подаренную куклу, после лёгким движением руки сдернула со стола тонкую ткань, под которой притаились разнообразные яства.

— Вуаля! — заявила она. — Всё сама приготовила!

— Спасибо. Очень приятно.

— А хочешь, покажу, как умею? — спросила она, кладя руку на большой полосатый арбуз — дорогой деликатес из Ирана.

— Давай, — кивнул Димоша.

Придерживая рукой вершок, Анна ловко хватила арбуз вдоль полосок так, что он при этом не развалился, а только пустил розоватые слезки по надрезам. Но, когда она убрала руку, иранское чудо мгновенно раскрылось алым цветком на серебряном подносе.

— Но, ты это… Вот что, погоди со жратвой. Давай, пока тещи нет, поговорим чуток.

Анна снова напряглась, села на стул, её отец устроился напротив и попросил,

— Короче, так, ты попробуй понять меня правильно…

— Я все простила. Я очень ждала тебя, папочка. Давай не будем сейчас об этом. И, кстати, ты тоже прости меня, что наговаривала на суде про тебя всякие гадости и неправду. Маленькая была, говорила под руководством бабушки.

— Я понимаю. А теща? В смысле бабушка твоя…

— Она тоже почти все простила. Кстати, у меня для тебя есть небольшой подарок! — воскликнула Анна и кинулась к шкафу, а уже через мгновение вернулась с новеньким галстуком в руках.

— Вот. Это тебе. Настоящий Hugo Boss!

— Спасибо… — и Димоша, чтобы разрядить обстановку и отвлечься от щепетильной темы, решил надеть новый немецкий галстук. Все шло хорошо, пока он распечатывал красивую упаковку, но как только он принялся завязывать стильный галстук, ничего не вышло. Как ни завертывал, как ни перекладывал он из руки в руку плывущий меж пальцев галстук, непременно получался простой узел.

— Егучие рога! Да что такое?! — обозлился Димоша и в десятый раз стал складывать на щепоти новую комбинацию.

Анна рассмеялась:

— Чего ругаешься? Не умеешь, что ли?

Ее отец, наклонив голову набок, обмотал по белому воротнику сорочки галстук и, замерев, держал его под подбородком, не зная, в какую сторону и как наложить одну половинку галстука на другую.

— Давай помогу, — продолжая смеяться, она отобрала у смущенного Димоши галстук, переложила его с ладони на ладонь и, перекинув концы, неуловимо быстро затянула элегантный продолговатый узел.

— Хоть на витрину становись! — оправляя воротник сорочки, подмигнув, сказала Анна.

Настроение у отца явно улучшилось:

— А что это мы, всухую будем праздновать? Я щас по-шурику до магаза и обратно… — Димоша встал, направился к двери, задумался, побарабанил пальцами о дверной косяк и пояснил: — Надо бы мне помыться-побриться с дороги и это… Короче, вот только с баблом напряг, всё на мобильник и куклу потратил.

Анна подумала: «Не буду сейчас говорить о разговоре с прокуроршей. Вот вернётся из магазина, и попрошу его пойти вместе со мной прямо к ней домой. Уговорю его схорониться на время в её особняке…».

Анна, не говоря ни слова, достала из серванта шкатулку. В ней лежали деньги, накопленные ею за долгие годы на оплату обучения в Академии танца. Затем она подошла к отцу и вручила ему своё состояние.

— Вот. Возьми сколько надо.

— Тещины, что ли?

— Да нет, мои. Почти десять лет копила. Экономила на всем, на чем могла… Вот и скопила.

— На платье свадебшное что ль?

— Нет. Не на платье. На учебу…