Безславинск

Глава 17 А у тебя есть мечта?

Наступила непривычная для Безславинска и округи тишина. Во время любой войны такое случается, когда обе стороны резко перестают вести любые боевые действия.

При выходе из леса на косогор гляделась в реку Татарка плакучая ива с блестящими коричневыми стеблями. На поляне справа млела на солнцепеке красная земляника. Домики Безславинска, как птицы на роздыхе, разместились на вогнутом лукой берегу. Когда-то река тут текла, но постепенно отступила к левому высокому берегу, оставив старицы, озерца, поросшие кувшинками, осокой, камышом. Малая река, впадающая в Собачеевку, разбилась на рукава в низменности, заросла по берегам ивами, осокорем. Луга пахли клевером. Кони паслись за бродом, четко выделялись их спины и головы в лившейся над лугами дневной неге.

Наискось по изумрудному берегу от старицы белела цепочка гусей — шли искупаться с гусаком впереди мимо пасущихся овец.

По дощатому мостку через речку МарТин прошел тяжело, ноги не радовались непрочности скрипучих досок. Не хотелось попрыгать на них, как обычно, вытягивая забавную пищащую мелодию.

Приторно-горький ветерок подул рядом с сердцем, и подумалось МарТину, что, наверное, он поступил прошлой ночью, как трус, как подлец…

— Почему я не защитил Энни? Я должен был заступиться за неё, а я просто сидел и смотрел… Она теперь никогда не простит мне этого поступка. Мне очень стыдно. Я хочу сквозь землю провалиться. Что же теперь делать? — говорил он тихо, делая большие паузы между предложениями, крутя в пальцах остатки крышки от объектива, по-прежнему пристегнутую шнурком к ручке видеокамеры, напоминавшую теперь сжавшийся комочек гудрона

В думах этих была и обида, и растерянность, и самоуничижение, но не было мыслей о том, как решить проблему. МарТин понимал, что жить ещё было чем, ещё была надежда на исправление всех ранее совершенных ошибок, ведь, как говорил Гаррет, цитировавший Конфуция, «Единственная настоящая ошибка — не исправлять своих прошлых ошибок».

Была лучшая пора июня. На полях зеленели сильные всходы пшеницы, рожь упругими волнами ходила под легким ветром, непаханые всхолмленные пастбища были сочны, и лишь едва-едва серебрилась ковыль, крепко пахло кочетками и дремой, отарой овец, рекой снизу.

МарТин, с увядшим венком из полевых цветов на голове и в своих мягких, сильно стоптанных красных кроссовках, подошел к старой ветле. Совсем недавно в её листве, обнажающей на ветру серебристую изнанку, отпели свою весеннюю серенаду соловьи. Ишь, как развалило по стволу надвое — огненной крестовиной ударила гроза, расщепило белую иву. Вдруг он услышал чьё-то тихое печальное пение, заглянул за широкий ствол и — о, Боже! Там сидела Анна. Девушка тут же заметила его, вытирая слезы, спросила:

— Ты что, следишь за мной? — и дальше она перешла на английский язык: — You are a spy?

— Нет! Нет! Я не шпионю за тобой! Я здесь случайно, просто решил поснимать на видео… Дерево. Я не знал, что ты здесь…

— А что же ты прячешься? Ну-ка, выходи, давай!

МарТин неуклюже попытался обойти иву, но споткнулся о корень и потешно завалился в осоку. Анна улыбнулась сквозь слезы и отвернулась. МарТин неожиданно для самого себя пошел в атаку:

— Энни, можно я поснимаю тебя для репортажа о деревне? Прямо сейчас! Пожалуйста.

— Можно. Только не прямо сейчас. Я… Очень плохо выгляжу.

— Ты прекрасно выглядишь! Ты выглядишь лучше всех на свете! Это будет самая лучшая часть моего фильма!

— Эй, а что это у тебя на голове?

— Твой венок.

— А где ты его взял?

— Ну… — МарТин не мог врать, но и всей правды говорить не хотелось. — В сарае нашёл, когда пожар тушил вместе со всеми.

Анне хотелось похоронить воспоминания как о самом сарае, так и о событиях, намедни произошедших в нём. Она встряхнула своей взлохмаченной головой, посмотрела разноцветными глазами на потешного МарТина и сказала себе: «Хватит ныть! Возьми себя в руки!».

— Я просто подобрал его с пола… — МарТин поправился: — Спас его из огня.

Он посмотрел на Анну, пытливо рассматривавшую его, и понял: «Она догадывается, что я не договариваю…» Ему стало стыдно: «Как же совестно врать!».

МарТин умолк. В висках отбивало мчавшиеся секунды. Сколько времени прошло, как повисла безмолвная пауза? Миг? Больше? Сколько?

— Ты в нём смешной. А давай лучше я тебя поснимаю! — неожиданно предложила Анна. МарТин, словно находясь под гипнозом, отдал видеокамеру.

— Ой, какой ты забавный на мониторе! Как в кривом зеркале! — девушка рассмеялась, после направила объектив на пасущихся неподалёку овец. — Смотри, а барашки вообще как из комиксов! Ха-ха-ха!

Уверенность и бодрость пришли к МарТину после слов Анны, взглянул на неё светлым взглядом быстро и пронзительно. Снял с себя венок и протянул его девушке, но она возразила:

— Повесь его на сучок, а я лучше сплету новый.

— Я очень люблю цветы, — МарТин приблизился к Анне, сел на траву, по-татарски подобрав ноги. Пахло от девушки ягодами и свежей травой, как от лесной нимфы.

— МарТин, а скажи по-русски «цветы».

— Свэути.

— А скажи «солнце».

— Соулшнэ.

Оба засмеялись.

— Теперь «ромашка».

— Роумьяшча.

— Кукушка!

— Кьюкшакья.

Теперь уже смеялись наперегонки. Слова путались, уже было непонятно, кто что сказал и кто за кем повторил. Анна снимала МарТина на видео, а тот, изображая забавного мультяшного персонажа, скакал по поляне на палке, словно на удалом жеребце. И как ярко и тепло хлестали их ветры, вся природа будто ожила картавыми ручьями, взыгравшим светом солнца вдохнула беспокойство во все живое на земле. Взревел бугай, подняв морду с кольцом в ноздре, дружным мыком и ревом ответил ему весь рогатый скот. Кони метнули рассыпчатое могучее ржание до чреватых дождями туч. Густой сенной аромат распахнул двери и ворота сараев, всё живое вдыхало полной грудью одурь свежескошенного сена. Табунясь, повалили в нетерпении овцы, сощипывая травку до влажной земли.

— Ну-ка, посмотри на меня и не моргай! — распорядилась Анна.

МарТин подчинился и замер.

— У тебя такие необычные глаза!

И девушка была права, поскольку глаза его были с пятнистой радужной оболочкой, как и у многих людей с синдромом Дауна.

МарТин застеснялся и не нашёл ничего лучше, чем показать Анне свой широкий плоский язык с глубокой продольной бороздой на нем.

— Ой! И язык у тебя такой смешной, как у марсианина! Даже нет, как у МарТисианина! Ты прилетел к нам с планеты МарТисиана!

МарТин перемотал пленку на камере, включил воспроизведение на том месте, где Рыжий жох во время свадьбы взорвал петарду. Грохот взрыва принёс неожиданный эффект, и МарТин с Анной снова увидели, как Вика укусила Генку за язык, да так сильно, что тот подпрыгнул стрекозлом и завыл белугой, а прокурорша Ромакова поперхнулась горилкой, и Кузьма принялся стучать ей по спине. Начался всеобщий переполох. Гости кинулись под стол, кто-то кричал: «Нацгвардия атакует!», «Караул!», «Мама!», «Тикай!»

В тот момент, когда на весь монитор вытянулась забавная моська Вики и крикнула: «Та хватит вам паникувати! Це Рудий жох петарду висадив!», МарТин с Анной залились таким смехом, что попадали навзничь. У МарТина даже разболелся живот до коликов, но никогда раньше он еще не испытывал такого удовольствия от боли в животе!

Неожиданно Анна остановила МарТина:

— Так! Ты в этом году купался уже?

— Нет. Я и в том году не купался.

— Тогда полезай в речку, вода шикарная!

Блаженный и ослепленный то ли от жаркого солнца, то ли от улыбки Анны, он стянул с себя футболку, джинсы, сбросил кроссовки и съехал по скользкой траве на спине прямо в воду. Купался МарТин на мели под ветлой, смешил Анну, нырял чудно: зажмёт большими пальцами свои забавные маленькие уши, указательными — ноздри, и ныряет раз за разом, будто не сам себя, а новорожденного младенца окунает в купель. Наберёт полный рот воды, нажмёт кулаками на щёки — и обрызгает Анну, а та знай себе заливается от хохота. На его мокром весело-диком лице щурились счастливые «МарТисианские» глаза.

— Хватит хулиганить, МарТин! И вылезай давай, а то утонешь!

Выбравшись на четвереньках, он, не обсохнув, надел вещи на своё белое тело с забавно выпиравшим животом и кинулся за Анной, которая дала от него стрекача. По скользкому суглинистому пригорку она взлетела к берёзам, а оттуда кинулась в длинный овраг. Из кустов вылетел напуганный серый журавль, захлопал крыльями с черными концами, а МарТин захлопал в ладоши — никогда раньше он не видел так близко красавцев-журавлей.

— Видел, какая у журавки красная шапочка на темени? — спросила Анна, запыхавшись от бега.

— Это же перья такого цвета!

— Нет, шапочка! — крикнула она и побежала обратно к берёзам на пригорок, а оттуда вниз к речке.

Бегали долго, пока не завалились в клевер. Вокруг было тихо, безветренно, а к лугу, клубясь, подбиралась туча.

— А у тебя есть мечта?

— Мечта?

— Мечта-мечта! Есть?

— М-м-м…

— Ну, МарТин, скажи! Не стесняйся!!!

Он немного растерялся и после паузы признался:

— Я хочу, чтобы перестали стрелять и убивать людей.

— Это понятно. Все сейчас этого хотят. Скажи про что-нибудь другое. Скажи, не стесняйся. Пожалуйста! Скажи правду!

— Каким бы я был, если бы… Если бы, наверное… Я хочу сделать пластику. Пластическую операцию на лице.

— Зачем!? Ты в международном розыске, что ли? Ты точно шпион!

— Нет, не шпион. Я не нравлюсь себе. Кому же не хочется быть красивым!?.. Как ты, например…

— А я бы не стала делать пластику, какой бы я ни была. Ну, хорошо, лицо изменишь. А остальное? Вот голова, сердце, душа… Внутри все — это как? Нутро-то куда денешь?..

— Ты не понимаешь, Энни. Я не хочу лицо Дауна. Я хочу лицо, как у оловянного солдатика. Вот и всё…

— Как у кого?

— Ну, как у стойкого оловянного солдатика из сказки.

— Перестань. Ты видел мультик? У него там такой вытянутый нос, такие здоровущие глазищи и уши, как у пришельца.

— Лучше как у пришельца, чем как у меня.

— А моя мечта — слетать на Луну и оказаться в невесомости!

Осознав, что затронула больную для МарТина тему, Анна переключилась, показала язык трубочкой и отдала ему видеокамеру.

— Теперь ты меня снимай! Я самая лучшая танцовщица в мире! Эх, жаль, что сейчас нет той метлы, которую ты подарил Генке на свадьбу! А то бы я на ней полетала!

— Она понравилась тебе?

— Ещё как! Особенно идея с разноцветными бантиками и цветочками на хворостинках. Я тоже такую хочу-у-у!!!

Она кинулась в полевые цветы, закружилась в танце, оторвалась в прыжке от земли…

— «На столе, где очутились солдатики, стояло много других игрушек, но самым приметным был красивый дворец из картона. Сквозь маленькие окна можно было заглянуть прямо в залы. Перед дворцом, вокруг маленького зеркальца, которое изображало озеро, стояли деревца, а по озеру плавали восковые лебеди и гляделись в него. Все это было куда как мило, но милее всего была девушка, стоявшая в дверях замка. Она тоже была вырезана из бумаги, но юбочка на ней была из тончайшего батиста; через плечо у нее шла узенькая голубая ленточка, будто шарф, а на груди сверкала блестка не меньше головы самой девушки. Девушка стояла на одной ноге, вытянув перед собой руки, — она была танцовщица, — а другую вскинула так высоко, что оловянный солдатик и не видел ее, а потому решил, что она тоже одноногая, как и он. «Вот бы мне такую жену! — подумал он.»

— Монгол! Монгол! До тебе мамка приихала!

Как громом пораженный, МарТин очнулся от эйфории — это вопил Рыжий жох. Он прыгал на дощатом мостке, размахивая руками.