Газель, груженная награбленным добром, с выключенными фарами медленно ехала по пустынному шоссе, освещенному светом Млечного пути. За рулём сидел кавказец-бородач. Рядом с ним пристроился белобрысый пацан, которого знобило — скорее не от ночной прохлады и ветра, трепавшего его волосы, а от нахлынувшего волнения и тревоги. Все-таки впервые в жизни он ограбил церковь и пробил голову старику-служке.
— Не ссы, сопляк, — успокаивал его главарь Аваков, — Прорвемся!
— Трэбо валить… Не к добру это всё. Ладно магазин или лавку ювелирную накрыть, а вот церковь… Зря мы туда пошли! Видит Бог, зря… Слышь, старшой, давай заберем из тайника всё добро, что уже награбили, и свалим до дома! А?
— Ты догоняешь или повторить? Не ной! Ещё денька три похуевертим и в Ростов дунем!
Прежде чем направиться к своему логову, банда «добровольцев» уничтожила все следы кровавой расправы в церкви, обчистила ещё четыре жилых дома, хозяева которых тушили пожар в Отрежке. В кузове лежали мешки, набитые награбленным, и связанная Милуша со своим бессознательным отцом, который, к счастью, был ещё жив. На мешках сидели и курили ростовские «добровольцы».
Газель приближалась к горе Кобачун, у подножия которой раскинулись разнообразные хозяйственные постройки, склады и гаражи. Свой контейнер нашли быстро.
Кавказец-бородач отпер здоровенный амбарный замок широким ключом, второй — меньший размером — был кодовым. «Добровольцы» начали затаскивать внутрь награбленное добро и незапланированных пленников.
Изнутри контейнер был оборудован как временное жилье для строителей-гастарбайтеров: стол, лавки, двухъярусные нары, тумбочки. Но для отвода глаз «добровольцы» здесь не жили, они разместились в здании городского военкомата вместе с другими ополченцами. Когда пленники и награбленное были помещены в тайный подпол контейнера, банда грабителей приступила к раннему завтраку.
Несмотря на то, что старик был жив, белобрысому пацану кусок не лез в рот. Недолго посидев с подельниками за столом, он вышел покурить. Стоять на одном месте не хотелось, решил немного пройтись. Обойдя Кобачун с западной стороны, он стал свидетелем страшной картины. У подножия горы украинские каратели скидывали в меловой карьер трупы военных Министерства обороны «Незалежной». По приказу украинских верхов, пытавшихся любыми способами не допустить проведение опознания погибших, трупы силовиков засыпали известковой смесью, которая разъедала любые биологические покровы.
Белобрысый пацан окаменел, стоя за кустарником отцветшего жасмина.
«Если они со своими так поступают, что же они с нами-то сделают?» — появилась в его голове тревожная мысль, затмившая беспокойство об ограблении церкви.
«Бежать! Бежать ко всем чертям из этой Новороссии! На кой ляд я подписался под эту вербовку?! Срал я на этот Киев и Донецк! Бежать!» — думал он и, перед тем как ломануться к секретному контейнеру, услышал иностранную речь наёмников, обсуждавших вчерашнюю казнь. К счастью, белобрысый не понимал ломаного английского языка и не знал, что намедни Нацгвардией были расстреляны двадцать четыре украинских военнослужащих, отказавшихся воевать против ополченцев и мирных граждан Донбасса.