Безславинск

Глава 26 Особняк прокурорши

Окончательно стемнело, когда грозный кортеж из ГАЗели и древней немецкой легковушки въехал на улицу Скотобазная. Единственным шикарным коттеджем, обнесенным высоким забором, способным выдержать удары средневековых стенобитных орудий, был дом прокурорши Ромаковой. Возле её замка-коттеджа обе машины и остановились. На всех автомобилях отсутствовали номерные знаки.

Первым вышел ростовский «доброволец», сидевший на переднем сиденье легковушки рядом с водителем. С розовым лицом, не обремененным интеллектом, он был наименее ценным членом всего «экипажа», поэтому кавказец-бородач бесцеремонно послал его на разведку, дополнив свое приказание своеобразной шуткой-прибауткой:

— Сходи, дружок, провентилируй лужок.

Оказавшись возле железной калитки, бандит по кличке Дружок несколько раз оглянулся по сторонам, при этом каждый раз поворачиваясь всем телом, словно его могучая шея уже не способна была управлять головой. Затем бросил беглый взгляд на покинутую им «аудюху», словно бы прикидывая путь к отступлению, и, наконец, нажал толстым пальцем кнопку переговорного устройства.

— Кого принесло в таку годину? — неприветливо спросил незримый страж ворот.

— Открывай, дед, к морячку мы.

— Так гуляє він с жинкой и с малым!

— Тогда посылку для него прими.

— Кидай через забір.

— Ты охренел? Она полтонны весит! В газели лежит, выгружать трэбо.

Железные ворота медленно поползли в сторону. Обе машины оказались на территории двора и, мягко шурша шинами, подкатили к центральному входу в особняк.

Пока ворота закрывались, из кузова газели выскочило четыре человека в униформах и масках на лицах. Асусен Акаков тоже натянул маску и жестом указал «дружку» с розовым лицом последовать его примеру.

Дверь отворилась, и на пороге показался дед Кузьма, к голове которого тут же был приставлен ствол пистолета.

— Тихо, дед, ежели жить хочешь…

Как во сне, возвращался домой МарТин, прижимая к окровавленной груди видеокамеру. Рваными отрывками в его голове всплывали фрагменты недавних событий: вот он бежит к Энни, чтобы рассказать о своей маме, вот он видит много крови и бушующего отца Энни, вот он уже с Энни во дворе, дальше откровение, признание, поцелуй… Затем с соседкой он тащит беспомощную Энни в дом, там опять этот запах рвоты, свежей крови, он теряет сознание и падает на пол, словно в безмолвную трясину…

Проходя мимо освещенного особняка прокурорши, МарТин вдруг вспомнил их недавний разговор с Энни:

«Я самая лучшая танцовщица в мире! Эх, жаль, что сейчас нет той метлы, которую ты подарил Генке на свадьбу! А то бы я на ней полетала!

— Она понравилась тебе?

— Ещё как! Особенно идея с разноцветными бантиками и цветочками на хворостинках. Я тоже такую хочу-у-у!!!»

Он остановился, посмотрел на окна, в которых горел тусклый свет. Внутри дома двигались тени людей.

— Очень плохо просить подарок обратно, но для Энни метла сейчас важнее, чем для жениха и невесты, — тихо сказал МарТин, подошел к воротам и толкнул калитку. Она открылась.

Тем временем в особняке никто не ждал гостей, а Степанида Владимировна, уютно расположившись в огромном кабинете с сигаретой в руках, отходила от «Пира во время чумы». Несмотря на всю торжественность момента, одета эта грузная женщина с вальяжно-покровительственными манерами была весьма по-домашнему — в короткую рубашку красного цвета, подпоясанную поясничным корсетом — остеохондроз замучил, светлые спортивные брюки и мягкие домашние мокасины. Если бы на ногах у Ромаковой были красные шаровары и сапожки, она бы была похожа на казака из Запорожской сечи. Сидя в кресле, прокурорша свободной рукой поглаживала лежавшего у её ног огромного мраморного дога, своего любимого Айдара, который, как обычно, периодически зевал во всю пасть, обнажая страшные зубы и длинный розовый язык. Другой рукой она почесывала свою огромную грушевидную грудь.

Во время одного из таких зевков в кабинете появился «дружок» с розовым лицом, спрятанным за черной маской. Как только он вошел, вальяжность прокурорши мгновенно улетучилась. Она порывисто поднялась с кресла и кинулась к письменному столу. Выдвинув верхний ящик, Ромакова достала оттуда пистолет, передернула ствол и навела его на чужака:

— Ты ещё кто такой?

Айдар грозно зарычал и сделал несколько шагов в сторону ростовского «добровольца».

Из-за спины «дружка» выглянула голова деда Кузьмы с приставленным к виску дулом пистолета.

— Ось и до нас дісталися… — печально констатировал Кузьма, которого, толкая в спину, завел в центр кабинета кавказец-бородач.

— Айдар! Сидеть! — приказала прокурорша.

— Правильно, Айдар, посиди, покамест мы с твоей хозяюшкой все вопросы порешаем, — угрожающе вкрадчиво заговорил Асусен. — Настало время, тётя, по счетам платить…

Кавказец-бородач внимательно посмотрел на висевший на стене короб, обрамленный красивой резной рамкой, в котором под стеклом красовался дореволюционный золотой кортик с надписью «За храбрость». Эта награда, приравнивавшаяся когда-то к ордену, была приобретена прокуроршей Ромаковой много лет назад у перекупщика краденного, и все эти годы она выдавала неизвестно чей кортик за семейную реликвию. Дескать, во времена правления Александра I её прапрадед, боевой офицер, получил золотое оружие за совершенный подвиг перед отечеством! В эту легенду верил даже Генка…

Разговор главаря банды Акакова и прокурорши Ромаковой, моментально уловившей кавказский акцент собеседника, с самого начала пошел тяжело. В воздухе повисла опасность. И даже уютная обстановка кабинета, сделанного в помпезном турецком стиле, — то есть для неспешной беседы двух деловых людей за бокалом старого армянского коньяка или, на крайний случай, Ромаковской убойной «пятитравки», — не смогла тут помочь.

— Вы, бандюганы, давайте не тупите, — держа пистолет на вытянутых руках, резко заявила Ромакова. — За мной такие люди стоят, шо вам не поздоровится!

— Это ты, овца полоумная, не тупи! Давай бабло и драгоценности, иначе порешим вас всех тут!

— Ты, бля, вонючий таракан нерусский, которого я могу раздавить в любую минуту!

После столь радикального оскорбления воцарилась небольшая пауза, которую нарушил Акаков:

— Слышь, ты, корова безумная! Это не мы «нерусские»! Это вы не кавказцы!

— Утухни, в натуре! — цыкнул «дружок» и сделал шаг вперед.

Айдар, почувствовав явную угрозу со стороны незваных гостей, кинулся на «дружка», оскалил огнедышащую пасть и завалил того на пол. Дог мгновенно оказался на груди своей добычи, мертвой хваткой вцепившись огромными зубами в горло бандита и грозно рыча, моментально продырявил кожу и мышцы своими клыками. «Дружок» захрипел и забился в конвульсиях. Зрелище оказалось настолько впечатляющим, что не на шутку перепуганный главарь Акаков, прячась за Кузьмой, выстрелил в собаку несколько раз подряд, прекратив жать на курок лишь тогда, когда дог затих на своей жертве, заливая ее собственной кровью. Всего одна пуля случайно угодила прямо в глаз верного «пса» главаря — «дружка», но этого было достаточно, чтобы тот замер под Айдаром навеки.

— А-а-а-а! Падла-а-а! — взвыла прокурорша, выстрелила в сторону Акакова, выронила пистолет и кинулась к любимому догу. Она обняла Айдара за шею, прижала к себе и тут же получила по затылку мощный удар.

Кстати, пуля прокурорши, предназначавшаяся главарю, досталась деду Кузьме — отстрелила левое ухо.

— Ах вы, суки беспредельные… — досадуя на собственную беспомощность и оплошность, проскрежетала зубами Степанида Владимировна, пришедшая в себя некоторое время спустя. На тот момент она, связанная скотчем, лежала вместе со своим мужем на полу. Рядом остывала туша ненаглядного Айдара и труп «дружка», а у её головы валялся пустой короб из-под кортика с разбитым стеклом.

Пока прокурорша, скорчившись на полу, орала от душевной и физической боли и материлась на чем свет стоит, кавказец-бородач, разгневанный неожиданной потерей в своих рядах, избивал Вахлона, который в одних трусах вышел из гостевой комнаты с вопросом: « Чо за стрельба-то?!».

К немалому разочарованию главаря ростовских «добровольцев», поверхностный обыск особняка не дал положительных результатов.

— Искать! Искать! — прорычал Акаков, обматывая скотчем обнаженное туловище Вахлона. — Должен быть сейф…

Когда МарТин вошел в гостиную, находившуюся прямо за входной дверью, и уже собрался сказать: «Извините! Кто дома?», со второго этажа раздались крики, собачий лай и выстрелы.

Интуитивно, как это делают детективы в американских триллерах, МарТин спрятался за статую Фемиды, стоявшую в углу гостиной и выполненную по заказу Степаниды Владимировны с точной копией её собственной физиономии.

Буквально через мгновение появились люди в черных масках и камуфляжной форме, все были вооружены, возбуждены и явно опасны.

У МарТина перехватило дыхание, загорелись уши, скрутило живот. Он вспомнил стойкого оловянного солдатика, подумал: «Я же не трус! Я, как и он, храбрый и стойкий!». И он нажал на кнопку видеокамеры, пошла запись. МарТин аккуратно просунул руку с видеокамерой между чашами весов статуи и замер.

Бандиты начали рыскать по полутемным комнатам, освещенным лишь неяркими бра да лунным светом из окон. Подобно привидению, из своей комнаты вышла младшая сестра прокурорши Ромаковой — кривая и немая Дуняша, но была молниеносно уложена на пол мощным ударом приклада по носу. Меньше всего из них повезло тому, кто вздумал сунуться за тяжелую бархатную портьеру. Здесь он тут же уткнулся лбом в холодное дуло восьмипатронного охотничьего дробовика, который держал прятавшийся за занавесью Генка. Он минуту назад тайно проник в дом и, оценив обстановку, начал действовать.

— Подохни, гнида! — быстро произнес Генка, нажимая на курок.

Забрызгав всю стену тем, что при жизни заменяло ему мозги, «доброволец» тяжело рухнул на пол. Что касается Генки, то он, поневоле вспомнив лихую молодость и службу в армии, проявил недюжинное проворство. Для начала, он, лихо перезаряжая дробовик, выстрелил наугад несколько раз подряд, чем заставил нападающих прижаться к полу и даже отползти назад. Затем, отступив на шаг от окна, резко бросился на него всей своей тушей и под оглушительный звон стекол тяжело вывалился наружу на задний двор.

Когда кавказец-бородач опомнился и подбежал к разбитому окну, Генки рядом не оказалось.

— О, сука, куда он мог деться?!

Ответа, разумеется, не последовало, зато в этот момент из задней части дома донеслось несколько выстрелов, и послышался истеричный вопль водителя. Его явно кто-то преследовал, поскольку крики о помощи быстро приближались, и был слышен топот бегущих ног. Акаков насторожился — и вовремя! В каминный зал ввалился один из его подручных с окровавленными после дробового выстрела Генки руками и лицом, он кричал:

— Асусенчик! Валим отсюда! Атас!

Главарь банды стоял совсем рядом с МарТином, но не видел его, хотя сам МарТин не только видел, но, казалось, чувствовал каждый вздох, каждое движение этого далеко не мультяшного злодея.

«Только бы всё записалось, — думал, трепеща от страха, МарТин, — Мне же никто в Лондоне не поверит, если я такое расскажу! Да и здесь-то не все поверят… Видеокамера, пожалуйста, всё-всё засними!»

Где-то в глубинах анфилады раздался выстрел из помпового дробовика, после которого бандит замертво свалился прямо к ногам своего главаря.

— Братва, вы где?!

Встревоженный стрельбой, ещё один «доброволец» вбежал в комнату, держа наперевес штурмовую винтовку, и был тут же сражен ружейным выстрелом, выпущенным прямо в его грудь.

Для оставшихся в живых бойцов покинуть особняк прокурорши, залитый свежей кровью и напоминавший поле битвы, оказалось более сложным делом, чем туда ворваться. Во-первых, они лишились главаря — кавказец-бородач оказался самым обычным трусом, а потому под шумок выскочил из окна, разбитого Генкой, и был таков, во-вторых, — и это было гораздо хуже! — им пришлось с боем пробиваться к автотранспорту, так как Генка палил без остановки, то и дело перезаряжая охотничий дробовик.

Один из выстрелов пришелся в красный угол каминного зала, центральная икона триптиха — Святая Троица — раскололась на части, а вся композиция разлетелась в разные стороны.

Пока шла отчаянная, хорошо слышимая на всю округу перестрелка в доме, к воротам подъехал УАЗик. Оттуда выскочило пятеро бойцов из банды Скворца, вызванных Викой на подмогу. Сама она вместе с сыном пряталась за стволом высокого дуба. Несмотря на безнадежные сигналы клаксона, ворота местной братве так никто и не открыл, и они, словно ниндзя, лихо перемахнули через забор.

Все это случилось как раз в тот момент, когда отряд Асусена Акакова начал покидать особняк. Поскольку Скворцовские бандиты оказались в тени забора, а ростовские «добровольцы» — на фоне освещенного дома, то они сразу же понесли потери. Раненому, которого волокли на себе двое соратников, досталось никак не меньше шести пуль, так что в медицинской помощи он уже больше не нуждался. Из трёх оставшихся в живых бойцов один был тяжело ранен. А нападавших было пятеро — здоровых, озлобленных, снаряженных полными обоймами, умело прячущихся и перебегающих с места на место. Кто-то из бандитов, возможно, и сам Скворец, кинул гранату, она ударилась о косяк двери, отскочила и разорвалась прямо под мотоциклом Вахлона, припаркованным у ступенек.

Несладко пришлось бы «неустрашимому» кавказцу-бородачу, если бы ему не удалось скрыться в глубине сада и перелезть через высокий забор — зол был Скворец на всех этих «пришлых ополченцев».

Добить оставшихся оказалось делом техники, да и Генка тоже принял участие, палил наугад из своего дробовика. Причем ему повезло меньше, чем его отцу: один из «добровольцев» успел продырявить его левую руку не совсем метким выстрелом — метился-то он явно в сердце.

Кроме Айдара, над тушей которого до утра рыдала прокурорша, всем членам ее семьи удалось выжить. Сейф, вмонтированный в подвальную стену за бойлером и содержащий в себе накопленные годами богатства, так и не был обнаружен «силовиками».

Несмотря на радостный факт, что сильно отдубашенному Вахлону удалось выжить, — он скулил шакалом, — мотоцикл, взятый напрокат у питерского друга, не подлежал восстановлению…

Все трупы «добровольцев» покидали в кузов ГАЗели.

Спустя какое-то время, когда внутри особняка Ромаковой вовсю полыхала радость от победы местных бандюков, после того, как УАЗик с братвой укатил восвояси, оставив за собой легкий привкус выхлопных газов, откуда-то из кустов, расположенных возле реки Собачеевки, с трудом выбрался бородатый человек с пистолетом в руке и сильно разодранной ногой чуть выше колена. Первым делом он, превозмогая жуткую боль, доковылял до берега, лёг на живот и принялся по-собачьи лакать речную воду. После перевернулся на спину, отчаянно крикнул прямо в черное звездное небо: «Сука!..» — и завыл. Затем, услышав вдали людские крики: «Прокуроршу ограбили!..», «Бандиты в Отрежке!..», направился прочь, к своему логову, в сторону горы Кобачун, то и дело падая и сильно хромая на раненную ногу.

«Очухаюсь, окрепну силами и вернусь! Всех вас, паскуды, порешу!» — думал главарь банды, от которой остался лишь белобрысый пацан, стороживший в логове награбленное.

Вдруг за спиной послышались странные звуки, и Акаков резко повернулся.

— Пуцит кунем! — крайне грязно матернулся бородач, упомянув задний проход чьего-то папы. В полутьме, буквально в паре метров от себя, он увидел странное существо, измазанное запекшейся кровью, с лицом пришельца и с видеокамерой в руках, объектив которой был четко направлен ему в глаза. Бородач не на шутку струхнул и даже на какой-то момент растерялся, но, оценив ситуацию, оглядевшись по сторонам, он спросил МарТина:

— Ты откуда нарисовался и чё ты удумал? Ну-ка, дай сюда!

Акаков попытался вырвать из рук юного кинокорреспондента камеру, но МарТин отпрянул назад и, поскользнувшись на сырой от росы траве, упал навзничь. Кавказец-бородач накинулся на подростка подобно коршуну, атаковавшего беззащитного цыпленка.

— Слышь ты, Квазимодо! Дай камеру! — рычал и скрежетал зубами главарь.

— Ньет! Ньет! Ньельзья! Мой видео! — закричал МарТин и приготовился к самому худшему, когда страшный человек занёс над его головой свой огромный кулак.

— Аа-аа-аа! — вдруг заорал бородатый Акаков, и вслед за его воплем послышалось грозное рычание собаки.

В его рваную рану на ноге вонзились зубы благодарного «пьёсика». За сотню с лишним метров он учуял запах МарТина и кинулся в надежде полакомиться ещё чем-нибудь необыкновенно вкусным, но увидев, как пахнущий запахом вражды и опасности человек трясет за грудки его недавнего кормилица и освободителя, пёс вцепился в кровоточащую ногу недруга.

Несколько раз кавказец-бородач ударил пса по голове, но это лишь принесло обратный эффект. Все мышцы и жилы животного налились силой, холодная ярость закипела в крови. Ещё сильнее сдавив челюсти, пес почувствовал под зубами берцовую человеческую кость.

«Черт, да где же мой пистолет?!» — мелькнуло в голове Акакова, ощупывавшего свои бока.

— Вот он! — найдя оружие под ремнем на пояснице, воскликнул он и трясущимися от невероятной боли в ноге руками направил дуло в шею пса.

— Ноу! — закричал МарТин и толкнул бородатого монстра в плечо. Как это произошло, теперь уже не ясно, но последняя пуля, вылетевшая из дула в струе пламени, отстрелила МарТину самый кончик его забавного острого носа.

Боль и страх смешались воедино. Два мрачных по своей природе чувства сковали МарТину руки и ноги в тяжелые невидимые кандалы.

А грохот от выстрела так перепугал его, что он буквально потерял дар речи и не мог вымолвить ни единого слова.

И когда МарТин приготовился к худшему, из-за кустов появился Гаррет. Со словами «Иногда, МарТин, нужно и побороться за справедливость!» он набросился на страшного кавказца-бородача, обхватил его обеими руками за шею, потянул назад и добавил: — Действуй, сынок!

Набрав побольше воздуха в лёгкие, МарТин слегка наклонился вперёд и закричал прямо в бороду Акакова по-английски:

— Я МарТин! Стойкий солдатик МарТин! И это моя война и любовь!

Сразу после этого МарТин, уподобившись «пьёсику», вцепился зубами в ещё не травмированную ногу кавказца-бородача и по-собачьи зарычал. Когда МарТин и «пьёсик» встретились взглядами, терзая зубами конечности бандита, то они улыбнулись друг другу глазами и, словно игривые щенята, принялись ещё сильнее трепать Акакова. Из-за пазухи рубашки главаря чуть было не вывалился золотой кортик.

«Ну, уж эту игрушку я никому не отдам»!

— Ах вы, поросята! — скрежеща зубами, обратился Акаков к МарТину и псу. — Да я вас сейчас обоих и без ствола заломаю…

Всегда матовое лицо Акакова теперь было красным, точно его вымазали свеклой. Заплывшие, сонные от постоянного курения анаши глазки теперь, распаленные ненавистью, казались огненными, как у поднявшегося на дыбки медведя.

Неизвестно, чем бы закончилась эта схватка, если бы на помощь не подоспел Натаныч.

Он уже который час носился по Отрежке, по Безславинску в поисках пропавшего внука. Окончательно выбившись из сил, побрел старый еврей к дому прокурорши, к своему закадычному товарищу Кузьме Кузьмичу, и уже на подходе к забору услышал, как у реки хлопнул выстрел, гулко отдавшийся эхом, и вслед за выстрелом — отчаянный крик МарТина.

«Бэтажок-таки» Натаныча пришелся как нельзя кстати — именно им, своим верным костылём он оглоушил кавказца-бородача и сопроводил своё действие словами:

— Ви-таки не поверите, руки сами тянутся набить вам морду…

Прошло больше часа, когда МарТина уже отмыли от крови и грязи в джакузи Ромаковского особняка, кривая и немая Дуняша наложила ему на раненый нос повязку с мазью и крепко обмотала своё произведение лейкопластырем. Натаныча с его внуком напоили чаем — особенно суетилась Вика, которая, в отличие от своего недавнего отношения к «чучелу огородному», как к дебилу, теперь увидела в МарТине просто-таки героя! А в «поханом еврее» — уважаемого старца! «Пьесику» по просьбе МарТина навалили глубокую миску холодца. Даже сильно побитый Вахлон дружески обнял «долбоящера» со словами:

— Ну ты, блин, в натуре, тугева форэва!

Генка, получивший назад «семейную реликвию» — кортик прапрадеда, тотчас по первой же просьбе МарТина вернул ему его же свадебный подарок — весёлую метлу и пообещал МарТину полное покровительство со своей стороны, после сопроводил его и Натаныча до хаты, где их поджидала с заплаканными глазами и несчастным лицом баба Зоя.

— Я чуть сума не сошла! Господи! Не знала, што и думать!

— Шо ты круглыми сутками себе думаешь да накручиваешь? — принялся успокаивать жену Натаныч. — Наш МарТын такого бандюка перемартынил, шо ты не поверишь!

«Что я не послушал этого белобрысого сопляка? Почему вчера не свалил с добром до дома? А-а-а! Как же больно…» — крутилось в уме главаря банды, так и не раскаявшегося за содеянное зло, которому он уже и со счета сбился. Акаков лежал, крепко связанный, рядом со всеми своими верноподданными в кузове ГАЗели. Вот только все члены банды, в отличие от своего главаря, молчали, а он выл как жалкий шакал — ждал заслуженной расправы.

Трус и воин одновременно жили в этом существе.