Безславинск

Глава 28 Крещение МарТина

В крещальне при храме, именно так называл крестильную комнату отец Григорий, было светло от восковых свечей и утреннего солнечного света, янтарными лучами упиравшегося в чистый пол и деревянную восьмидесятиведерную купель с прохладной водой. Несмотря на начинающийся солнцепёк и веселое щебетание птиц, в крещальне было прохладно и тихо.

Крещение МарТина совпало с Днём Святой Троицы — большой православный праздник, на который собралось много людей. Отец Григорий в старенькой изумрудно-золотистой ризе. Матушка Анисия в темно-коричневом платье до пят, сшитом из китайского шелка, и зелёном платке на голове. Кузьма с прокуроршей Ромаковой, Натаныч, Генка и Шарип Ахмедович стояли строго по стойке смирно.

Учителя английского позвала матушка Анисия по просьбе отца Григория — уж больно ему, сердечному, хотелось донести до МарТина всю суть происходящего во время православного крещения.

Все мужики, исключая Генку, — он был по-прежнему в парадной морской форме, — были в наутюженных костюмах поверх чистого белья. Позади них толкались бабы, торопливо крестя лбы и шепчась друг с дружкой. Вика цыкала на своего сына, не желавшего сохранять подобающее спокойствие.

Вопреки правилам таинства крещения, с позволения батюшки в крещальне собралось много народу — всем хотелось посмотреть, как «монгола крещать да купать будут».

Генке, который вызвался быть крестным МарТина, полагалось читать молитву «Символ веры», и читал он её скромно и тихо, с листа:

— Верую в единого Бога Отца Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым…

Баба Зоя пристроилась рядом с МарТином, стоявшим в одних трусах посреди крещальни с опущенной вниз головой. Он не мог объяснить нахлынувшего на него чувства, но было почему-то страшно. МарТину, ставшему центром внимания для всех присутствовавших, казалось, что сейчас произойдёт нечто непонятное, накладывающее на него печать ответственности, разоблачающее все ранее совершенные им грехи. Он стоял и напряженно вспоминал, какие именно проступки он совершил за свою непродолжительную жизнь. Унёс гуся со свадьбы, не заступился за Энни в сарае, перед Новым Годом выкурил с одноклассниками сигарету — не понравилось, не поздравил тётю Линду с днём рождения, но это не специально, просто он не помнил номера её сотового телефона, а его мобильник украли… Ещё не понятно, почему все были такие серьёзные и даже печальные, ведь Бэб-Зая сказала, что крещение — это праздник и второе рождение.

Позади отца Григория у окна стоял церковный хор: две взрослые тётки с серыми лицами да коротконогий, толстогрудый, сливочно-желтый, паренёк.

— Ты, Шарип Ахмедович, слово в слово переводи всё, — указал отец Григорий, — важно, чтобы раб божий понимал происходящее.

— Хорошо-хорошо, батюшка, по-возможности постараюсь.

После отец Григорий трижды благословил МарТина и, возложив руку на его голову, начал чтение молитвы на наречение имени.

Перед чтением огласительных молитв отец Григорий три раза дунул в лицо МарТину и сказал Шарипу Ахмедовичу:

— Это священнодействие символически связано с моментом творение человека, когда Бог взял созданного из праха земного человека и вдунул в лицо его дыхание жизни, и стал человек душою живою! Переводи.

Учитель английского языка напряженно вытянулся — никогда в жизни он не был на крещении и никогда не переводил православных молитв. Обратившись к МарТину, он выдал приблизительно следующее:

— Это есть святое дело. Момент создания человека. Бог берёт мертвую землю и дышит в это. Человек становится жив. Дышит — и душа жива. Понятно?

МарТин утвердительно закивал головой, хотя из нарисованной Шарипом Ахмедовичем картины не понял ничего. Оставалось надеяться лишь на то, что когда-нибудь он доберётся до Интернета и внимательно почитает о сути и содержании православного крещения.

— Помолимся, братие…

Блестит потная лысина деда Кузьмы, мечутся по ней отблески свечей. Шумно вскидывает он короткие руки над головой, бьётся лбом о кафельный пол.

Натаныч и крестный Генка молятся беззвучно, и во время молитвы лица их суровы, не как в жизни, словно они молча переругиваются друг с другом.

Хотя в этом и не было нужды, но все бабы встали на колени, зашевелили губами, зажужжали. Только Бэб-Зая стояла рядом с купелью, устало опираясь на свои костыли. МарТин покосился на неё, на деда Кузьму с его неизменной «пиратской» повязкой, закрыл глаза и, словно в кинематографе, увидел, что это не его бабушка, а Джон Сильвер — одноногий главарь пиратов из «Острова сокровищ». Бэб-Зае не хватало только попугая на плече и пиратской шляпы-треуголки, чтобы повернуться и, ударяя протезом по полу, заковылять к выходу, уже на пороге сказать: «МарТин Маккарти, если ты хочешь узнать правду о том, кто, когда и где зарыл на острове Сокровищ пиастры капитана Флинта — путь указан на карте Билли Бонса, а карта у меня за пазухой. Жду тебя на выходе в течение пяти минут. Мой экипаж ты узнаешь по двум вороным жеребцам».

И вот МарТин выходит из крещальни, которая уже трансформировалась в прибрежный трактир «Адмирала Бенбоу», и он оказывается не в Отрежке, а на юго-западе родной Англии, недалеко от города Бристоль.

Пахнет приключениями. Среди множества повозок и экипажей он находит тот, что с двумя вороными, принадлежащий Джону Сильверу, и они вместе с командой пиратов, набившихся в экипаж до отказа, отправляются на шхуну «Испаньола»…

— МарТин, очнись, — слегка потряс его учитель английского.

Для того, чтобы МарТин отказался от зла и сатаны, Генка развернул его на запад, и отец Григорий трижды спросил:

— Отрекаешься ли ты от сатаны, и от всех дел его, и всех его ангелов, и от всякого служения ему, и от всякой гордыни его?

— Отрекаюсь, — сказал Генка, а Шарип Ахмедович добавил по-английски:

— Повторяй за ним.

— Отресшкас, — с трудом выговорил МарТин.

Отец Григорий застегнул медные застежки на сафьяновых корках, перекрестил книгу, троекратно поцеловал и положил на полку. Бабы и мужики, кряхтя, поднялись с колен.

— Прости, Господи! — тихим баском причитала старуха. — Совсем разум потеряли, на крещение иноверца позвали!

Но ни на подобные реплики, ни на косые взгляды прихожан учитель английского языка не обращал внимания. Он всегда считал, что религий может быть бесконечное количество, однако люди всегда будут делиться только на две категории — верующие и неверующие. Хотя, и самих верующих Шарип Ахмедович делил на две категории — на тех, кто верит в Бога и на тех, кто любит нашего Всевышнего. Любит так, как любит свою кровь, своего новорожденного ребенка, своих родителей, свою жизнь, наконец. Ведь верить в Бога вовсе не значит регулярно исполнять церковные обряды, «просчитывая» что Ему от нас нужно, смысл веры строится на искренней, обоюдной любви с нашим Создателем, которая и творит чудеса, которая и является смыслом нашего существования.

— Держи, потом ему ещё раз почитаешь, — протягивая Шарипу Ахмедовичу блокнот с молитвой «Символ веры», прошептал Генка.

После этого батюшка прочел молитву на освящение воды в купели, трижды окропил воду кисточкой с елеем и осуществил помазание МарТину — намазал лоб, грудь, уши, плечи, кисти рук и ноги елеем.

— Полезай в купель, — распорядился отец Григорий, указывая МарТину на кадушку. Тот повиновался. Батюшка пригнул его голову и троекратно окунул МарТина в купеле, приговаривая:

— Крещается раб Божий Мартын, во имя Отца, аминь, и Сына, аминь, и Святаго Духа, аминь!

На пояснице, на бедрах юноши появились серебряные пузырьки, кожа порозовела от холодной воды.

— Крещается раб божий МарТин Маккарти, отныне нарекаемый Мартыном!

— Мартыном! — повторили мужики и бабы в один голос. Мокрого «Мартына» под руки вынули из кадушки и, обернув в большое льняное полотенце, начали растирать под пение священных стихов.

После батюшка надел на МарТина, у которого зуб на зуб не попадал от холода, освященный крестик и совершил миропомазание — помазал лоб миррой, особым маслом, которое раз в год освещается Патриархом и считается великой святыней.

— Ты крестился, просветился, миропомазался, освятился, омылся, во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь… — проговорил над МарТином отец Григорий.

— Слава тебе, Господи! — шептала Бэб-Зая.

— Храни тебя Бог, Мартын! Храни тебя Бог! — подхватывал Натаныч.

Затем крестный Генка надел на МарТина белую крестильную рубашку и, взяв его за руку, трижды обошел с ним вокруг купели, а батюшка пропел: «Елицы во Христа креститеся…»

Вот и хор запел стихиру за отцом Григорием. Пели приглушенно, в один тон, на старый дониконовский лад. Через минуту тенорок паренька выделился средь сдавленного гудения:

Во Христа облекостеся…

Отец Григорий осуждающе взглянул на паренька, но глаза его были закрыты.

— Аллилуйя, — все выше надрывался неугомонный певец. Но за рукав его дернула подоспевшая матушка Анисия:

— Утихомирься ты! Чего раструбился?

В завершение батюшка крестообразно выстриг ему волосы на голове со словами: «Постригается раб Божий Мартын во имя Отца и Сына и Святаго Духа. Аминь».

— Целуй крест, раб Божий Мартын! — отец Григорий снял с аналоя медное распятие.

МарТин прислонился губами к ногам Иисуса Христа, за ним последовали и все присутствовавшие, кроме Шарипа Ахмедовича, кланялись батюшке в ноги и целовали крест.

— Крепок ли дух в тебе? — спрашивал он каждого по очереди.

— К-креп-пок! — отвечали прихожане.

Завершался обряд крещения, МарТина повели в алтарь. И уже там, в храме, он увидел своего отца. Гаррет стоял с закрытыми глазами напротив иконы Божьей Матери и что-то тихо шептал. На нем была точно такая же рубаха, какую надели после крещения на МарТина.

— Па! Ты здесь? — обрадовался МарТин, но отец Григорий осёк его:

— Тихо, Мартын, не кричи так громко, мы в храме Господнем.

Гаррет открыл глаза, повернулся и широко улыбнулся.

— Иди-иди, сынок. Я буду неподалёку. И я поздравляю тебя с крещением. Теперь твой дух будет крепнуть изо дня в день, и ты сможешь творить чудеса!

МарТин заулыбался. Вдруг стало легко и очень тепло. Отец Григорий говорил:

— Крещение — это только начало спасительного пути. Нужно помнить то, что с Крещением смываются с человека первородный грех и вина за все проступки и грехопадения, совершенные до Крещения. Но зародыш греха — греховные привычки и влечение ко греху — остаются в человеке, и преодолеваются они усилиями самого человека, путем ПОДВИГА всей его жизни, ибо Царствие Божие, по словам Господа, приобретается усилием…

Слова священника лились потоком непонятных для МарТина звуков, но ему казалось, что он их видит, именно видит — своим сердцем, своей душой, поскольку было очевидно, что отец Григорий говорит о чём-то очень важном и правильном.

— И запомни, Мартын, нет на земле ни силы, ни оружия, ни мощи, которая сможет победить Дух! — сказал в конце батюшка и поцеловал МарТина в лоб, затем по-отечески погладил его по голове.

А МарТин стоял и думал: «Если мой дух будет крепнуть и я смогу творить чудеса, то это значит, что я помогу Энни! Я сделаю так, что она снова будет ходить и танцевать! Ещё я помогу маме и Бэб-Зае, может, у неё вырастет новая нога, и Дэд-Натану помогу! Я буду помогать всем-всем! Пусть в этом мире все будут здоровы и счастливы! Но прости, Боженька, сначала я помогу Энни…»

У него появилась надежда, а порой это самое необходимое чувство, когда душа стремится убедить тебя в том, что желаемое обязательно сбудется, чтобы, превозмогая любые преграды, любую боль, любое отчаяние, ты мог идти дальше. Ведь жизнь так прекрасна!