Дом Александры Петровны был небольшой, но уютный. Он по-прежнему, как и десять лет назад, стоял под высокой березой, рядом с которой появилось еще одно деревце — рябина, посаженная Анной и Александрой Петровной в память об Анташе. Правда, теперь его наружные стены были обиты евро-вагонкой, а жестяную крышу сменили на андулиновое красное покрытие — благотворительная помощь повзрослевших выпускников Александры Петровны. Два окна выходили на дорогу, два других — на огород и вниз на речку.
В бабушкиной комнате Анна тяжело опустилась в кресло у письменного стола и прижала к лицу руки. Сердце билось редко и болело. Все события того дня пронеслись перед её глазами. И как отец шибанул маму, и бригада скорой помощи, приехавшая за ней, и наряд милиции, забиравший отца, и публичный суд, где она с бабушкой выступала свидетельницей — доказывали на пару, что убийство было не случайным, а запланированным, умышленным и преднамеренным, затем долгие годы переписок с отцом. Анна бессильно уронила голову на стол — она не могла освободиться от мучительных воспоминаний.
— Как ты мог? Зачем ты это сделал? — заговорила она сдавленным полушепотом, дрожа от сиротской обиды и долгих лет страданий, еле сдерживая жгучие слёзы. — Да, я писала тебе, что прощаю убийство мамы, но как мы с тобой оба забудем это? И вообще, можно ли такое забыть? Что будет дальше? Как нам жить, когда ты вернёшься?
Как всегда в критические моменты жизни, мозг Анны лихорадочно работал. Она замечала это не раз на уроках или в напряженные и ответственейшие минуты споров с бабушкой об отце, когда мгновенно всё вдруг становилось отчётливо ясным.
«Но остановись, Анна! Ведь ты же его единственная дочь. У него же нет никого, кроме тебя, на всём белом свете. Смирись и прими его таким, какой он есть! А мама… Моя любимая мама…»
Губы её жалко задрожали. Анна подняла голову и сквозь навернувшиеся слёзы увидела в дверном проёме сервированный обеденный стол. Но в доме совсем не прибрано, а на подоконнике стоит вонючая пепельница с бабушкиными окурками.
«Господи! Он совсем скоро приедет!..»
Она подбежала к окнам и одно за другим распахнула их. Волны прохладного воздуха освежили разгоряченную голову.
«Всё, всё прибрать!»
Анна схватила веник и стала мести пол. Опорожнила пепельницу и тщательно промыла её с шампунем. Никогда она так не волновалась, как сейчас. Казалось, вся жизнь её зависит от того, успеет ли она привести в порядок комнату до возвращения отца.
Она умылась холодной колодезной водой, тщательно протёрла лицо, руки, виски вьетнамским бальзамом, но запах табака всё ещё преследовал её.
«Бабуля, когда же ты бросишь курить?»
Анна почувствовала, что запах табака впитался в материю бабушкиных вещей. Она торопливо собрала их с вешалки у печки и оттащила в бабушкину комнату, засунула всё в шкаф. В том шкафу висели мамины платья.
«Надену какое-нибудь из них», — подумала Анна, и вдруг тревога охватила её: «Но ведь он подумает, что я хочу напомнить о его страшной ошибке…».
Анна замаскировала засосы Вахлона тональным кремом, надела свою любимую рубашку в клеточку и белые джинсы, закрыла окна и тяжелой, усталой походкой подошла к письменному столу, на котором лежал её мобильный телефон с недавно пришедшим СМС-сообщением: «Еду на грузовике из Донецка. Скоро буду в Безславинске на остановке у ДК. Встречай!»