АСКЕТ

Что-то больно и звонко лопнуло в солнечном сплетении. Славка понял — так из человеческого существа вырывается жизнь. Вернее, понять это никому не дано. Это можно только ощутить всеми своими ускользающими инстинктами. Просто в последнюю секунду человек удивляется — как, и это всё?! Послышался гулкий удар и хруст. Славка вскрикнул. Или это был Валерка?

Иногда они ясно понимали, кто есть кто. Особенно когда Валерка рвался к телевизору, где мельтешили бело-синие фигурки «зенитчиков», а Славка изнывал от желания поскорее вернуться к недочитанной вчера книге. Под обложкой жила очеловеченная писателем волчица с печальными глазами. А футбол что? Ну, бегают, ну пинают мячик. Смысл в этом какой? В одиноком звере Славка угадывал собственную горечь. Да и Валеркину тоже. Её изгнала стая, и волчица стоически сносила всё, что причитается отверженным. А вот животного азарта парней, гоняющихся за одним мячом, ему испытать не дано. Не понять. Зато у Валерки спортивное действо вызывало прямо-таки запредельный подъём.

Славка приподнял голову. Его рука неестественно вывернулась и тикала острейшей болью. Ещё бы, лестничный пролёт был крутым, высоким. Интересно, Валерка ощущает его муку? Раз у них единый круг кровообращения, то… Он обернулся и увидел, что шея брата беспомощно изогнулась. Под затылком ширится густая чёрная лужа.

Завотделения присела на край их кровати. Нет, не ИХ. ЕГО кровати. Отныне всё что было ИХ стало только ЕГО, Славкино.

Тут она смущённо прикусила губу. Может ли пятнадцатилетний юноша соскучиться по дому инвалида, где жил с младенчества? Славка молча кивнул и отвернулся. Смущения врача он не заметил. Другого дома у него отродясь не было, поэтому фраза не задела. Впрочем, сейчас мало что могло его задевать. Может быть, Валерка был ответственен в их общем организме за центр обид? Это бы объяснило, почему сейчас Славку невозможно обидеть или разозлить. Не стало Валерки, не стало и чего-то, что всегда было их общим. Всё понятно. До пояса они были разными людьми, зато таз, ноги и печень были одни на двоих. Кровь — тоже. Значит ли это, что сейчас в нём бродит Валеркина кровь?

Валеркина и не Валеркина. Погибшего брата у него просто ампутировали. Губы Славки горько скривились. Странное выражение — ампутировали человека. Откромсали, как какую-то опухоль. И ждут, что Славка будет счастлив, точно его избавили от страшной, изнурительной болезни. Кто поймёт, что только эта одушевлённая «опухоль» выслушивала Славкины умствования и очень любила клюквенный кисель? Не осталось никого на свете, чья кровь бурлила бы в такт, когда Славка, радовался или раздражался.

В клинике успешными операциями гордились. Это была уникальная работа по рассечению сиамских близнецов, один из которых погиб в результате несчастного случая. Система жизнеобеспечения у пареньков была так тесно переплетена, что никто не мог сказать точно, сможет ли она функционировать в случае смерти кого-то из братьев. В сложившейся ситуации выбора не оставалось. Речь шла о спасении жизни хотя бы одного. Успешность лечения открывала дальнейшие перспективы для юного пациента. Оставшийся в живых брат становился самостоятельной человеческой единицей. Да, передвигался он с трудом, переваливаясь с ноги на ногу, как утка, но… Представить что, из твоего пояса растёт ещё одно туловище, а голова постоянно вынуждена согласовывать с другой, как повернуть общие ноги, не хотел никто. Слишком страшно. Теперь паренёк сможет начать куда более комфортную жизнь! За него радовались искренно. Чистой, лишённой зависти радостью, от которой давно отвыкли. Но сам Славка реагировал на открывающиеся горизонты вяло. Точнее, никак не реагировал. Он лежал сутками на своей кровати и молчал.

Лариса Аркадьевна, воспитательница интерната, неслышно вошла в спальню.

От неожиданности Славка вздрогнул и выронил ручку.

Лариса Аркадьевна подождала, но Славка не проявлял готовности к продолжению беседы. Она вздохнула.

Настроения её воспитанника Ларисе Аркадьевне совсем не нравились. Раньше она видела, как они с братом страстно болели у экрана телевизора за «Зенит», увлечённо о чём-то спорили, сидя за клавиатурой старенького компьютера. Сейчас Слава часами лежал один на кровати, поджав ноги, и покрывал страницы тетрадей неровными строчками. И это при том, что судьба и врачи подарили ему вторую жизнь! Жизнь, в которой у него открывались доселе невероятные для него возможности: поступить в институт, гулять по парку, не становясь объектом нетактичного внимания; кататься на велосипеде, да, наконец, просто спать на боку, ворочаться или принять обыкновенную ванну! А кто знает, может быть, он научится и в футбол гонять с такими же, как он, мальчишками-инвалидами? Они могут. Она видела. Близнецы ведь так любили футбол!

Она вспомнила, как двуликое существо передвигалось по коридорам: левая нога вперёд — оба тела переваливаются вправо, правая нога вперёд — два тела влево. Титаническим усилием. Так ходила бы этажерка, если могла. Прежде чем укладываться на ночь, мальчишки договаривались — на спине или на животе предстоит им сегодня спать. Чтобы сменить положение, всякий раз приходилось будить брата. А эти жутковатые ссоры близнецов? Единое существо кричит на само себя, а иногда даже заводит возню, сплетая в сюрреалистической борьбе две пары рук. За годы она так и не привыкла к этому зрелищу. Сейчас Славка стал обычным человеком с ограниченными возможностями. Но нынешние ограничения (со Славкиным-то опытом!) можно расценивать как обретение свободы поистине космического масштаба. Сами собой отпали тысячи кошмарных подробностей, которые делали быт двухголового существа невыносимым. Но, похоже, Славка этого не оценил. Что-то шло не так.

Скорая увезла Славку только после того, как нахмуренный доктор убедился, что паренёк дышит ровно. Лариса Аркадьевна вышла во двор интерната.

Интернат, дом инвалидов, Кунст-камера, куда «здоровое» общество сваливает «брак». Вот только все экспонаты в этой Кунст-камере живые. Она видела здесь немало и смертей. Но искалеченные злой природой дети, в отличии от взрослых, не уходили по своей воле. В детях куда больше силы и желания жить. Жить, во что бы то ни стало. Многие из здешних обитателей никогда не получат шанс, какой достался Славке. Не смогут ослабить жестокую хватку безжалостной судьбы. Ему повезло! Тогда что заставило этого вдумчивого мальчишку затянуть ремень на шее, когда сам фатум пообещал послабление? Впереди у него настоящая жизнь. Но почему же он не хочет жить этой новой и прекрасной жизнью? Он будет переводчиком, у него способности к языкам. А, возможно, программистом… Или? Лариса Аркадьевна почувствовала, как по спине пробежал холодок. Компьютеры были idee fix Валерки. И заливисто вопил у телевизора, болея за «Зенит», Валерка, а вовсе не Славка.

Лариса Аркадьевна уронила голову на руки. Её плечи вздрагивали. Перед ней на столе лежали две тетради. Синяя и коричневая. На первой странице под синей обложкой корявым почерком было написано:

«28 июля.

Сегодня я натёр о свитер градусник, и Л. поверила, что у меня температура! Клёво!!! До обеда провалялся со Стивеным Кингом. Книга — жесть! Валерка ныл, что ему скучно и лучше бы мы пошли во двор. Я стал ему читать, и мы боялись вместе. Особенно когда дядя Гарик громко хлопнул дверью. Чуть не обоссались! Вот мы ржали!!! Надо попросить М., чтобы ещё притащила такую книжку…».

С первой странички под коричневой обложкой на Ларису Аркадьевну смотрела другая запись, но всё тем же неровным почерком, сбегающим вниз.

«28 июля.

Этот придурок натёр градусник, и нас оставили дома. Три часа Славян таращился в книгу, и я чуть не подох с тоски. Терпеть не могу читать. Я засыпаю. Но Славян читает классно! Как актёр, с выражением. Его слушать интересно. Стал читать мне свою книженцию. Блин! Про мертвецов и какое-то сияние. Как триллер смотришь. Даже круче! Ночью я ему устрою «продолжение следует».

Дневники как дневники двух замкнутых в ограниченном пространстве мальчишек. Здесь многие ведут записи, пытаясь расширить пределы своего существования. Кто-то описывает, как путешествует по джунглям. Маленькая Оксанка тщательно фиксирует подробности жизни с мамой-принцессой. Ринат, родившийся без ног (зато с удивительно ловкими ручонками) на каждом мало-мальски пригодном листочке рисует лошадей и себя верхом. Дневники Славки и Валерки были, пожалуй, даже ближе к суровой действительности.

Вот только трагедия с Валерием, одним из братьев, случилась за семь месяцев до 28-го июля…

Курс реабилитации, как заверяли врачи, шёл успешно. Пустые глаза мальчика говорили иное.

Славка поднял глаза на воспитательницу.

Славка смотрел тяжело. Ему хотелось уйти в палату, лечь и отвернуться к стене. Только так он мог мириться с этим миром. Мир равнодушных стен прост. Он глухонемой, но и не обещает никакого понимания.

Лариса Аркадьевна притянула Славку к себе.

Славка хотел завопить, запротестовать, но вместо слов на свет вырвались слёзы. Они вскипали в том месте, где последним криком обрывается жизнь. В самом эпицентре жгучей боли.

Постепенно накал начинал остывать. Точно родниковой водой плеснули на красно-белую от жара каменку.