АСКЕТ

Я прокралась к лестнице. Казалось, уши у меня встали торчком, как у тех кошек, так напряжённо я вслушивалась в звуки, доносящиеся из чёрного омута лестничного пролёта. Шуршание длинной юбки кажется оглушительным, шорох кожаных мягких подошв о бетон — грохотом кирзовых сапог. Шаг. Другой. Третий…

Сумерки впереди меня зашевелились. От стены ниши, обшарпанной и хмурой, которыми так славятся парадные Петербурга, отделилась тень.

Этого я и боялась. Вадик. Я обречённо закусила губу.

Меня передёрнуло. Впрочем, как обычно. Манера общения Вадима каждый раз приводила меня в состояние аффекта.

Наполненное до верху ведро обиженно выбрасывало на ступени картофельные очистки и било меня по ногам. Внезапно центнер Вадика обрушился впереди меня, преградив дорогу. Он схватил меня за запястье и прошипел:

Про «клумбы» — чистая правда. С тех пор, как он вызвался довезти меня с презентации домой и получил отповедь в конце пути, мне регулярно доставлялись помпезные корзины с аляповатыми, похожими на искусственные, цветами . Несколько раз звонил с извинениями, перемежая их многочисленными «блинами» и «короче», куда-то приглашал. Частенько караулил у подъезда. За три месяца моя жизнь превратилась в низкопробный шпионский боевик. Домой я пробиралась закоулками, меняла три раза номер сотового и всерьёз уже подумывала о смене адреса.

Вадик усмехнулся и выпростал длань из-за пазухи. На квадратной ладони покоилась бардовая коробочка.

Романтическое предложение — отчаянно воняющий мусоропровод, помойное ведро и воющие на разные лады уличные коты.

Радужные блики разбегались кругами по ладони Вадика. Чёрный бриллиант распахнул сияющие крылья лучиков. Они вздрагивали, трепетали, точно дышали.

Из блаженного транса меня вырвал мученический крик Вадика, также утерявшего рассудок, но по другой причине:

Я брякнулась с эмпирей на грязные плиты парадной, напоённой ароматами гниющих пищевых отходов. Действительно, какие уж тут бабочки, когда мусоропровод забит и перед носом маячит стокилограммовый Вадик с красными от ярости «раскосыми и жадными очами».

Прозвучало это патетически и даже с некоторой ноткой трагизма, что Вадику было не характерно. Это заставило меня оглянуться.

Вадик возвышался над отверстой пастью мусоропровода. Он вытянул над истошно воняющей пропастью руку, держа двумя пальцами коробочку с гипнотическим бриллиантом.

Я застыла на месте. Неужели, и впрямь, выбросит?! Неужели в душе он всё же гусар, а не лавочник?! Минуту спустя я ощутила сильное головокружение и только тогда поняла, что не дышу. Мой ступор Вадим Алексеевич (сейчас даже мысленно я могла называть его только так) истолковал однозначно. Он медленно склонился над мусоропроводом, торжественно опустил туда коробочку. Точно гроб с телом лучшего друга. Выпрямился и, откинув голову, стал спускаться вниз по лестнице.

В глазах у меня замелькали кивера, эполеты, белые лошади и ещё бог знает что.

Я сидела за столом, уставившись в никуда невидящими глазами. Как неожиданно может проявиться в человеке величие духа! Как невнимательны мы к людям! Как не хотим видеть в них благородство, раз и навсегда убедив себя в их ничтожности. Я готова была надавать себе пощёчин. Как я могла обидеть человека, способного ради высокого чувства попрать основы своего меркантильного мировоззрения! А, быть может, это я не сумела разглядеть в нём это величие? Это я слепа и глуха…

Мою покаянную рефлексию прервал осатанелый вой, куда более явственный, чем инфернальные возгласы кошек. Я вскочила. Вопли были утробные и сопровождались оглушительным грохотом по чему-то металлическому. Конец света! Как хорошо, что перед самым апокалипсисом Вадим Алексеевич успел встать на путь истинный и вызвать у меня слёзы катарсиса! Мы предстанем пред ликом Господа чистыми.

Но ни катарсису, ни теософским размышлениям предаваться было некогда. Надо было узнать, как же происходит означенный конец света. Я выскочила на лестничную площадку.

Там уже начали собираться соседи. Кто в халате, надёрнутом поверх ночной рубашки, кто в пижаме, а кто и в изрядно помятых семейных трусах. Из адского жерла мусоропровода торчали дорогие английские ботинки. Над ними высились носки из стопроцентного хлопка. Далее — плотные, загорелые волосатые голени. Прочие подробности были скрыты мраком и смятыми пакетами от соков. Как выяснилось, мусорная пробка была лишь в полутора метрах от мусоропроводного зёва. Над всем витал дымок почивших в Бозе киверов и эполетов.

Я бесноватой чайкой заметалась возле подошв 45-го размера.

Я сидела, обхватив колени, на балконе. Было жаль кивера и эполеты.

Раньше всех просыпаются бабочки. А, может быть, они встают вместе с птицами. Горизонт только покрылся розовой дымкой, а мне на руку уже присела жёлтая, как моя тоска, лимонница. Она деловито прошлась по коже, пощекотала, точно пыталась развеселить, и расправила крылышки. Они вздрагивали, трепетали, переливались. Похожи на лучики бриллианта. Только живые и тёплые.