АСКЕТ

Аркашка досадливо сморщился. Ошибки быть не могло — короткая спичка. Вообще-то, он всегда был везучим. Например, когда он поскользнулся на мокрой после дождя крыше сарая и громыхнулся оземь — не убился. Только новые штаны порвал, зацепившись о ржавый гвоздь, торчащий из покосившегося забора. Мамка здорово наподдала, но потом штаны зашила и успокоилась. Она хорошая, добрая. От неё всегда пахнет свежевыпеченным хлебом, потому что работает она на хлебозаводе. Или вот папка… Папка вернулся с войны без обеих ног. Большей половине аркашкиных приятелей повезло меньше. Хоть Аркашка и был тогда ещё маленький и глупый, но помнил, как то одна, то другая из их соседок выла дурным голосом, сжимая в трясущемся кулаке жёлтый прямоугольник похоронки. Виной всему был карикатурный человечек с дурацкими усами щёточкой — Гитлер. Аркашка стиснул кулаки до белых косточек, чтобы сдержать обиженные слёзы. Короткая спичка означала, что в игре в войнушку ему выпало быть самым ненавистным персонажем, предводителем фашистов. Рядом толпилась кучка понурых приятелей, которым предстояло исполнять роли вражеского войска. Ничего не попишешь. Каждый день везти не может. Не всегда получается быть отважным красным командиром, ведущим в бой с криком «Ура!» «наших». Те, кому повезло больше, восторженно прыгали рядом, орали что-то на разные лады, короче говоря, праздновали заранее определённую победу.

Аркашка вздохнул и принялся строить в ряд своих опечаленных солдат. Задрав вверх правую руку, он вяло буркнул: «Хай Гитлер, мои верные солдаты!». «Хай Гитлер», нестройно отозвались те. Агитатор из Аркашки был никакой. Какие колдовские заклятья могли выкрикивать фашисты, что им удалось оболванить такую уйму народу, он не знал. Но пропагандистская часть входила в условия игры, приходилось мириться. Спотыкаясь на каждом слове, спасался он одним — таращил карие глазёнки и, кривляясь, выпаливал хрестоматийное «Хай Гитлер!». Всё равно никто не слушал. Всем не терпелось скорее окунуться в сражение.

Ольга грустно смотрела во двор, накручивая на палец короткие светлые волосы. Если бы у неё волосы были, как у Тамарки, чёрные, вьющиеся на висках тугими колечками… Сейчас этот чумазый пострелёнок, что-то горланящий перед кучкой таких же оборванных сорванцов, был бы её сыном. И как вышло, что шустрая Тамарка нарисовалась на безоблачном горизонте её с Михаилом отношений? Влетела, подобно свистящей авиабомбе. Хохотала громко и заливисто. Трясла широким подолом. Чертовкой отплясывала во дворе, когда пьяненький дядя Костя играл на старом баяне. И Мишка не «спёкся».

Ольга вздохнула и прислушалась к тому, что выкрикивал во дворе пацанёнок, так похожий на её Мишку. Точнее, уже давным-давно не её .

Если ночью во дворе раздавался негромкий звук подъезжающей машины, в оконных амбразурах начинали появляться осторожные тени. Вздрагивающие силуэты за лёгкими занавесками исчезали только, когда один из подъездов многоквартирного дома выпускал быструю и бесшумную, как летучие мыши, группу людей. Лишь бы эти хозяева ночи не затянули за собой в темноту твоего мужа, отца, мать, брата.

В эту, пахнущую мокрой черёмухой, ночь вынесли человеческий обрубок. Следом уверенно шагал мужчина с военной выправкой, неся в руках протезы и костыли. Силуэты за занавесками, колыхнулись, точно хором издали облегчённый вздох. Ночные гости на этот раз к ним не завернули.

Тамара вышла из дома, гордо распрямив плечи. Осанка сильно контрастировала с опухшими красными веками, но была вполне убедительна.

Тамара прошла мимо и спиной ощутила сверлящие взгляды между лопаток. Жизнерадостные возгласы в честь заботливого правительства, звякнув ещё пару раз, превратились в густой, свистящий шепоток. Она не стала прислушиваться. И так знала, о чём они…

Аркадий набрал в лёгкие должное количество воздуха, чтобы швырнуть в лицо приятелю все материнские доводы. Если это не возымеет действия, надо бы просто дать ему в зубы. А, может быть, вернее сразу отвесить дружку «леща»? Обычно такой весомый аргумент у дружка дополнительных вопросов не вызывал. Пока Аркашка раздумывал, из форточки на втором этаже появилось красное от негодования лицо тёти Светы, васькиной матери.

Васька ужом скользнул на землю и вдруг крикнул, задрав вверх облупившийся на солнце, конопатый нос:

Аркадий задохнулся от предательского удара и принялся сползал с крыши, чтобы всё-таки врезать дружку по немытой шее, но легконогий Васька уже исчез за тяжёлыми дверями подъезда.

Где-то орали товарищи по игре в войнушку. Сегодня Вока, старший из них, авторитетно заявил, что водиться с врагами народа они не намерены. Версия об инструктаже была обнулена коротким — вали отсюда.

Аркашка помнил, что не так давно и он свирепел, когда еврейчик Ося, чьего отца вывели ночью из подъезда, бубнил о том, что его папа вовсе никакой не враг. Аркашу бесило, что он, сын героя, вынужден дышать одним воздухом с вражиной. Просто так никого ведь не сажали в тюрьму. Сталин выиграл войну, а, следовательно, мудрее и справедливее его нет человека на всём белом свете! Потом маленький пухлощёкий Ося куда-то исчез. Поговаривали, что они с матерью уехали далеко-далеко. Потом уехал Колька с тёткой. И Славик. Многие уехали.

На вонючей коммунальной кухне мать что-то зло мешала в кастрюльке. Аркашка уселся на шаткий табурет рядом.

Тамара резко обернулась к сыну, сжав в руке погнутый половник. Её глаза сверкали, губы были некрасиво искривлены.

На пороге с грудой тарелок появилась соседка тётя Глаша. Она частенько угощала Аркашку вкусными оладьями, состряпанными бог весть из чего. С мукой во время войны было туго, но домовитая Глафира умудрялась наполнить квартиру умопомрачительными ароматами довоенной кухни и в этих условиях. За ней тащилась её дочка Катюшка, существо довольно симпатичное, но презренное, поскольку девчонка. Катюшка питала к соседу недвусмысленную благосклонность, поэтому Аркадий её стеснялся. Но сейчас ему хотелось отвлечься от болезненной дрожи внутри, порождённой криком матери.

Действительно, пока он сидел на крыше сарая, пытаясь не вслушиваться в вопли поглощённых игрой бывших товарищей, он выстругивал отцовским ножом нечто несуразное. Мысли были слишком далеко, чтобы конструировать что-то всерьёз. Спустя некоторое время он всё же сумел сконцентрировать внимание и решил, что это самолёт.

Катюша прижалась к матери и недоверчиво воззрилась огромными глазищами чайного цвета на мальчишку.

Тётя Глаша фыркнула и, величаво развернувшись, поплыла прочь из кухни, не сказав ни Аркашке, ни Тамаре ни слова. Грязную посуду она унесла с собой. Мать отвернулась к кастрюле и продолжила свою стряпню. Зря, есть Аркашке совсем не хотелось.

Через две недели Тамару арестовали.

Большой красивый мужчина в погонах смотрел на Аркашку светло и ласково.

Аркашка не доставал с высокого стула ногами пол и поэтому поджимал их под деревянно-кожаную седушку.

Детский дом, куда отправили Аркашку, располагался где-то на Урале.

Ольга осторожно втиснулась в комнату бабы Нюры, прижимая к груди бутылку дешёвой тёплой водки.

Бабка никогда не отказывала в этой просьбе. Быстро собрала на стол какую-то немудрящую закуску и только потом поинтересовалась:

Глубокой ночью, после опустошения бутылки, Ольга рыдала, уткнувшись во всепрощающее тепло груди бабы Нюры. Та гладила её по жёстким светлым волосам и приговаривала: