АСКЕТ

Все наши беды проистекают от невозможности быть одинокими

(Жан де Лабрюйер)

Пьяненький мужичок рывком распахнул дверцу, заглянул в кабину и отпрянул.

Рая мрачно хмыкнула. К этому восклицанию она давно привыкла.

Иваныч, напарник Раи, поворочался на полке, всхрапнул, но не проснулся. Восемь часов за баранкой — не до изысков, падаешь и отрубаешься. А коль хлопанье дверьми или там радио на полную катушку мешает, знать, не больно-то и спать хотел. Милости просим на водительский трон. Такова была установка Иваныча, и Раиса в первый же год совместной работы убедилась в его правоте. Раньше она просыпалась, стоило мужу заворочаться рядом.

Мужик, кряхтя, ввалился в кабину огромного автопоезда. Угнездившись, он немного подумал и протянул Раисе грязноватую, жёсткую руку.

Вообще-то инструкция и Иваныч не одобряли случайных попутчиков. Сколько водил полегло из-за своей сердобольности или от копеечной алчности. Но Раиса верила —она за долю секунды определит, чего ожидать от голосующего на обочине. Попутчик ей был необходим. И именно случайный. Пока криминальные форс-мажоры, действительно, её миновали. Разве что несколько неприличных предложений. Да и те только на коротких перегонах, когда рядом не было сердитого усача Иваныча. При нём даже отъявленные Казановы вели себя кротко. Видно, не сомневались в его безукоризненном владении каким-нибудь разводным ключом, запрятанным под сидение.

Раисе он нравился. Не читал морали на тему «не женское это дело», не пытался докопаться до причин выбора столь нетривиальной профессии. Молол что-то о своих односельчанах, какой-то Верке (похоже, жене), жаловался на разбитые вдрызг просёлки и мизерную зарплату. Раю умиляло, что Лёха по старинке называет зарплату получкой, а жену — «моя-то».

Раисе нравились все, кто не задерживался в её жизни более двух-трёх часов. Проскочили, обдали духом неведомого житья-бытья и исчезли, не оставив в памяти ни царапины. В первые часы знакомства любой казался интересным, а его жизнь — насыщенной. При этом его беды не врезались в сознание болезненными занозами. Радости его, правда, тоже не трогали. Но этого и не требовалось. Чья-то радость может затянуть, заставить нуждаться в том, кто подпитывает тебя этой иллюзией — счастье есть. Цель мимолётных знакомств — ощущение многоцветности мира, победа над пустотой. Сколько людей вокруг, все со своими делами и делишками, проблемами и проблемками. Чем быстрее менялись лица, тем больше проходило их сквозь жизнь, наполняя её движением.

За это она любила и дорогу. Мелькают мимо чьи-то дома. И пусть мелькают. Войди, вникни… Там алкаш грозит тупым кухонным ножом домочадцам. Там кто-то развёлся. Там сын, единственная надежда матери-одиночки, подсел на дурь. Мало ли что. А ты уж польстился на манящее тепло, прикипел к заоконным обитателям, тоскуешь без них, болеешь их болью. Затормозил. Остановился. Нет, мимо, мимо!

То же с городами, странами. Заманят, окутают, привяжут. А потом ностальгия? Потеря? Спасибо, не надо! Прочь от туманных призраков Фонтанки, от по-стариковски дремлющего седого Волхова, от крикливых фейерверков бухарских шелков… Мимо, мимо!

Или с мужчинами…

С подругами…

Идеал – метро. Сплошная светящаяся полоса, пробитая тёмными силуэтами, к которым невозможно привязаться. Они проносились, не успев оставить след своих забот, радостей или трагедий. Когда-то Раиса спускалась в метро и часами стояла на станциях, наслаждаясь этой не ранящей её суетой. Потом поняла — она привязалась к метро.

Пошла в проводники. Каждый рейс знаменовался новыми знакомствами. Всегда находился пассажир, жаждущий вывернуть под бутылочку всю свою жизнь в тесном купе проводницы. Выплеснуть, чтобы потом навсегда раствориться в толпе чужого города. Всё вокруг менялось, стремилось, не заставляя трудно думать о ком-то, расставаться, терять. В бегущей жизни потерь не бывает.

Тут вдруг бойкая Сашка, сама делавшая деньги на «левых» пассажирах, донесла начальству на грешившую тем же Галину. Не поделили «жирные» южные рейсы. Галина тянула больную мать и дочь-нимфетку, обзаведшуюся в свои пятнадцать нежеланным младенцем. Сашка посвящала противозаконный доход недоступным пониманию простых смертных салонам. «Палка раз в год стреляет! — смеялась она, расплёскивая по плечам идеальные локоны. — Почему бы олигарху ни прокатиться в поезде дальнего следования?». Галину уволили. Раиса ушла сама. Слишком часто стала думать о Галке и Александре. Мимо, мимо!

Такси. Там работать было легче — калейдоскоп лиц, поверхностные разговоры, огни, окна. Но тут фонарным столбом на её беговой дорожке вырос сменщик… как его звали? Кажется, Денис… Или Данила? Неважно. Решил, что разовый перепёх на заднем сидении — входной билет в большую любовь. Потом у него был отпуск. Раиса поймала себя на мимолётной мысли о его неуклюжих знаках внимания. Она уволилась.

Иваныч оказался равнодушным ко всему молчуном. До Раи ему дела не было, лишь бы поблажек не требовала. Она и не требовала. Как человеческую единицу его не воспринимала. Скорее, как некий механизм, позволяющий несколько часов вздремнуть, не прерывая пути. Дороги в сотни, а то и тысячи километров швыряли в лобовое стекло сиюминутные огни фар, незнакомые пейзажи, сменяющие друг друга посёлки и города. Попутчики забирались в кабину, чтобы сверкнуть своими судьбами и исчезнуть.

Раиса заглушила мотор. Рокотать у порога крохотного, меньше её автопоезда, домишки казалось неделикатным. Хотелось размяться. Не прощаясь с говорливым Лёхой, она спрыгнула с подножки, предоставив проснувшемуся Иванычу разбираться с оплатой.

Фонарей в деревне, как водится, не было. Избушка Лехиной матери стояла на окраине: заброшенное поле, дальше лес. Посреди пустыря — столб. Ветер мотал прикрепленные к нему канаты с петлями внизу. «Виселица» — усмехнулась Рая. Чёрный юмор она уважала, где-то слышала, что он убивает страх перед смертью. Подойдя ближе, рассмотрела — «гигантские шаги», вечная забава деревенской ребятни. Когда-то в деревне Раисиной бабки была такая. Что-то вроде карусели, но не для ленивых городских карапузов, привыкших к тому, что всё за них сделает электричество. Рая сунула ступню в петлю, ухватилась руками за канат и оттолкнулась второй ногой от земли. Колесо на столбе скрипнуло, побежало, наращивая скорость. Быстрее, быстрее!

Пустые канаты раздувал вихрящийся вокруг деревянной оси ветер. Стремительный водоворот ночного воздуха. Раиса отталкивала ногой землю с гибельным восторгом сумасшедшего гонщика. Колесо исступленно выло, канаты вздыбились, образовав с утрамбованной почвой почти прямой угол. Лес — чёрная, звенящая параллель горизонта — то и дело простреливался вспышками огней не спящих деревенских окон. Вспышка — чернота, вспышка — чернота. Скорей, скорей! Вспышкачернота… Ни за что теперь не ухватишься, не задержишься. Не к чему притянуться, привязаться. Безумная стремнина — прочь, прочь…

В эпицентре смерча недвижен оставался только столб, вокруг которого и свивались кольца вселенского галопа. Налети в своём полоумном беге на эту незыблемую ось — разобьёшься вдребезги… Всё равно. Сейчас главное скорость, свист в ушах и мимо, мимо! Неважно, как всё закончится.

Внезапно ликование ушло. Раисе стало страшно. Мир нёсся куда-то, но его бег был лишь иллюзией движения, вращением вокруг столба — ничем. За ничто нужно расплатиться жизнью. Так никуда и не сдвинувшись. Она попыталась затормозить, но лишь разбила ногу о ставшую вдруг каменной землю. Как она не замечала раньше, что смена картинок не означает движения?! Кружение на месте вокруг безысходного столба, о который рано или поздно она расшибёт голову. Бессмысленный бег. Меняются лица, дома, города, огни, смешиваются в однообразную линию, но ничего никуда не движется. Это не дорога. Это воронка, тянущая глубже и глубже в пустоту. Воронка, в которую она попала, кружа вокруг своей собственной неминуемой оси — ночь, звонок, глухой голос, назвавший номер их машины. Погибших двое. Да, их и было у неё двое: муж и сын. Наверно, если бы бензобак выдержал удар, у неё остался бы хоть один.

Раиса выдернула ногу из петли. Носками кроссовок уперлась в проносящуюся под ней землю. Из-под подошв брызнула промоченная дождём грязь. Позади вспенились две глубокие борозды. Столб вылетел на неё из темноты, как та фура на их старенький «Москвич». Удар — темнота, взорвавшаяся голубоватыми искрами.

Она сидела на земле, обняв руками едва не убившую её ось. Болело всё тело. Рая тряхнула головой. «Когда-то на этом столбе росли листья, а сам он был большим деревом» — подумалось вдруг. Раиса встала и, прихрамывая, пошла прочь от столба, к машине. Пора двигаться дальше.