АСКЕТ читать бесплатно онлайн полную версию книги (ч. 41)

Больше всего я трясся над пробами воды. Валерка, фотокор провинциальной газеты, и наш инструктор Зураб ёрничали, что со своими флягами я похож на мифическое чудище, готовое пожрать каждого, кто покусится на охраняемую им «живую» воду. Я отмалчивался, но втихаря посмеивался над восторженным Валеркой и простоватым Зурабом. Первый непрестанно пугал нас вспышкой внушительной, похожей на гаубицу, фотокамеры. Второй деловито подсчитывал консервные банки в наших рюкзаках — домовитый. У меня же здесь были дела мирового масштаба. Поговаривали, в местных подземных озёрах водятся неизвестные науке микроорганизмы. Как уж им удавалось здравствовать без солнечного света, кислорода и прочих удобств — одной Медной Горы Хозяйке ведомо. Это я и собирался выяснить, выбравшись из пещерных недр. Сами понимаете, истончение атмосферного слоя, повышение радиационной активности солнца… Уж не эти ли микроскопические твари станут нашими поводырями из апокалипсиса?

— Ёксель! — прервал мои человеколюбивые помыслы Валерка. — Фонарь разбил.

— Башкой что ли дорогу пробиваешь? — фыркнул я. Настроение было отличное. Ещё пара часов нашего шахтёрства и мы увидим солнце. Или дождь. Всё равно, лишь бы, запрокинув лицо, снова унестись взглядом в бесконечное живое пространство.

Впереди послышалось кряхтение.

— Застрял, вроде. Аппаратуру бы не разбить.

Я пригляделся. Фотокор ворочался, зажатый в узкой щели «шкуродёра», разделяющего два грота. Тесные лазы, сдавленные со всех сторон каменными сводами, так называют не зря. Протискиваться сквозь «шкуродёр» приходится порой лёжа, втянув живот. Шкура при этом, действительно, может сильно пострадать.

— Туда шли, пролез же! — подбодрил я начавшего паниковать собрата.

— Не видно ни черта! — Валерка старался казаться спокойным, но в голосе сквозили истерические призвуки. Луч моего закреплённого на каске фонарика с трудом нащупывал подошвы его высоких ботинок. Бесчувственные объятия многотонных глыб, темень, невообразимая человеческому сознанию глубина — мало кто останется невозмутим. А мы, к тому же, не профи.

— Давай назад!

— Никак!

Путь к выходу накрепко замурован стокилограммовой тушей. Холодные, влажные ладони страха погладили меня по затылку.

— Мягкие породы осели, — донёсся до меня встревоженный голос Зураба. Он находился по ту сторону живой «пробки». Наш юркий, как ласка, проводник, указывая дорогу, проскользнул по каменным родовым путям, точно по маслу. Надо же было толстяку Валерке идти вторым. — Сейчас…

— Темнотища тут, как… — Валерий выругался. Имей равнодушные своды уши, осыпались бы со стыда. — Погоди, подсвечу.

Послышалась возня и предостерегающий вопль Зураба. Крик сменился рокотом рушащегося мира. Казалось, кто-то безжалостный включил миксер, в котором взбивался коктейль из оглушительного грохота, огня, наших тел и боли. Обезумевший зверь заметался во мне, пытаясь вырваться из гранитной ловушки, из обжигающего шара, из «девятого вала» камней, из собственной шкуры…

Очнулся я от монотонно вонзающейся в шею иглы и холода. Вокруг черно, точно меня законопатили в остывшей угольной топке. В ушах ватные комья тишины. Болело всё до кончиков ногтей. Я пошевелился. Это мне удалось, значит, позвоночник цел. Потрогал каску. Фонарь не разбит. Вероятно, от броска просто отошли контакты. Я принялся вслепую колдовать над единственно возможным источником света. Скоро пространство озарил мутный луч. Впереди на расстоянии метра стена. По ней стекает струйка тёмной, похожей на кровь воды. Такие же стылые капли с тупым упорством падают на шею. Справа — стена. Слева — тоже. Хоронить в гробу меня не придётся. Пещера позаботилась о каменном саркофаге. Видно, в назидание тем, кто ещё мечтает вынести на свет божий её тайны.

Я закрыл глаза.

— Эй, — долетел до меня поглощаемый алебастровыми толщами, голос.

— Зураб!

Брызгами шампанского ударила в мозг надежда. Беспричинная, животная, бессмысленная. Что такое простой человек против многотонного капкана окруживших меня глыб.

— Цел?

— Вроде… А ты?

— Валерку накрыло.

Я сжал зубы. Наивный увалень Валерка. С каким ликованием он совал нам под нос дисплей своей чудо-камеры. Он предвкушал, как многоцветные снимки вспыхнут на стенах сто лет не ремонтированного дома культуры. Его понурые земляки восхищённо затаят дыхание, увидев роскошные соцветия минералов, распустившиеся в вечном мраке и, может быть, что-то изменится в их сером мирке. Не вышел каменный цветок, Данила-мастер. Ревнива Медной Горы Хозяйка.

Я набрал в лёгкие быстро перерабатывающийся в углекислоту кислород.

— Что случилось?!

Судя по рассыпчатому звуку падающих камней, инструктор пытался подобраться ближе. Голос стал отчётливей.

— Газ, — коротко ответил он. — Предупреждал ведь, никакого открытого огня! А он… зажигалку…

— Финиш? — Чтобы тоскливый вой моего внутреннего зверя не прорвался наружу, я постарался сказать это равнодушно. Зураб молчал. Я понял. — Ладно, ты давай… Иди за помощью. У меня тут воздуха с гулькин хрен. — Тишина в ответ мне не понравилась. — Зураб!

— А?

— Иди, говорю!

— Иду. Ты там как, продержишься?

— У меня есть выбор?

— Ладно… Жратва-то есть?

— Банка тушёнки.

— Не лопай сразу. Пока то, да сё… А вода?

— Воды залейся, — я поёжился. Вся амуниция была насквозь пропитана обжигающе-холодной влагой. Как будущий медик говорю, пневмония у меня в кармане.

Прошло несколько часов. Видимо, чтобы связаться по рации с лагерем, Зурабу приходилось проделывать неблизкий путь. Дышать становилось всё трудней. Стараясь отвлечься, я вскрыл банку и принялся есть. Сколько понадобится времени, чтобы спасатели добрались сюда со своей техникой? Как будут сражаться с гигантской глыбой, отгородившей меня от последнего шанса увидеть небо? Не взрывать же… Не надо об этом думать. Меня трясло.

Часов через десять голова начала выделывать в пространстве нелепые кульбиты. В ушах звенело. Кислородное голодание. Память крутила невесёлые ролики о заживо погребённых, ломающих ногти о деревянную крышку, поседевших…

— Зураб, — позвал я, не надеясь на ответ. Мне нужно было слышать человеческий голос. И тут я разобрал какое-то шевеление. Господи, спасибо тебе!

— Живой? — Инструктор едва переводил дыхание.

— Ну, что там?

— Нормально. Скоро будут.

— Я думал, ты не вернёшься. Карту им дашь и всё.

— Гонишь меня что ли? — Голос из-за каменной стены усмехнулся.

— Хреново мне…

— Я это… короче, там вход завалило. Так что тут буду. Они завал разберут и скоренько нарисуются.

— Найдут? Лабиринты-то…

— А рация? Да и пошмыгаю туда-сюда. Всё равно делать нечего. Новости тебе докладывать буду. Не дрейфь. У меня и не такое бывало. Помню вот…

Голос Зураба отдавался в мозгу колоколом. Воздух неумолимо превращался в тошнотворный тепловатый кисель. Жижа заполняла лёгкие. Я захлёбывался ею, как в детстве, когда тонул в глинистом карьере.

— Эй, — глотка точно войлоком забита. — Кранты, кажется…

— Кончай пургу гнать! Скоро придут. Между прочим, если подходить с практической точки зрения, тебе повезло, — голос перемежался с лязгом металла о камень. Мудрит там что-то инструктор.

— Неужели? — проклацал я не попадающими от холода друг на друга зубами.

— Есть такая метода: приходишь к психологу, ничего не радует, жизнь — дерьмо, все люди — свиньи, и солнце — долбанный фонарь, где-то так…

— Депрессия, — подсказал я. — И что?

— Посылает он тебя копать хорошую такую ямину. Укрепляешь, конечно, как следует, подстилочку туда и укладываешься. Всё путём, человечек тебя какой-нибудь страхует. Он же тебе настил сделает, землёй припорошит. Получается комфортабельная могилка.

— Бред!

— Ты дослушай!

— Смысла не вижу.

— Смысла до чёрта. Полежишь в такой могилке суток двое, вылезаешь другим человеком.

— Свихнувшимся?

— Наоборот. Как заново рождаешься. Солнышку, травке, букашкам разным радуешься. От людей и то не тошнит!

— Ага, видел таких в дурке на практике, всему рады, — прохрипел я. — Что бы они сказали, если бы их ещё и холодной водой полить?

Зураб примолк. Слышалось только противное повизгивание металла. Фонарик на каске замерцал. Дурак, зачем раньше не выключил! Теперь даже в случае крайней необходимости не смогу осветить свой каменный мешок. Я запаниковал. Безвоздушный кисель залился в дыхательное горло. Подыхающий внутри меня зверь забился в агонии. Я начал сползать в кромешную, бесперспективную темноту.

— Серы-ый! — Голос Зураба. Словно верёвку в прорубь кинули, где барахтаешься, не чая уже выбраться. В висках горячими толчками пульсировала кровь. Она заполнила лицо, как водород заполняет воздушный шар. Вот-вот треснет кожа. — Ты что там?

— Трындец…

— Не кипеши! Когда суетишься, кислорода переводишь больше. Тут щели есть, засыпало их только. Я разгрёб. Поступает воздух. Немного, но, если…

— Не могу!

Ноги свело судорогой. От переохлаждения ли, от недостатка ли кислорода. Месть разобиженного неподвижностью кровообращения. Точно сухожилия из мышц выдирают. Я всеми клетками тянул воздух. Перед мысленным взором серебрился в радужных пятнах карп. Глаза белые, опустошённые смертью. Никогда не буду ловить рыбу! Да, похоже, ничего уже не буду. В рюкзаке есть нож. Всё одно — конец. Быстрая смерть гуманней невыносимого вырывания жил и лопающегося от удушья лица. Зверь осатанел. Какой цинизм, рассуждать о неэтичности самоубийства или эвтаназии. Что запоют высоконравственные моралисты, когда боль будет выворачивать наизнанку их собственное животное, лишённое человеческого начала существо!

— Серый! Не дури! Они уже близко. Я сейчас…

На меня летела каменная труха. Я отключился.

Кисель стал жиже. Вязкую массу разбавили вкрапления воздуха. Сейчас он еле-еле, но всё же просачивался в лёгкие. Я дышал открытым рыбьим ртом, с хрипом всасывал в себя месиво с пузырьками кислорода. Ног не чувствовал. Эпидуральная анестезия, ни дать, ни взять. Сквозь узкую, как в почтовом ящике, щель пробивался свет. В моём погружённом в небытиё мире это был неожиданный, но такой желанный гость. Луч света в тёмном царстве… Эх, Катерина! Как я мог не любить Островского? Сейчас бы перечитал всё! Еле приметный туманный блик метался на уровне сантиметров сорока над каменным полом моего каземата. Похоже, живительные капли воздуха пробивались через эту муравьиную лазейку.

— Зурик?

Световая ниточка заколебалась.

— Принцесса подземелья, — съязвил инструктор.

— Новости есть?

— На подходе. Часа через три. Я только оттуда. Там глыба здоровая была. Пробивали. Уже шурфы соединяют. Я выглядывал. Слышь, дождь там. Солнце светит и дождь. Капли такие… как хрусталины. И в каждой радуга. Красота!

— Не люблю дождь, — промямлил я.

Сейчас бы туда…

— Девчонка там у них в команде. Нет, ты прикинь! Обхохочешься. Баба-спасатель! Рыженькая.

— Врач, может?

— Может и врач, — согласился Зураб. — Улыбается. Хохочет даже.

— А чего хохочет-то?

— А пёс её знает! С героями познакомиться хочет.

— Это с нами что ли? — Я криво улыбнулся, вообразив какое жалкое зрелище представляю сейчас. — Не выйдет. Мне брюнетки больше как-то.

— Может, и брюнетка, — съугодничал Зураб. — Чего там рассмотришь-то в этот глазок. Она тут передала тебе…

Свет загулял туда-сюда, в щель что-то просунули. Негнущиеся пальцы никак не желали передавать тактильные ощущения в мозг. Я провёл подарком по щеке. Нечто трепетное, лёгкое, тонкое. Поднёс к носу. Терпкий аромат какого-то растения. Головокружительный дух живого. Ветка. Недавно она была в руках тех, кто идёт ко мне на помощь. Связывает меня с ними нитью Ариадны. Выберусь отсюда и скажу той рыженькой: «Привет, Ариадна!». А я-то, дурак, хотел оборвать её нить одним ударом.

— Как подарок? — Зураб погасил фонарик, но теперь его голос, идущий сквозь расширенную ножом щель, был совсем рядом.

— Лучший из всех, что мне дарили! — Я говорил искренне. — А ты чего свет погасил? Думаешь, часа на три не хватит?

— Дышать-то легче?

— Да. Проведёшь сюда ещё горячую воду — озолочу! — Кажется, я начал даже шутить.

— Будет тебе и вода горячая, и небо в алмазах, и какава с чаем.

— Есть охота.

— А тушёнка?

— Вспомнил… Сколько мы тут?

— Четвёртые сутки.

— Что?!!

— Ну…

— Где же твои чёртовы спасатели?!

— Какой шустрый. Там знаешь что? Ого-го! За дополнительным оборудованием ездили. Всё по последнему слову техники оформят.

— Сволочи! Всё у нас так, сразу ничего сделать не могут. Не задохнёмся, так с голоду ласты склеим!

— Не ори, береги кислород. А я вот всегда у доктора какого-нибудь спросить хотел, приходит неизлечимый больной, скажет он ему, сколько осталось?

— Это вопрос врачебной этики. Каждый врач решает сам. Сколько копий поломано на эту тему.

— А ты бы?

— Я бы сказал.

— Зачем?

— Это его жизнь.

— Ты лишаешь его сил бороться.

— Я не поп, я врач. Человек вправе знать о себе всё. Как он этим распорядится — его выбор. Если мы начнём носиться с душевными переживаниями каждого пациента, лечить будет некогда. Я даю объективную информацию — человек решает, как ему поступить в этой ситуации.

— А, если кто-то сломается в первую минуту? На эмоциях.

— Я не могу винить себя за чужой выбор. А чего это ты разговор завёл?

— Так, с голодухи.

— Да уж… Тоже не жравши?

— Второго дня консервы доел.

— Здорово. А если они ещё неделю провозятся?

— Вынесут на руках, как китайских императоров!

Чёрный юмор — это гут. Он превращает смерть в забавное мероприятие.

Китайским императором я почувствовал себя гораздо раньше. Голод, помноженный на кислородную недостаточность, уложил меня уже через три дня. Зураб пару раз приносил новости от команды спасателей — работы идут полным ходом, но чёртов завал оказался коварней, чем сначала о нём думали. Иногда до меня долетал голос инструктора, бубнящий что-то по рации. Вообще-то есть уже не хотелось. Я почти всё время спал. Хоть и врач-недоучка, симптоматику я определил. Ко всем неприятностям добавилась ожидаемая с первого дня заточения пневмония. Глупо в двадцать первом веке окочуриться от банального воспаления лёгких. Но я всегда был оригиналом. И это каникулы?!

— Ты тут? — Веки весили не меньше десятка тонн. Интересно, какая температура? Наверно, тривиальный термометр взорвался бы.

— А где мне быть? — отозвался Зураб еле слышно. Его полушёпот в последние дни мне очень не нравился.

— Простыл?

— Похоже.

— Если выберемся, больше никаких пещер. К чёрту человечество и всех микроорганизмов вместе взятых. Умные люди брюхо греют на приморском песочке …

— При чём тут человечество?

Я собрался с силами и вкратце поведал Зурабу свои наполеоновские планы, относительно пещерно-подводных тварей, обходящихся без света, кислорода и всего прочего. Это помогло отвлечься от многоликих извивающихся глюков. Глаза от жара кипели. Как, впрочем, и мозг. Эти окаянные представители организма услужливо рисовали на фоне кромешной тьмы истошно-пёстрые сюрреалистические картины. Скоро встречусь с Сальвадором Дали и непременно поделюсь впечатлениями.

— Короче, если дело не даётся — не твоё это дело, — подвёл я итог.

— У меня дед охотник был. Говорил, чтобы с первого выстрела птице в глаз попадать, придётся сначала сто раз промахнуться. По-твоему, что такое неудача?

— Ну… — я задумался — поражение, наверно.

— Дед говорил, неудача это друг.

— Софисты…

—А?

— Хрень, говорю!

Мой интеллект бастовал. Требовал тепла, еды, кислорода и движения. По заверениям Зураба, регулярно общающегося с рацией, спасатели должны явиться с минуты на минуту. Я боялся отключиться и поэтому всеми силами цеплялся за разговор.

— Неудача — честный советчик. Прикидываешь так и эдак, что делал неправильно. Почему в глаз птице не попал? Рука дрогнула? Укрепи руку. Или в летящую птицу стрелял, да не рассчитал, что она вверх уйдёт? В другой раз учти. Сильный так и поступает. А что делает слабый?

— Покупает птицу в магазине, — из последних сил сострил я.

— Вроде того. Говорит, что он неудачник и больше не ходит на охоту.

— Ведёшь к тому, что я должен продолжить штурмовать эти паршивые норы?

— Сдаётся мне, твоя цель не покорение пещер…

Когда меня извлекли на свет, о существовании которого я начал уже забывать, Зураба я не увидел.

— Где Зураб? — Язык ворочался с трудом. Сознание мерцало.

— В больнице, где же ещё? — пожал плечом высокий парень, пытаясь найти мою вену. Вены спались, ему было не до болтовни.

— Истощение?

— Истощение — ладно, а вот сепсис. Гангрены боимся.

— Гангрены?

— Ну, да. Ноги все переломаны.

Меня точно током ударило. Значит…

— А… как вы… нас?

— Нашли-то? На вторые сутки начали поиски. Пещеру знаем, а куда вас понесло, без понятия. Там же лабиринт чистый. Считай, повезло. Найди без рации-то.

— Что?! Была рация! Зурик же с вами…

Парень посмотрел на меня встревожено, не брежу ли. Я не бредил.

— Разбита у него рация.

Уплывая, я успел отметить про себя отсутствие большого количества техники, обещанной Зурабом. Вход в пещеру не носил никаких следов завала. Рыженьких девушек в команде также не наблюдалось. Меня мутило, мысли путались. С рыбалкой покончено. А если бы в тот день я не услышал, что помощь вот-вот придёт? Неделя в склепе. Я охотник, бью птицу в глаз с одного выстрела. Гладкая рукоять ножа. Летящую птицу ножом не убьёшь. Кого я хотел убить ножом? Не говорить больному, что он обречён. Или кто-то имеет право знать? Кто? Откуда ветка?

Жизнь завертела. С Зурабом мне больше встретиться не довелось. Сначала он укатил в экспедицию, потом за границу, затем следы затерялись. Я сумел отыскать его знакомого в том городке, откуда мы отправились на штурм злосчастной пещеры. Позвонил, долго расспрашивал о Зурабе. Информации у того почти не было. Рассказывал больше о совместных вылазках в гости к Медной Горы Хозяйке.

— Суеверный такой, — хохотнул в трубку мой невидимый собеседник. — Каждый раз перед входом в пещеры веточку сламывал. Талисман, вроде. Говорил, помогало.

— Помогало, — подтвердил я и глянул на раскрытый атлас по микробиологии.

Надёжные фляги, которые не выпустят ни одного из хитроумных микроорганизмов, я уже купил.