Арлекин снимает маску

Глава 16 Игра в четыре руки (часть 2)

В створку дважды коротко стучат. После, без паузы, она открывается и на пороге появляется девушка. В коричневых расклёшенных штанах из вельвета, свободной цветастой блузке с индийскими мотивами в рисунке и алом платке поверх светло-каштановых волос. На шее виднеется псевдокитайская брошь, которую бабуля подарила внучке в знаменательный день поступления в Массачусетс.

«Мария» стройна и напориста.

На изгибе её левой руки покоится огромная сумка, наверняка из натурального льна или хлопка; на ногах удобные бордовые сапоги с коротким широким каблуком. В пальцах девушки тлеет едва прикуренная сигарета, которой та помахивает перед собой, окружая себя и секретаршу облаком белёсого дыма.

Заметив, что мода опять совершила сальто, вернувшись к образам детства её собственных родителей, Марианна не удерживается от улыбки. Впрочем, тут же постаравшись придать ей оттенки родственных чувств — радости от нежданной встречи, тепла и прочей чепухи, так важной обычным людям после долгой разлуки…

Следом за «Марией» в кабинет входит секретарша — андрогинный неохум с короткими ярко-белыми волосами и ошейником биотерминала перманентного инфоспатиумного подключения, скрывающим верхнюю часть груди, шею и подбородок. Для бхикшу это представляется чем-то необычным: она полагала, что «родственница» будет работать одна… Едва взглянув на прислужницу-сомнамбулу, Гардт всё же отмечает, что свою ходячую записную книжку её «внучка» одела со вкусом и весьма недёшево…

Анализ и оценка гостей занимают у Марианны Олеговны ровно четыре секунды. А затем, памятуя о тонкостях известной профессии, она лёгким движением проводит по запястью, давая старт таймеру, на котором выставлено девять минут и двенадцать секунд.

«Мария» приказывает служанке-неохуму перейти в режим гибернации, после чего та клюёт носом и подгибает колени, словно выключенный автомат. Несколько мгновений «внучка» молча разглядывает пожилую женщину. Курит часто, нервно, выдыхая дым длинными струями, пронзающими полкабинета. Щурится, рассеянно стряхивая пепел на ковры.

Как и прежде, девушка старается лишний раз не смотреть на второе лицо, безобразным наростом-чагой вспухшее на краю, где должно быть левое ухо, бабушкиной головы. Да, эта деталь характера удалась визитёру весьма достоверно — даже повзрослев, Маша никогда не понимала ухода бабули к Ускользающим и их отталкивающему виду…

Марианна продолжает молча улыбаться. На этот раз — мыслям о том, что через какие-то полгода от «печати Януса» можно будет избавиться, представ перед подданными в истинном обличье…

— Иисус-Карающий, — наконец восклицает Гардт, едва заметно всплеснув руками, — Машенька, как давно ты куришь⁈

— Я, grandma, чуть снова пить не начала, — тоже проигнорировав приветствие, отвечает «Мария», весьма правдоподобно кривя губу. — Ты ведь не станешь ругаться?

— Конечно, нет! Какими судьбами, деточка моя⁈ — голос Марианны Олеговны источает мёд, но сама она не делает и попытки приблизиться к «внучке» или, Господи упаси, попробовать её обнять. — Ты бросила университет? Бросила всё, чтобы накануне зимы приехать в суровую Сибирь и повидать любимую бабушку? Как это трогательно, моя дорогая… Но ты могла предупредить!

Теперь в голосе бхикшу чуть меньше задора и чуть больше строгости.

— Более того, Мария, — продолжает она, сурово хмурясь, — если бы я знала о твоём приезде в Россию, обязательно предостерегла бы тебя от посещения Посада! Здесь сейчас так небезопасно…

Женщину происходящее едва ли не потешает.

Она повзрослела весьма рано и очень давно, в холодно-праздничную ночь отречения президента Ельцина. Её сознательный возраст равен бурно-текущему веку спектрального сдвига этики и морали, поэтапно-глобальной гидратации границ, девальвации войн и возвеличивания Транснациональных Статусов. В этом и любом ином из миров она не боится никого и ничего.

А потому происходящее почти веселит владычицу «Алмазной грани». Как обезумевший кабан может забавлять матёрого охотника, засевшего на дереве — с одной стороны, животное предельно опасно; с другой — пока ствол не рухнет, тревожиться не о чем.

Марианна Олеговна немало знает о тонкостях ремесла феромимов. Однако она бесстрашно втягивает расползающийся по кабинету сладковатый запах таббабинола, словно дразня судьбу и пытаясь распознать посторонние примеси. У неё нет специального противоядия, которое «пахучки» называют «гильотиной» и хранят как зеницу ока. Но Гардт и без того уверена, что какой-то вонючей отраве не сломить её стальную волю, не обмануть разума, не заставить потерять контроль…

«Маша» какое-то время смотрит на бабулю сквозь дым.

Изучает кабинет, просторный, погружённый в интимный охряный полумрак. Дорогую мебель, персидские ковры, шикарный рабочий стол, затонированные панорамные окна. Затем ещё раз глубоко затягивается сигаретой, почти прикончив. Покрутившись на каблуках, не находит ничего умнее и изобретательнее, чем затушить окурок о край цветочного вазона в углу. И, наконец, переходит к делу.

— Бабушка… — говорит она, вполне натурально сдерживая эмоции и подбирая слова. С лёгким акцентом, выдающим многолетнее пребывание в чужой стране. — Мы с тобой всегда дружили, ты помнишь? Да, конечно, ты помнишь… Но недавно мне сказали, что ты имеешь к этому самое a direct relationship…

— К этому? — Марианна Олеговна уменьшает жар отеческой улыбки ровно вполовину, и в недоумении изгибает бровь. — О чём ты, Машенька?

Она знает — мим обладает крайне ограниченным запасом времени. А потому вот-вот перейдёт в атаку, направление которой от бхикшу пока ускользает. В следующее мгновение девушка у дверей выпаливает, словно слова жгут её изнутри, и она спешит избавиться от них как можно скорее:

— К вирусу на улицах Посада. К резне. К погромам, сожжённым мечетям, убитым нацменам. К сговору со skinheads. К заговору генерала Орлова. — Глаза «Марии» сверкают, и Марианна Олеговна не может не признать, что действительно видит перед собой родную внучку. Поразившись силе колдовских зелий, она стискивает сознание ледяными пальцами самоконтроля, а «родственница» задаёт прямой вопрос: — Докажешь мне, что слухи о твоей причастности — ложь?

Гардт улыбается. Она вполне владеет собой, уже полагая, что слухи о мощи экстрактов сильно преувеличены. Вздохнув, медленно проходится вдоль стола, пальцем ведя по прохладному краю.

— Милая, — как можно ласковей говорит она, — не забивай свою прелестную головку, прошу.

— Ты не ответила на мой вопрос, — с дрожью в голосе чеканит «Мария», подступая на шаг.

— Ох, деточка… — Марианна Олеговна склоняет голову и смотрит на геометрический узор ковра, позволяя «внучке» насладиться полуживой гримасой второго лица. — Ты же совершенно не понимаешь, во что лезешь…

По лицу девушки прокатывается целый ураган эмоций. И Марианна Гардт осознаёт, что испытывает восхищение. Мим, нанятый майором, действительно хорош. Он бесподобен! Бхикшу «Огня» чувствует, что её мозг атакован вновь и вновь, но решает, будто в айкидо, слиться с наступательным импульсом и с утроенной мощью вернуть его противнику. Она ни разу в жизни не получала «говорящую телеграмму», но теперь понимает фанатиков, описывающих впечатления от этого шоу, как потрясающие и незабываемые…

Однако самоуверенному лицедею осталось совсем немного времени для игры на первой скрипке. Потому что у Марианны есть нечто, чем она выбьет почву из-под ног своего собеседника. Не позволив «Марии» вставить ещё хоть слово, она вдруг вскидывается, пристально смотрит в глаза девушки и контратакует веско, угрюмо, словно хочет одним звуком голоса припечатать врага к месту:

— Каково это было, убивать Дубинина?

«Маша» отшатывается, в очередной раз доказав, что за её личиной скрывается прекрасный актёр. Тонкие брови арками ползут вверх, во всём облике читается откровенное непонимание. Лучше подобное удивление не сыграла бы и сама Мария…

— О чём ты говоришь, бабушка? — изумлённо выдавливает «американская внучка». — Ты меня пугаешь…

— Полно, друг мой! — сложив руки на груди, властно просит Гардт. — Ты убил Святослава Дубинина. Неужто ещё сам этого не осознал? Как, говоришь, там тебя кличут? Кажется, Алексей, верно? Так вот, Алексей, позволю предложить — довольно лицедейства, пора снять маски…

Улыбнувшись оторопевшему миму — о, как сладко наблюдать за его крахом, недопониманием, падением в скалистую пропасть! — Марианна Олеговна подходит к планшету на стене. Включает мощный верхний свет, максимальное кондиционирование помещения и убирает тонировку окон.

«Мария» щурится и прикрывает ладонью глаза, в кабинет врываются рекламные огни вечернего Посада. Сразу становится ощутимо прохладнее, а последние хлопья таббабинолового дыма утягивает в потолок.

Почти полминуты Марианна Гардт стоит у стола, всматриваясь в лицо «внучки»… но ничего не меняется. Убедившись, что хозяйка кабинета закончила череду странных действий, гостья фыркает. В недоумении покачивает головой и вынимает из холщевой сумки дорогой портсигар.

— My goodness, бабушка, ты меня напугала…

Сознание бхикшу «Огня» трепещет. Она вдруг ощущает себя во сне, в котором осознала факт сновидения, с победным хохотом попыталась проснуться… но не смогла. Наблюдая, как изящно «Маша» прикуривает сигарету, Марианна задаёт вопрос, с неудовольствием отметив, что голос отчасти лишён его великой силы убеждения:

— Что ты применил, мелкий гадёныш?

«Мария» хмурится. Проходит вперёд, опуская сумку на гостевое кресло; поправляет локон, выбившийся из-под алого платка; вздыхает, как человек, убедившийся в нелицеприятном.

— Бабушка, прости за indelicacy вопроса… Но ты вообще в себе? Прошу, не пугай меня больше, ладно? — Она снова вздыхает, умоляюще складывает перед собой руки и всматривается в настоящее лицо Гардт. — Пойми… всё, что мне сказали сегодня, только подтверждает твоё психическое нездоровье… А поэтому я ещё раз прошу ответа — ты имеешь отношение к происходящему на улицах?

Марианна Олеговна делает шаг назад.

Поднимает голову, убедившись, что комната проветривается, словно горная вершина. Снова смотрит в лицо «внучки», пытаясь отыскать несоответствия, но цифровой грим лицекрада идеален и даже не сбоит. Тогда бхикшу медленно обходит стол, словно отгораживаясь его пространством от незваной гостьи, и бедром упирается в выдвинутый ящик.

— Немедленно прекрати! — повелевает она, но почти по-старчески дрогнувший голос не только звучит, как мольба, но ещё и выдаёт её истинный возраст. — Девять минут давно прошли!

— Игра продолжится, я не возражаю, — добавляет она с усмешкой, хотя бы внешне продемонстрировав контроль над ситуацией, — но только на моих условиях, Алексей! Если ты немедленно не прекратишь представление, я вызову охрану, и тогда…

— Бабушка, хватит! — вдруг кричит на неё Мария, заставив вздрогнуть, теперь и физически.

В голосе девушки вибрируют истеричные нотки, а по лицу заметно, до чего та напугана, растеряна и сбита с толку:

— Умоляю, хватит! Я не знаю, кого ты видишь перед собой, но это я — твоя внучка Маша…

Она подходит к столу, тянет свободную от сигареты руку и едва-едва, с лёгкостью пёрышка, прикасается к пальцам Марианны Олеговны Гардт. Ту словно прошибает электрическим током.

— Этого не может быть, — чуть слышно шепчет она, и неживое лицо на левой половине её головы снова морщится в капризной гримасе, — этого элементарно не может быть…

— Может, бабушка… — Мария придвигает кресло и садится напротив женщины, участливо подаваясь вперёд. — Я рядом, я с тобой. И я хочу уберечь тебя от ошибки. Ещё не поздно всё исправить, поверь, мне так сказали! А они влиятельные люди, они несут responsibility за свои слова. Но для начала ты должна признать. Себя, ошибки, вину. И пойти на сотрудничество…

Старуха, чей тернистый путь к безграничной власти начался на заре текущего века, испытывает страх, какого не переживала со времён младшей гимназии. Левая рука её непроизвольно закрывает рот лицу-дублёру; ногти правой впиваются в настоящие губы, едва не расцарапав до крови.

Впервые за много-много лет бхикшу подавлена, выведена из равновесия, растёрта в пыль. Стала пеплом, развеянным по ветру. Фарфоровым блюдом, от старости треснувшим паутиной сомнений…

Перед ней Мария.

Настоящая Маша, а это невозможно.

— Это действительно ты, — наконец говорит Марианна, всё ещё ощущая огненное прикосновение на тыльной стороне кисти. — Действительно ты…

— А кто же ещё, бабуль? — нежно, словно обращаясь к буйному пациенту, спрашивает внучка и даже изображает подобие улыбки. — Ба, присядь, please? Хочешь, позовём медиков, а?

— Не нужно врачей, — медленно, чертовски медленно восстанавливая контроль над собой и сознанием, отвечает Гардт. Она не ожидала. Никак! И попалась в собственную ловушку, бросив все силы на борьбу с голограммой, за которой крылась гранитная скала. — Я в норме…

Она придвигает кресло и тяжело опускается в него, подкатившись ближе к столу.

— Я в третий раз спрошу тебя, ба, — не унимается Маша, теперь туша сигарету о декоративную чернильницу рядом с антикварными настольными часами и крохотной статуэткой волгоградской «Родины-матери». — Ты правда в этом замешана? Не ответишь, я уйду отсюда с набором собственных убеждений, ба. И поверь, это будут не самые приятные wild guesses…

— Господи, Машенька, кто бы мог обвинять меня, да только не ты… — огрызается Гардт вместо прямого ответа.

Впервые за огромный срок она ощущает своё тело на все прожитые годы, впустив в себя полувековую усталость. Говорит тяжело, подбородок опущен на сжатый кулак правой руки, упёртой в подлокотник.

— Неужели моя девочка забыла, что эти звери сделали с тобой? Эти грязные дагестанцы, эти сволочи, которым…

Лицо Марии каменеет, и Марианна Олеговна замечает, как много общих семейных черт передалось той от бабки через мать. Глаза девушки опасно сужаются, словно она вспомнила нечто непростое, запретное, но уже давно обузданное. А ещё там бушует смелость, с которой арабские шейхи гладят домашних леопардов, едва одомашненных и посажёных на крепкий поводок…

— Нет. Не забыла, — распрямив плечи, будто перед выходом на модный подиум, отвечает Маша. — И это, бабушка, были не дагестанцы. Там, если ты забыла, был турок, азербайджанец, два таджика и кореец. И это было в Риме. Много лет назад, ба, и моей вины в случившемся ничуть не меньше, чем их… Но я пережила. Стала сильнее. И много мудрее.

Гардт вскидывается. Едва не вскакивает в полный рост и правым коленом бьётся об открытый ящик стола. Её лицо искажается в маске отвращения и гнева, отчего нарост на голове морщится, как будто хочет заплакать.

— Ты! — выдыхает бхикшу в лицо внучки. — Ты защищаешь их! Спятила⁈

Вместо ответа Мария усмехается. Подёргивает плечами, встаёт и по-хозяйски увеличивает температуру на настенном реостате. Марианна молча наблюдает, только теперь почувствовав, как холодно стало в её личном кабинете.

— Знаешь, кого я встретила в вашем аэроузле? — интересуется студентка, возвращаясь за стол. Вынимает портсигар, вертя в пальцах, но не решаясь закурить снова. — Точнее, это он встретил меня в VIP-комнате для прибывших пассажиров, но…

Гардт не хочет слышать. Ей вдруг становится страшно. Очень страшно.

— Кто встретил тебя в аэроузле? — слышит она собственный голос.

— Своего grandpa, — охотно отвечает Мария. — Деда Артёма, если точнее.

— Это невозможно, — выдавливают губы Марианны Олеговны, а в горле образуется ком. — Артём давно мёртв, и тебе это хорошо известно…

— Верно, он мёртв, — соглашается девушка. Поигрывает портсигаром, при этом не забывая исподлобья поглядывать на любимую родственницу. — Конечно, я была в шоке. И только потом выяснила, что это был феромим. Хороший, кстати…

Марианна перестаёт дышать.

— Знаешь, ба, — продолжает Мария, не отводя взгляда. — Этот мим нарушил все основы своей профессиональной этики… Сам решился устроить мне show… а затем ещё и раскрылся передо мной в самой середине разговора.

Марианна всё ещё не дышит.

— А говорил он о том, — Маша изгибает бровь, пристукнув портсигаром по столешнице, — что случится, если ты продолжишь реализацию своего чудовищного плана… «Синтагма». Эксперименты на людях. Настоящий фашизм, да? И меня это зацепило, ба. Без всяких там экстрактов или феромонов, без колдовства. Я не смогла поговорить с настоящим дедом, но могу говорить с тобой.

Марианна пытается втянуть воздух, но губы и лёгкие её не слушаются.

— Знаешь, я дала согласие на этот сумасшедший стратосферный перелёт в Россию ради одной единственной беседы в аэропорту, — говорит её внучка, невесело вздохнув. — Мне ни к чему давление со стороны вашего FBI, но я law abiding citizen… У меня уже был куплен обратный билет, веришь? Вылет должен был состояться через три часа после прилёта, простая formality. Но после беседы с этим парнишкой я сдала билет и сразу направилась сюда. Бабушка… Господи, как ты могла на такое пойти?

Воздух наконец прорывается в грудную клетку Марианны Олеговны Гардт. Смежив веки, она наслаждается его лёгкостью, сладостью и опьяняющим вкусом. Затем женщина улыбается, и с каждым мигом эта улыбка становится всё более победной.

Внезапно распахнув глаза, она подаётся вперёд, заставив внучку испуганно вздрогнуть.

Горечь обмана, который не стал обманом, мешается в двуликой бхикшу со злостью, вызванной нравоучениями пигалицы. Малявки, сначала едва не загубившей собственную жизнь и биографию, а теперь вздумавшей читать ей мораль!

— Ты перепутала страны, внученька, — с ледяным спокойствием, за которым плещется океан кипящей лавы, произносит Марианна. — Это в Европе и Америках вся власть давно принадлежит Транснациональным Статусам. В России всё иначе. И так было всегда.

Она больше не выбита из колеи. Снова в седле, крепко сжимает поводья и упаси Иисус-Карающий оказаться на её пути кому-то из несогласных. Даже если это будет когда-то обожаемая и не убережённая внучка…

— У русских свой путь, — продолжает Гардт, не позволив собеседнице опомниться или ответить, — действительно уникальный на фоне всего остального мира: будь то Восток или Запад. Этот путь несёт многие блага. Но он требует и многой ответственности.

Марианна качает головой, чувствуя, как неумело копирует её эмоции «лицо-сестра».

— В нашей стране власть нужно направлять, — чеканит хозяйка «Алмазной грани». Впрочем, без особой надежды, что сможет за одну беседу переубедить выскочку, успевшую напрочь проамериканизировать себе мозги. — Направлять в нужное русло. Корректировать, как тяглового быка, сильного, но полуслепого. А если власть не справляется с работой, — Марианна позволяет себе мимолётную усмешку, хлестнувшую по девчонке, словно гипнотический бич, — то в нашей стране её принято брать в свои руки. И самому становиться быком. Ибо иной путь управления этой великой державой невозможен в принципе, и многовековая история моего государства — лучший тому пример…

Девушка в индийской блузке, ради разговора с высокопоставленной родственницей перемахнувшая через половину земного шара, медленно встаёт из кресла. Дорогой портсигар остаётся лежать на краю стола, но Мария будто проваливается сама в себя, тонет в мыслях и оправданных подозрениях, не замечая ничего вокруг.

— Значит, это правда, — горько говорит она.

Без злобы, но с такой весомой обидой, что Гардт невольно ощущает укол в сердце.

— Прости, бабушка… Но если дойдёт до суда, то я стану testify против тебя… Если не передумаешь. Если не оставишь мне хотя бы один шанс когда-нибудь простить тебя за всё это…

Машины губы вздрагивают, и несколько секунд кажется, что студентка сейчас заплачет. Но внучка бхикшу с лёгкостью подтверждает, чьей она породы, и вот лицо её каменеет. Старуха, невольно копируя жест гостьи, тоже встаёт из кресла. Качая головой и этим словно обозначая крамольность озвученных угроз, она чеканит властно и убедительно, как привыкла за годы управления людьми:

— Я избавлю Россию от этой падали, внучка. Сначала Сибири, а затем и всей Федерации я верну сильную власть!

— Ты повторяешь слова любого из диктаторов, когда-либо живших на свете…

— Полно, внученька, говорить глупости! Люди — нормальные люди, белые, жёлтые, евреи или татары, не суть важно, но живущие на своей земле, — они ничуть не пострадают. Никто не будет обстреливать Кремль из танков. Никто не будет строить концлагеря. Я лишь вытряхну незваных гостей с их немытыми ногами обратно в государства, где казнят за курение и просмотр порно. А за Посад не волнуйся. Когда настанет час, я завершу работу над лекарством и остановлю эпидемию. Но лишь после того, как получу доказательства, что…

— Бабушка… — вдруг перебивает её Мария.

И что-то в голосе девушки заставляет руководительницу «Огня» осечься. Она вздрагивает, словно на щёку ей упала холодная капля, и несколько раз часто моргает. Внучка же, криво усмехнувшись, устало разводит руки:

— Но федералы уже имеют противоядие против «Синтагмы»… Да-да, я точно знаю, им его передал некий господин Дубинин. Это был очень influential person, правильно? Ты уже упоминала это имя, обвиняя в его убийстве Алексея, за которого приняла меня. Ты знала, что Дубинин опасался покушения на свою жизнь? Точно знала, да… И ещё ты знала, кто отправился эту жизнь отнять…

— Ты лжёшь! — истово шепчет Марианна Олеговна, вдруг почувствовав нестерпимую слабость в ногах. Ей даже приходится опереться ладонями о стол, чтобы не осесть обратно в кресло. — Разработка протоинтерферона ещё не закончена…

— У тебя будет возможность проверить мои слова.

— Господи, девочка моя, во что ты вляпалась?..

— Я спасаю тебя, grandma. Чистосердечное peccavi и сотрудничество помогут!

— Твоя grandma сама в состоянии о себе позаботиться! — с прорвавшейся злобой выплёвывает Марианна, измотанная дуэлью разумов. Оба её лица искажаются в гримасах. — Орлова уже не остановить! Солнце не успеет взойти ещё раз, как этот Посад окажется в наших руках!

— Его уже остановили, — куда спокойнее, чем могла бы после вспышки бабушкиного гнева, отвечает Мария. Она чуть удивлена, словно ей приходится объяснять непутёвой собеседнице, что Земля имеет форму шара, а в воде можно утонуть. — Мой знакомый капитан вашего FBI записал для него личный message. Когда я ехала сюда из аэроузла, мне сообщили, что генерал Орлов застрелился в штабном корвете…

— Неправда! — тонко взвизгивает Гардт, отшатываясь к окну.

Кресло, увесисто прокатившись по ковру, со стуком упирается в стеллаж.

— Это всё ложь!

Она раздавлена, растоптана, размазана. Перегорела, как хрупкий факел. Решительность, с которой Марианна готовилась встретить хамелеона, отважившегося бросить ей вызов, обернулась против неё, ударив стократно. Заставив самоиспепелиться.

Двуликая бхикшу дышит глубоко и громко. Пытается прочистить мозги и взять себя в руки. Она всерьёз намерена высчитать, в каком году Марию завербовали в КФБ…

— Если не веришь мне, попробуй связаться со своим генералом, — с капелькой надменности, с чуточкой саркастической насмешки и щепоткой неприязни советует ей Мария, всё ещё стоящая на другой стороне стола. — Вы ведь заодно, не так ли? Должны держать связь. На случай contingencies…

Гардт упирается спиной в ледяное панорамное окно, с психопатическим ужасом представив, как то лопается под её давлением, швыряя в смертельную бездну Посада, который она почти считает своим.

Задыхаясь, женщина идёт вправо. Натыкается на откатившееся кресло, словно незрячая. Возвращается налево, к углу кабинета. Её так и подмывает вызвать безопасников, отдав им приказ схватить внучку и задержать в одной из камер «Грани» до её дополнительного распоряжения…

— Бред… — бормочет старуха с двумя лицами. — Это бред. Паранойя. Господи…

Она дважды, по въевшейся в плоть и душу привычке, крестится: сначала прикоснувшись к собственному лбу, затем ко лбу уродливой «сестры-близнеца».

— Это невозможно… Ты запугиваешь меня! — Женщина вдруг оборачивается. Нацеливает, словно оружие, на Марию указательный палец. — Блефуешь! Да как ты, плюгавка, вообще посмела⁈

— А ты? — с улыбкой, за которой кроется полное непротивление ярости, отвечает Маша.

— Что ты будешь доказывать?

Гардт трясёт, и она шагает в ванную, где хранится запас нейростимов. Говорит на ходу, этим будто бы уничижая значимость собеседницы и произнесённых ею слов.

— Обвинения родственников не учитываются в суде, равно как и оправдательные показания… — презрительно хмыкает Марианна. — Неужели этому не учат в вашем вонючем Массачусетсе?

Но не успевает бхикшу переступить порог ванной комнатки, как Мария за её спиной вздыхает и отвечает негромко, почти без ненавистного англоязычного акцента:

— Конечно учат, бабушка… Именно поэтому со мной он.

Гардт замирает, широко раскинутыми руками вцепившись в дверные косяки на уровне лиц.

Медленно поворачивается через правое плечо. Оцепенело, будто на готовую к броску кобру, косится на секретаршу-неохума, выходящую из режима гибернации. Андрогин с ярко-белыми волосами поднимает голову, с недовольной гримасой выгибает спину, хрустит позвонками и сладко потягивается всем телом. А затем совершенно серьёзно смотрит на Марианну Олеговну поверх широкого инфоспатиумного ошейника, и в глазах лже-прислужницы пляшут опасные чёртики.

— Разговор записан, — приятным мужским голосом говорит существо, о существовании которого бхикшу успела забыть. — И передан медиалистам. В прямом эфире. А ещё я выступлю свидетелем обвинения, даже если мне самому предъявят неумышленное убийство Святослава Дубинина. Со мной-то у вас, хвала Творцу, родственной связи нет…

Мысли Гардт грудой шумной гальки ссыпаются в угол её накренившегося сознания.

Всё перемешивается — ноябрьское небо, недоделанная «Синтагма», строительство Стены, Жнецы, «Бикфорд», запах таббабинола, приезд внучки, «Неферхотеп» и нападение на нижние этажи «Алмазной грани». Женщина оборачивается, прислоняясь спиной к стене. Собирается с силами и шагает к столу. Из заблаговременно приоткрытого ящика на свет появляется компактный пистолет, ствол которого наведён на феромима.

— Щенок! — шипит старуха, окончательно растерявшая властную стать. — Жалкий гном! Ты посмел встать у меня на пути, и думаешь, что останешься цел⁈

— Да, посмел, — вкрадчиво признаёт Алекс, с облегчением расстёгивая и снимая ненавистный обод неохумовского ошейника. — Конечно, вы можете попробовать меня устранить. Но для начала признайте, что проиграли.

Бельмондо осторожно откладывает сбрую липового биотерминала на пол, оставляя на шее лишь камеру, транслирующую происходящее прямо в студии шести крупнейших медиаканалов Посада. Делает несколько шагов к столу и разводит руки, будто хочет доказать, что безоружен. Парню невероятно страшно, теперь это заметно наиболее отчётливо. Но он полон решимости, и та поддерживает его, словно спасительный корсет.

— Да, Марианна Олеговна, вы проиграли, — мягко, убаюкивая и умиротворяя, повторяет «пахучка», безрассудно проникший в её цитадель после сговора с внучкой. — Дело в том, Марианна Олеговна, что современный человек потерял последние полюса, якоря и ориентиры. Он способен за пять часов перелететь половину земного шара, чтобы сходить на концерт любимой группы, но выдумал такую странную профессию, как феромонный мим. Вместо того чтобы хоть немного побыть рядом со своими близкими и родными, он предпочитает девятиминутный онанизм с психологическим суррогатом близкого человека.

Гардт не может поверить, но «жалкий гном» улыбается. Палец женщины подрагивает на спусковом крючке, и она едва удерживается, чтобы не нашпиговать грязнокровного ублюдка пулями.

— Но я — профессионал и признанный специалист, — продолжает Бель, легко поклонившись Марии, — а потому тонко чувствую желания своих клиентов. Их душевный базис. Основы, на которых строится личность. А ещё я умею применять эти знания. О профессии и отношении к ней со стороны таких богатых чудаков, как вы. И именно поэтому я решил бить вас старым, давно забытым методом…

Марианна стонет. Ей кажется, что сквозь зубы, тайком, незаметно со стороны. На деле — открыто, звонко. Пистолет в её руке опускается, а сознание захлёстывает волнами предполагаемых последствий.

Сперва Бельмондо думает, что сейчас она снова обратится к нему и, возможно, всё же применит оружие. Но двуликая, уродливая в своём величии бхикшу вместо этого смотрит на внучку. И если бы взгляды могли убивать, от Марии осталось бы лишь кровавое месиво.

— Ты предала меня! — сквозь зубы выцеживает Марианна. — Предала родную кровь. А вместе с ней Сибирь и всю Россию… Как ты могла?

— My goodness, ба, — хмурится та.

Поднимает с кресла неприлично дорогую холщевую сумку, а после отважно встаёт на линии огня и заслоняет собой феромима.

— Ты говоришь, как безумный фанатик… Знаешь, что? — вдруг прищуривается девушка, качая головой. — В прошлом году у нас в институте был теракт. Сорок один погибший, вдвое больше раненых. Это сделали техасцы. Один из них, которого поймали агенты, на допросе вёл себя точно так же, как сейчас это делаешь ты.

Теперь в её взгляде разочарование и печаль. Так смотрят на завзятого наркомана, который божился завязать, но вдруг сорвался и опять позволил отраве потечь по своим венам. Студентка пятится, всё ещё перекрывая Гардт обзор и не позволяя прицелиться в парня.

— Мне очень жаль, ба… — шепчет Мария и напоследок прижимает руки к груди. Словно хочет вырвать из неё хотя бы кусок сердечного тепла, способного растопить ледяную стену, навеки возведённую меж родственницами. — Прости. И прощай…

Белу не нужно намекать дважды. Держась за внучкой двуликой бхикшу, он проскальзывает к двери и спешно покидает кабинет. За ним, более не сказав ни слова, в приёмную выходит и Маша.

Гардт, бледная, как известь, садится за стол.

Кладёт перед собой пистолет.

Женщина — снаружи привлекательного бальзаковского возраста, если не принимать во внимание дополнительное лицо, а внутри глубокая старуха — унижена и напугана. Она пытается вспомнить, что именно выболтала сучке и её подлому прихвостню.

Казалось бы, ничего существенного, способного помешать незыблемому плану захвата власти и очищения Сибири. Но откуда же тогда взялась вера в самоубийство Орлова? Откуда гнев и стыд за слова, сказанные соплячкой? Откуда ощущение, что её в тонкий блин раскатало асфальтоукладочным прессом?

Марианна Олеговна Гардт смотрит на окурок и портсигар, оставленные внучкой на краю рабочего стола. На пол возле цветочной кадки, где брошен поддельный ошейник, якобы имплантированный в лже-неохума. Её губы подрагивают, но женщина находит в себе силы снова взять оружие в руки и одним уверенным движением передёрнуть затвор.

Думает. Взвешивает. Сопоставляет и моделирует последствия решений.

В таблице её личного расписания отмечено, что исполнительные секретари уже успели зафрахтовать самолёт, ежеминутно готовый к вылету…