Арлекин снимает маску

Глава 12 Безумный Пьеро (часть 2)

Трансляция перекрывается обращением Посадника. Реклама на уличных экранах тоже свёрнута, и теперь со всех электронных поверхностей на горожан взирает щекастый, гладко выбритый мужчина в строгом костюме со значком правящей партии на лацкане. Зерно листает каналы, но везде находит одно и то же — пресс-центр управы забивает даже частные линии.

— Здравствуйте, уважаемые сограждане, земляки, жители Сибирской столицы! — говорит Посадник — молодой, по меркам чиновников мужчина. И, как считается, далеко не самый талантливый из отечественных градоуправителей, хотя Алекс в этой каше не разбирается и предпочитает обходить стороной. — В Ново-Николаевский Посад пришла беда, перед лицом которой равнодушным не сможет остаться никто. Деструктивные силы, истинное лицо которых в настоящее время устанавливается силами правопорядка, почувствовали свою безнаказанность и ввергли Марусинскую слободу в пучину смуты и беззакония. Отряды тех, кто лживо называет себя патриотами России и прикрывается пустыми лозунгами, провели ряд террористических актов, нацеленных на запугивание честных граждан. Они до сих пор не оставляют попыток взять под контроль ряд стратегических объектов, неоценимых для поддержания жизнеобеспечения агломерации.

Посадник смотрит на проезжающую по улицам «Астру» со стен высоток, с корпоративных билбордов, со стел и рекламных аэростатов, откуда ещё недавно на город взирал дружелюбный бородач Дубинин, предлагавший клиентам победу над остеогенезом.

— В интересах дальнейшего следствия, — говорит чиновник, — мы пока не можем объявить круг лиц, ответственных за начало беспорядков. Но уверяем жителей Посада, что все они известны и будут привлечены к ответственности по всей строгости закона. В целях поддержания правопорядка и скорейшего выхода из кризисной ситуации, мной принято решение о передаче властных полномочий в руки военных, способных установить контроль и не допустить дальнейшей эскалации конфликта…

Дальше Посадник сообщает, что отныне в Ново-Николаевске вводится комендантский час. Военные, по его словам, возьмут под усиленный контроль все важнейшие объекты, предприятия, энергостанции и магистрали. Мужчина просит сограждан сохранять спокойствие и сообщать в полицию обо всех подозрительных лицах и событиях; не отвечать на провокации, не создавать в магазинах лишней и ненужной паники, и вообще по возможности оставаться дома.

Завершается послание мыслью, что Ново-Николаевск испокон веков был, есть и останется мультинациональным городом, с равным рвением защищающим своих жителей, их свободы, права и здоровье. Выступление длится больше десяти минут, и к тому времени, как Посадник завершает речь, Вышка сворачивает со Станционной на Невельского.

Куликов морщится, вздыхает, собирается продолжить поиск свежих новостей. Но за обращением градоначальника следует прямое включение из оперативного штаба армии. Увидев на экране лицо генерала Орлова, Алекс вздрагивает и просит сделать погромче.

— Новониколаевцы! — без приветствия начинает Орлов.

Он по-прежнему подтянут, выбрит, целеустремлён и вообще производит впечатление человека, неспособного меняться с течением времени. Кажется, будто военный отлит из металла, а живыми на неэмоциональном лице остаются лишь холодные, опасно-блестящие глаза.

За спиной Орлова виден пресс-волл медиа-центра Посадской управы. На столе — гроздь тонких микрофонов с логотипами основных мемотических каналов, в том числе федеральных. На Титановом Князе походная форма, украшенная единственной регалией — орденом Героя Отечества. Если речь Посадника со всей очевидностью записана заранее, то сейчас в уголке экрана — всех огромных экранов Посада, с которых огромный Орёл провожает «Астру» пристальным взглядом, — виднеется маркер прямого эфира.

— В городе сложилась сложная ситуация, — чеканит генерал. — Террористические организации националистического толка угрожают не только безопасности Марусинской слободы, но и всего Левобережья. В такой ситуации на помощь своим соотечественникам приходит армия. Я, генерал-полковник Российской армии, командующий силами Западно-Сибирского военного округа Степан Орлов, с ответственностью и честью принимаю возложенные на меня обязанности по пресечению конфликта. Обещаю, что операция будет проведена оперативно, технично и, по возможности, наименее кровопролитно…

Орлов, до этого смотрящий ровно перед собой, бросает короткий взгляд в сторону. Алекс догадывается, что медиалисты администрации в этот момент советуют ему уделять поменьше внимания кровавым подробностям. И вообще рекомендуют тактично обходить детали подавления бунта.

— Я благодарен сибирякам за оказанное доверие, — вновь вперившись в объективы, продолжает генерал, определённо решивший завершать выступление. — Клянусь действовать гуманно, быстро, в рамках закона и одним ударом остановить бедствие, постигшее Посад. Обещаю, что виновные будут наказаны, а столица Сибири, как и прежде, останется сильной и способной противостоять ударам врага!

Орлов встаёт и мгновенно покидает кадр, не задержавшись ни на прощание, ни на вопросы созванных медиалистов. Какое-то время камеры показывают пустой стол и баннер пресс-центра. Затем на всех каналах возобновляются прерванные трансляции — общение в открытых студиях, реклама, биржевые новости и отчёты полицейских чинов, которыми доверху полон городской спатиум.

Алекс трёт виски.

Ему трудно избавиться от профессионального, привитого годами работы восприятия сильных мира сего. Он привык не оценивать их, не вникать, не давать морально-этических оценок — мим, позволивший себе подобную глупость, никогда не передаст послание беспристрастно, как того требует долг.

Скорость машины падает, «Астра» втирается в пробку.

Теперь, когда движение на основных улицах левобережных слобод ограничено, на проезжей части становится тесно и шумно. Куликов, наконец отрываясь от экрана, всматривается за окно и пытается определить текущее местоположение.

— А куда мы вообще едем? — спрашивает он с видом человека, очнувшегося ото сна.

— Ко мне, — негромко отвечает Бельмондо. — В нору на Вертковской.

— Гла-адко… — тянет зуммер, но в голосе не слышно ни грамма истинного одобрения. — А можно меня сначала домой закинуть?

— Лёня, давай без глупостей, ладно? — просит его Алекс, надеясь, что Максим не станет вмешиваться в разговор. — Отсидимся, перекусим, а как всё уляжется, так и тебя доставим. Обещаю.

Он вспоминает, что «ласточки» тоже многое обещали. И сам Вышегородский. И Динельт.

Зерно умолкает. Но поджимает губу, выбирает на слайдексе музыкальный канал и включает ухающую музыку с ритмом, способным понравиться немногим. Макс, поглядывая на него в зеркало заднего вида, не выдерживает через пару минут.

— Что за дерьмо ты слушаешь, парень?

— «Subtle consciousness», — с вызовом отвечает пиксельхантер, покачивая головой в ему одному различимом такте, — ещё «Аквабасорий», «Invisible rustles».

— Может, классическое чего выберешь? — с лёгким нажимом предлагает Вышка. — «Deep Purple», например, или «Metallica», а?

Зерно отвечает взглядом, в котором сплелись вызов и усталость. Бель не винит друга, но когда Куликов парирует предложение заготовленной речью, невольно закатывает глаза. Эту точку зрения, инфантильную настолько же, насколько современную, он не слышал от приятеля уже очень давно.

— Я не признаю музыку мёртвых людей, — говорит Леонид, и на секунду в чертах его лица проступает подросток, своевольный и всезнающий, каким Куликов и был, когда познакомился с Алексом. — И книг не читаю. Хех, чему меня может научить мертвяк? Все классики были хороши в своё время, сейчас они всего лишь трупаки. Их картины — милое оформление для залов и прихожих, фрески разные. Но нужно жить современным искусством, этим днём. Я точно знаю, что граффити, которые делают мои знакомые на стенах монорельсовых вагонов, сто́ят куда больше, чем мазня Микеланджело.

Вышка заинтересован. Улыбается, но вместо порицания уточняет:

— Но ведь ты тоже когда-нибудь умрёшь?

— И про меня все забудут, хех, это логично, — не смутившись, соглашается Зерно, — нас слишком много. Нахрена кому-то мой вклад? Люди будут жить своим днём, завтрашним. А я никому не навязываюсь. Кроме того, современная медицина такова, что, может, мы вообще научимся жить вечно?

Алекс демонстративно вздыхает и смотрит в окно. Максим качает головой, но тоже предпочитает не комментировать, лишь приглушает звук с главного пульта на приборной панели. Зерно, этого даже не заметивший, откидывается на спинку с видом победителя. Бель же втайне ликует так кстати подвернувшейся теме разговора о мёртвых музыкантах и художниках. И невзначай уточняет у водителя:

— А у тебя любимая песня есть? Ну, чтобы трогала?

Сначала ему кажется, что «кофейник» проигнорирует вопрос, но тот кивает:

— Саймон и Гарфанкел, «The sound of silence»… Хорошая песня…

Алекс мычит с видом знатока. Пользуясь тем, что машина едва ползёт, он решается на ещё один смелый шаг и подаётся вперёд, разглядывая затылок Вышегородского. Спрашивает вежливо, старательно дозируя любопытство и участие:

— Максим, а у тебя родные есть? — Мягко, грациозно, чтобы Вышка не заметил подвоха. — Женат? Дети, наверное?

— Нет, — отвечает капитан.

Причём настолько резко и сразу, что Бельмондо понимает — стрела угодила в цель. Он в этом деле специалист, а потому с пониманием кивает и продолжает «вести» собеседника.

— У меня тоже, — говорит феромим, подмечая, как Макс вздёргивает уголок рта. — А вот у Зерна, прикинь, дочка растёт. Правда, он её видит реже, чем меня, но всё же…

Зуммер вспыхивает, с негодованием посмотрев на друга, но тот лишь приподнимает правую руку. За спинкой сиденья, чтобы не заметил оперативник. Уловив жест, Лёня передумывает обижаться и оставляет Бельмондо в покое.

— Сын, — вдруг отвечает Максим, не удержавшись от тихого вздоха. — Сын у меня есть. Точнее, был. До недавнего времени…

Алекс снова торжествует, не подавая виду. Он пытается угадать, что сталось с сыном. Не позволяя беседе умереть оплывшей свечкой, с ходу задаёт новый вопрос:

— А ты всю жизнь в Посаде служишь? Или в горячих точках побывать довелось?

Теперь Максим смотрит на него с откровенным интересом, и Бель заставляет свои щёки покраснеть.

— Прости, я не хотел…

— Алекс, — спокойно отвечает «кофейник», — нам запрещено делиться подобной информацией.

— Прости, честно, я лишь подумал…

— Не страшно, не бери в голову. — Вышегородский выкручивает руль, сворачивая в переулки и нашаривая путь дворами, где меньше машин. — Но пойми одну штуку. Мы с вами не друзья. Понимаю, звучит цинично, но это правда. Ты нам важен, очень ценен, может быть даже — бесценен. Но когда мы закончим дело, то разбежимся так, будто никогда друг друга и не знали. Добро?

— Конечно, — кивает мим, изображая уязвлённое самолюбие.

И умолкает, анализируя услышанное.

Этого, конечно, очень мало. Но, как бы сказал Три-Поллитры, настоящий профи сможет работать даже с крупицами столь бедной породы. Машина выруливает на Вертковскую, и проводник втискивается меж передними сиденьями, указывая нужный дом.

— Машину оставим здесь, — распоряжается Максим. Не без труда загоняет «Астру» в карман на границе детской площадки, глушит мотор. — Медмы не забудьте…

Все трое выбираются наружу, и Алекс сразу понимает, насколько похолодало. Усиливается ветер, а с неба вновь сыплет крупой снежного помола. Он перехватывает саквояж, натягивает медицинскую маску и с тоской оглядывает соседний двор. Пустой, будто вымерший — ни играющих детей, ни редких собачников, обеспеченных настолько, что могут позволить себе не только завести животное, но и выгуливать его.

Феромим идёт первым, за ним плетётся Зерно. Макс замыкает шествие, забросив сумку за спину, а свободную руку сунув под накидку, где спрятан пистолет. Возле своего подъезда Бель неожиданно вскидывается, а по спине пробегает обжигающе-ледяная капля пота.

— А если меня ждут? — Он в красках представляет себе полицейскую засаду, размещённую в норе. — Скины, когда нас крали, браслет-то с меня срезали, а это сигнал…

— Сигнал, — соглашается Вышка, осматривая окна окрестных домов, — да вот только, Алекс, сейчас всем копам Посада явно не до беглого «пахучки», ты уж поверь… Кроме того, если тебе действительно нужно заскочить домой, то давай будем решать проблемы по мере их возникновения?

— Нужно, — совершенно честно отвечает Алекс, пытаясь настроить и подготовить себя к дальнейшему. — Давайте за мной…

Не пользуясь лифтом — так настоял Максим, — троица поднимается на нужный этаж. Бель не без страха открывает дверной замок, тянет створку, прислушивается… Капитан, мягко отстранив его в сторону, ныряет внутрь с обнажённым пистолетом. Скользит по комнатам, оставляя на чистом бежевом полу грязные следы, и наконец прячет оружие.

— Чувствуйте себя, как дома, — ухмыляется он, забирая с лестничной площадки сброшенную сумку. — Ух, натоптал…

Алекс запирает дверь. Только сейчас — впервые за двое суток, — ощутив себя в относительной безопасности. Хотя то, что он планирует сделать дальше, вовсе не сулит спокойствия и безмятежности. Расслабляться точно рано, его рассудок схвачен костяными пальцами страха. Но мим уже решился, и намерен довести дело до конца: револьверный барабан этой необычной гусарской рулетки раскручен, и ему осталось лишь поднести дуло к виску…

Квартира — одна из двух жилых нор Бельмондо, — пуста и молчалива. Максим разувается, стягивает полиэтиленовый балахон. Задумчиво бродя по помещениям, мужчина изучает убежище, многозначительно качая головой.

В жилище Алекса три комнаты. Гостиная, достаточно просторная, чтобы вместить стол, два дивана и большой шкаф; спальня, где притаилась двуспальная кровать; и лаборатория, куда может войти лишь хозяин. Ну, или тот, кто завладел его безымянным пальцем. Одним словом — обычное жилище холостяка, увлечённого работой и проводящего львиную долю времени вовне. Не сказать, что вид у норы жилой или уютный, да и пахнет тут отнюдь не свежим омлетом, но и заброшенной её назвать никак нельзя…

Вышегородский продолжает инспекцию, внимательно осматривая пустые стены, строгую хромированную мебель, лист современного слайдекса напротив диванов. Его пистолет лежит на журнальном столике, изготовленном из старого дощатого сундука под толстой стеклянной панелью. Судя по спокойствию капитана, он не обнаружил ни скрытых систем наблюдения, ни других признаков присутствия полиции.

— Делайте, что хотите, — бормочет Зерно, срывая куртку и бросая на вешалку в прихожей, — а я иду в душ…

— Полотенца в шкафу, — напоминает Бельмондо в его спину.

Конечно, Лёня бывает у него в гостях куда реже, чем сам Алекс у зуммера. Но где найти гостевой халат, он помнить должен. Снимая пальто и с сожалением рассматривая свежие прорехи, курьер как бы невзначай спрашивает у Максима:

— Ты тоже пойдёшь?

— Позже, — кратко отвечает тот. Замирает, будто принюхивается, и кивает. — Сначала досье, что ты просил. Для этого мне нужна машина и выход в спатиум.

Бель вынимает из шкафа мобильный терминал-трансформер, которым не пользовался уже весьма давно. Передаёт капитану.

— Пароль для подключения к сети: «здесь рыбы нет», всё маленькими, русскими, без пробелов. Располагайся. — Он наблюдает, как Вышка следует приглашению, опускается на диван и вытягивает из корпуса гибкий экран. — Будь, как дома, я пока перекусить соображу… и кофе, пожалуй.

С немилосердным шуршанием собрав в комок грязную маскировочную накидку, он шагает в кухню. Бросает плёнку в мусорное ведро, закрывает крышку. Перекусить и вправду кажется недурной идеей. Хотя главная причина его уединения — заставить себя успокоиться, а руки — не дрожать. Алекс стягивает с пальца хамелеоновый перстень, убирает в карман штанов.

В ванной начинает шелестеть вода.

Он намерен затеять рисковое дело. Да ещё и без толковой подготовки, наобум, практически вслепую. Однако если у него выгорит, он станет настоящим асом, взойдёт на следующую ступень профессионализма, впредь не боясь ни одной задачи. Только вот если вообще случится это «впредь»…

Машинально, погружённый в невесёлые мысли, парень включает кофе-машину, заряжает в окно три чашки, лезет в холодильник. Повздыхав над скудностью ассортимента, нарезает сыр из синтетического молока; открывает пачку пшеничных, якобы, и весьма недешёвых галет. Складывает на тарелку, несёт в гостиную.

Максим сидит на диване в той же позе, в какой мим и оставил гостя. Только вот верхнюю часть комбинезона капитан стянул, оставив болтаться за спиной. И теперь на его серой, затянутой в термобелье груди виднеется многослойное, сразу трёх оттенков красного пятно, выдающее пулевую рану. Из-под ворота — Алекс вздрагивает, едва не выдав радости, — поблёскивает кольцо. С виду золотое, обручальное, подвешенное на стальной армейской цепочке.

— Вот, поешь, — говорит он, опуская тарелку с бутербродами рядом с пистолетом.

Вышка невпопад кивает, с головой погрузившись в инфоспатиум.

«Пахучка» внимательно, как энтомолог за новым видом жучка, наблюдает за чужеродным мужчиной в своей гостиной. Пытается понять, уловить, расколоть характер на основе едва заметных жестов, особенностей мимики и позы.

В этой сосредоточенности и игнорировании всего окружающего и есть суть Вышегородского? Так и сидел он за рабочим терминалом, недавний муж и новоиспечённый отец, когда отношения начинали портиться, а он ронял скупое «угу» на просьбы спрессовать бытовой мусор или покачать малыша?

В комнату возвращается Зерно, распаренный, довольный, растирающий патлы оранжевым полотенцем Бела. Косы расплетены, в очередной раз подтверждая скудность растительности на голове пиксельхантера. Из одежды на нём лишь штаны, по влажной коже бегут капли.

— Ты хам и свинья, — говорит ему хозяин норы, — мог бы и чистое полотенце взять, а не моё.

— Всё равно стирать пора, — отвечает тот. — В общем, старик, мне нужно прилечь. Хотя бы на пару часов, или ты меня хоронить повезёшь…

— Не вопрос, падай у меня, — покорно соглашается Алекс, вспоминая, что совсем недавно постелил дорогущее шёлковое бельё. — Через пару часов толкну.

Куликов подхватывает с тарелки сразу два бутерброда. Шлёпая босыми ногами и огибая подсохшие следы от армейских ботинок, исчезает в спальне. Максим, поглощённый работой, кажется, этого даже не замечает.

Бельмондо приносит кофе.

Раздумывает, что делать с третьей чашкой, и в итоге выпивает её за один присест. Несколько секунд стоит в сторонке и поочерёдно то хмурится, то морщится, играя роль недовольной «жены» на периферии зрения; с полминуты проверяет, обратит ли всё же внимание Макс? Но тот неотрывно уставился в экран терминала, и феромим отступает в прихожую. С чашкой в одной руке и саквояжем в другой сворачивает к последней, секретной комнате своего жилища; бережно, чтобы не расплескать кофе, прикладывает палец к дактилоскопическому замку и входит в колдовскую кузницу.

Третья комната квартиры — самая большая.

Белоснежная, как и положено настоящей лаборатории. Светлая, с мощнейшей системой вентиляции и центром управления норой. Вдоль стен протянулись высокие хромированные верстаки, в углах гнездятся холодильные шкафы с ингредиентами для экстрактов. Однообразие алхимической мастерской нарушает лишь старинный, если не сказать антикварный комод, забитый настолько разнообразными вещами, будто украден из театра.

Несколько мгновений Алекс стоит у двери и дожидается, пока реостаты нежно выведут верхний свет на необходимый уровень. Затем шагает к верстакам и ставит саквояж на ближайший.

Действовать нужно быстро.

По меркам любой другой подготовки — молниеносно.

Начинает шуметь вытяжка, которой феромим управляет с пульта на стене. Бель открывает саквояж, вынимает отработанную «змеиную кожу» и небрежно бросает в камеру для дезинфекции: синюю блузку, шейный платок, жёлтые штаны и пробковые туфли. Расправить цифровую одежду и запустить процесс очистки он успеет позже, а пока лишь прикрывает дверцу, чтобы не перебивать спектрометры посторонними примесями.

Вертит в руках маркеры — золотистую подвеску-бабочку и заколку для волос. Кем бы ни был задуман заговор против Дубинина, они явно подсуетились — вещи определённо настоящие или в точности похожие на те, что носила его племянница Лена…

Маркеры с последнего задания вновь будят воспоминания о сердечном приступе седовласого бхикшу, о его реакции на письмо и бесплодном сопротивлении чарам экстрактов. Бельмондо мотает головой и отгоняет непрошенные мысли, способные помешать предстоящей работе. И приступает, раз за разом проговаривая про себя всё, что успел собрать на капитана Вышегородского.

Раздевшись догола, он долго обтирается гигиеническими салфетками. Вертясь и вздрагивая от маслянисто-холодных прикосновений пропитанных тоником лоскутков, выходит в инфоспатиум со стенового планшета, неуклюже, торопливо. Шансов найти что-либо очень мало, но если Алекс не попробует, потом будет себя корить.

Уже через минуту понятно, что сетевой поиск не даёт ничего, что можно привязать к Вышегородскому или его родне. Ничего. Ни единого следа, словно такого человека никогда не существовало в природе. Или, что более вероятно, он никогда не посещал паутину под своим настоящим именем…

Вышегородские есть. И новониколаевцы среди них в том числе. Но все они менеджеры, купцы, железнодорожники или водители дальнобоев. Среди однофамильцев даже встречаются два Максима, но один из них недавно отпраздновал свой восьмидесятый день рожденья, а второй упитан настолько, что весит как три-четыре «кофейника».

В рядах молодёжи, способной подойти под критерии капитанского сына, похожих тоже нет. Зерно, пожалуй, смог бы что-то раскопать, как минимум используя собственный контекстный поиск по гранулам и их осколкам. Не может такого быть, чтобы за всю жизнь на улицах Посада Макс не засветился ни на одном панорамном снимке! Но Зерно сейчас спит, злобен и измотан. И вмешивать его в новую авантюру Бель определённо не намерен…

Натянув на голое, влажное, но уже не такое пыльное и потное тело герметичный комбинезон, Алекс скрывает лицо за удобным глухим респиратором. Убирает уличную одежду в комод с резиновыми уплотнителями на дверцах. Включает просос, отчистив воздух комнаты от чужеродных запахов. И начинает вынимать из холодильников колбы с концентрированными экстрактами.

Самое время для колдовства, как говаривал Три-Поллитры. Для момента осознания превосходства над людишками, для минуты эйфорического созидания чудесных смесей, оказывающих на клиента эффект волшебной эльфийской пыльцы с полян Эмайн Аблаха. Когда шлюшки, подцепленные Три-Поллитры в клубе, не верили в байки о всемогуществе экстрактов, тот предлагал представить, какой эффект произвёл бы запах жареного с приправами мяса на пещерного человека, привыкшего жрать сырое…

Под безжизненным светом длинных ламп из шкафов появляются колбы, запечатанные пробирки, пузырьки и ампулы с последними достижениями современной нейрохимии, одно название которых занимает две строчки печатного текста. Мощнейшие препараты, доступ к которым дают арлекину не всякой ступени. Нейротоксины. Синтетические и натуральные алкалоиды. Вытяжки из желёз и органов животных и человека, органические дистилляты, яды и кислоты.

Стараясь не следить за временем, Алекс приступает к готовке.

Пока крохотные центрифуги смешивают и взбалтывают, Бельмондо вынимает из чехла свежий комплект цифровой одежды. Его мысли, будто планетарные спутники, кружат по орбите главной задачи: Максим говорит, что сына у него больше нет. Что это может означать? Гибель? Насильственную смерть или несчастный случай? Переход в стан врага? Попадание в тюрьму? Смену пола? Сколько на момент этого события ему было лет? Это можно определить лишь примерно, да и то с немалой степенью гадания — если же отпрыск Вышегородского умер в младенчестве, мим сядет в лужу…

В итоге Алекс останавливается на «сценарии пациента», перекрашивая куртку и штаны в бледно-голубой цвет одежды отечественных больничных стационаров. После коротких раздумий добавляет на нагрудный карман пижамы «нашивку» с фамилией.

Он не располагает ни единым маркером, что затрудняет дело. А потому в дело пойдут летучие наркотические смеси с высоким содержанием анандамида. Поменьше феромонов-релизеров, побуждающих к немедленным действиям и вызывающих мгновенные реакции организма; побольше праймеров, формирующих ситуационно-необходимую модель поведения. В частности, чуть больше этофионов и маскирующих лихневмонов, чьей задачей станет скрыть истинное обличье и личный ароматический след самого «пахучки».

А ещё останется уповать на ранение и усталость капитана.

Дальше — лишь ожидание и импровизация, да надежда на гибкость сознания Макса. Остальное, как учил Три-Поллитры, доделает его мозг, он и не на такое способен. И задача Бела — лишь подтолкнуть. Вот только не ошибиться бы с направлением…

Включив дефлегматор, он заряжает очередную партию масел на экстракцию и только после этого вновь приникает к планшету. Подключившись к камере слайдекса в гостиной, теперь Алекс «в прямом эфире» смотрит на Вышегородского. Шпионит, отчего ему становится неуютно.

Тот по-прежнему сосредоточен, бледен и не отрывается от терминала. Может быть, действительно собирает досье на генерала Орлова. Может быть, пишет подельникам о том, что план едва не сорвался, но феромим снова в его руках. Может — строчит отчёт в вышестоящие органы. Убедившись, что гость так и не озадачился исчезновением хозяина квартиры, Бель возвращается к работе…

Через квартирный интраспатиум связавшись с центром управления жилищем, Бельмондо аккуратно, совсем чуть-чуть понижает уровень кондиционирования гостиной. Немножко приподнимает температуру. На 15% снижает поступление в квартиру уличного воздуха.

Мысли возвращаются к золотому кольцу на шее капитана. Так мужчины носят его в весьма ограниченном наборе случаев. Что случилось с супругой? Ушла, заревновав к работе? Погибла в автокатастрофе? С профессией Вышки было бы вероятнее выбрать первый вариант…

Снуя по лаборатории, Алекс набрасывает скелет речи. Прогоняет его через лексические модули рабочего компьютера, вычленяя важные и отсеивая излишне-тяжёлые конструкты. В сочетании с самыми ударными феромоновыми зельями, усиленными синтетическим чарасом, заклинания вобьют в мозг Максима веру в реальность происходящего.

За использование психотропных препаратов, конечно, курьера по головке не погладят. Мало того, что это табу в профессиональной среде Бела. Так ещё и лицензию на таком деле потерять — раз плюнуть. Однако что уж поделать?

Ставка будет сделана на ускользающую память. И боль. Может быть, ещё на страдания… На мгновение Алекс замирает, раздумывая, не использовать ли вместо безымянного сына не менее безымянную жену Вышегородского. Но довольно быстро отбрасывает эту идею — сейчас ему нужен якорь, отличный от ненависти. А учитывая, что сплав любви частенько зейгируется на обжигающие пласты одиумата и индифферентамита[1], в паре супругов такой коктейль встречается куда регулярнее, чем меж родителями и детьми…

Поглядывая на экран планшета и изучая узкое лицо Максима, феромоновый хамелеон накладывает грим, на этот раз решив обойтись без лицекрада. Убеждается, что вытяжка работает на 100%, снимает респиратор. Подкрашивает брови, клеевыми мазками изменяет разрез глаз. Прячет едва протёртые от пыли волосы под латексной сеткой, надевает парик со светлым коротышом армейской причёски. Затем передумывает и прячет «ёжика» в комод в угоду «лысине», которую пудрит болезненно-розовым.

Оптические имплантаты мима меняют цвет радужки на серо-голубой, «отцовский». Медму «пахучка» пока оставляет висеть на одном ухе, чтобы не мешала. Из гардероба появляется пустой прозрачный пакет для медицинских растворов, куда Бель накачает бесцветный газ. Двумя полосками лейкопластыря он крепит конец узкой инъекционной трубки к пакету, не протыкая его, второй — к обнажённому предплечью левой руки, рядом с пультом. Правда, колёсного штатива для капельницы или катетера в арлекинском инвентаре нет, поэтому мешок с фитилём придётся нести в руке…

Он вновь прикасается к сенсорам планшета. Центр управления домом окончательно пресекает поступление свежего воздуха в гостиную. Климатизатор ещё работает, но совсем неощутимо, лишь бы создавать фон. Температура поднята ещё на пару градусов.

Войдя в инфоспатиум, Бельмондо покупает и закачивает в домашнюю систему песню «The sound of silence» в исполнении знаменитых американских бардов. Выставляет громкость и таймер воспроизведения, придирчиво отмерив время до миллисекунд.

Дожидаясь, пока лабораторные устройства закончат «варить» зелья, Алекс пристально осматривает себя в узком зеркале на внутренней стороне двери. Передумывает наносить шрамы или ожоги. Немного подводит ресницы светлым, и в целом остаётся доволен. Сейчас бы, конечно, ещё накатить граммов сто коньячку. Но делать этого категорически нельзя, а потому Бель лишь кивает безликому «пациенту» в отражении.

Снова надевает респиратор, проводит аэрозольную обработку одежды готовыми экстрактами и закачивает в полимерный контейнер заряд бесцветного дурмана. Подрагивая от страха и нетерпения, вынимает из футляра шприцевой пистолет с «гильотиной». С шумом втягивает безвкусного воздуха и не узнаёт звуков собственного дыхания, пропущенного через фильтры маски.

Делает инъекцию в шею. Привычно жмурится от лёгкого помутнения.

Становится трудно дышать, и респиратор тут же отправляется на верстак. Когда потемнение уходит из глаз, Алекс барабанит по вживлённому в предплечье пульту, засекает время и выходит в коридор собственной квартиры.

[1] Игра слов от латинского odium (ненависть) и indifferentiam (равнодушие).