Арлекин снимает маску

Глава 14 Взвесь весь риск (часть 2)

В сознании Бельмондо дракон презрения к фармацевту сходится в яростной схватке с единорогом его собственной, феромимовской профессиональной этики и гражданской позиции. Богач-националист только что дал им всем — всему Посаду, а не только троице в гостиной, — противоядие, способное остановить безумство басурман, как окрестил их Макс. Человек, породивший чудовище, вручил им заклятый на это чудовище меч. Может ли он считаться героем? Или остаётся падалью, такой же вонючей стервой, какой и был во время записи пафосного предсмертного монолога?

Алекс отцепляется от диванной спинки, за которую держался последние минуты. Проходит к соседнему дивану, тяжело опускается, трёт виски. Несмотря на усталость, он совершенно не хочет ни есть, ни спать. А вот желание глотнуть коньяку усиливается. Как и охота курить, но их с пиксельхантером сигареты кончились ещё во время путешествия по крышам…

— Как ты думаешь, — спрашивает парень, глядя на Максима, но обращаясь сразу к обоим, — Дубинин был виновен в том, что унесло его жизнь?

Спрашивает, словно хочет положить ещё один ментальный камень в надгробную пирамиду, под которой глава «Вектора» навеки похоронен, как здравомыслящий и хороший человек.

— О чём ты? — невпопад отвечает Вышка. Он всё ещё поражён услышанным, бегло просматривает формулы и графики. — Ты про его скотское отношение к другим национальностям?

— Нет, — выдыхает Алекс.

Его правила требуют замолчать и не развивать темы, но миму уже всё равно. Как бы всё не обернулось, когда в цеху узнают про отношения с капитаном КФБ и о несанкционированном использовании экстрактов, его всё равно попробуют лишить лицензии.

— Я про доставку. Ту самую, во время которой Дубинин помер… Вы не знаете, но в тот день я играл роль племянницы Елены, над которой Святослав Григорьевич надругался в далёком детстве…

— О, — только и произносит Зерно.

— Серьёзно? — хмыкнув, но не оторвавшись от экрана, Вышка кривит губы. — Нет, Алекс… если тебя это терзает, то знай мою полуофициальную точку зрения: я не думаю, что это была правда. Скорее, старичок, ты имел дело со старательно сфальсифицированным представлением. А люди, которые его заказывали, хорошо знали мозольки, на которые нужно давить. Может, в прошлом за Дубининым и правда что-то такое числилось… Может, секретный семейный скандал, которому не позволили утечь в СМИ… Но я почти уверен, что судить этого ублюдка мы должны не за домыслы или сфабрикованное Танюшей изнасилование, а за «Синтагму» и её последствия…

Курьер вздыхает и теперь растирает лоб, всё ещё носящий отметину от фальшивой лысины «Фёдора». Зуммер тактично молчит.

— Но как же письмо? — переспрашивает Бель. — Пси-маркеры? Факты из биографии? Согласования с юристами и моим профсоюзом? Я считал, что подделать «говорящую телеграмму» невозможно…

— Ну и зря, — листая, листая, листая, отвечает Вышегородский. Его глаза блестят, как у рыси, учуявшей раненого оленя. — При должном наличии ресурсов это несложно. Особенно, если к делу подключались мои бывшие коллеги. Уверен, они были способны прикрыть юридические стороны вопроса так, чтобы твоё начальство вообще ничего не заподозрило…

Алекс ждёт, что сейчас ему станет легче.

Дубинин нацист? Да!

Сумасшедший и беспринципный экспериментатор? Да!

Насильник? Вряд ли…

Но облегчения не приходит. И «пахучка» в очередной раз задумывается, с какой лёгкостью человек клеит ярлыки на другого человека, и как же тяжело затем счищать эти жгучие клейма…

— И что дальше?

Бельмондо задаёт этот глупый, наверняка бы высмеянный Динельт вопрос только для того, чтобы разогнать гнетущую тишину, нарушаемую лишь негромким кликаньем терминала. Куликов присаживается на краешек его дивана. В пижаме, откровенно не подходящей по росту, зуммер выглядит покинутым и несчастным ребёнком.

— А дальше? — переспрашивает Вышегородский, хищно улыбаясь. Как вожак, уже старый и изгнанный, но вдруг обнаруживший возможность вернуться и возглавить стаю. — Дальше я переброшу информацию в местное отделение Корпуса. И в Москву тоже, разумеется. А затем всё же доберусь до Орлова и сделаю так, чтобы он не успел предвосхитить наш удар…

— Да, Орлов… — рассеянно кивает Алекс. — Да только нужно ли тратить на него силы?

Вышка смотрит на него, ожидая продолжения, и мим устало вздыхает.

— Одна из вершин триумвирата мертва. А вторая скоро лишится козыря, открывающего путь в Марусино. Не думаешь, что нужно сосредоточиться на ударе по последней фигуре?

— О, — снова говорит Зерно.

Максим тоже приоткрывает рот. Но так ничего и не произносит. Он одновременно перемалывает огромные массивы новой информации, пытаясь сопоставить её и наметить план дальнейших действий. А потому предложение Бельмондо застаёт его врасплох…

Парень же намерен ковать железо, пока с грубой заготовки не сошёл алый жар печи. Его чувства обострены, несмотря на дикую усталость; взгляд замечает малейшие сколы на прозрачной площадке журнального столика. Огромный город и знать не знает, что в его организме завелась отважная молекула, решившая, что ей под силу скорректировать иммунную систему великана. Круша мысли о собственной ничтожности, Алекс подаётся вперёд, не позволяя оперативнику перехватить инициативу.

— Что ты знаешь о Гардт? — спрашивает он.

Максим покорно прикрывает глаза, сверяясь с картотекой памяти. Зерно кивком подтверждает оригинальность идеи. Снимает с полки старенький планшет, которым Бель не пользовался уже полгода, и без промедления углубляется в инфоспатиум.

— Марианна Олеговна Гардт, — произносит Вышегородский, словно на изнанке опущенных век у него напечатано досье, которое он зачитывает, — член совета директоров Транснационального Статуса с государственным контрольным пакетом «Огнь», бхикшу Ново-Николаевского отделения корпорации. 82 года, но омолаживающие операции не позволят дать ей больше 50. Окончила Сибирскую Академию Государственного Управления, в 24 года перебралась в Санкт-Петербург, где несколько лет проработала на концерн «СП-Тех». Затем её перекупили «Автономные боевые системы России», откуда она переметнулась в «Интеллектуальные роботизированные конструкции» и после — в «Огнь»…

— Неохум? — с замиранием сердца интересуется Алекс.

— Нет, но Ускользающая, — тут же отвечает капитан, вызвав у мима невольный вздох облегчения. — Если не ошибаюсь, в качестве увечья выбрано что-то из ассортимента паразитарных краниопагов… Операция проведена не в детстве, что позволило Марианне Олеговне, до того, как она изуродовала собственное тело, обзавестись детьми…

— Имплантаты? — делая мысленные пометки, спрашивает Бельмондо.

— Не владею точной информацией, скажу позже.

— Привычки, особенности? Может, она вегетарианка? Балуется легальными наркотиками?

— Пока данных нет, попробую раздобыть. Если не ошибаюсь, она православная, но церковь посещает нерегулярно, чего нельзя сказать о пожертвованиях. Политических взглядов придерживается правых, но особенно этого не афиширует и во время интервью всегда уходит от заданной повестки. Впрочем, тут для нас как раз секретов не осталось… — Вышка невесело усмехается и продолжает: — Вредных привычек вроде бы нет, не веган. Раз сто ложилась под нож, но готов биться об заклад, что вероисповедание не позволяло Гардт прибегать к искусственным органам и тканям, и она обходилась старой доброй донорской органикой. Да, ещё у неё два дополнительных высших образования — одно в Питере, одно в Праге.

Стуча пальцами по сенсорной поверхности планшетного экрана, подаёт голос и Зерно. Дотянувшись до тарелки, на которой ещё остался сыр, он суёт в рот ярко-жёлтую маслянистую пластинку и бубнит:

— Несмотря на принадлежность к касте уродцев, хех, наша тётя успела трижды побывать замужем. Сейчас снова разведена… От среднего супруга остались две дочери: Олеся и Анна, 52 года и 48 лет соответственно…

Зуммер, не отрываясь от планшета, начинает ходить по комнате, нелепо подскакивая на каждом шаге. Его тоже охватила лихорадка сбора информации, а потому он даже не замечает, как комично выглядит в чужой пижаме не по размеру.

— У обеих дочерей родилось по девочке, внучек Гардт зовут Мария и Изольда. Первой 23 года, младшей — 21. Анна сейчас в одиночестве живёт в Вене, у неё диагностировали рак горла… операцию делать отказывается по религиозным соображениям, вследствие чего жёстко ограничила контакты с прессой и роднёй.

Вышегородский открывает глаза. Слушает молча и мелко кивает, то ли подтверждая законность найденных данных, то ли впитывая. Бельмондо при этом неподвижен, как прячущийся в листве хамелеон.

— Вторая дочь Марианны Олеговны с обеими внучками проживает в Бостоне, США, — читает с экрана Куликов. — Её дочь Маша и племянница Изольда, хоть и на разных курсах и факультетах, учатся в Массачусетском Технологическом Институте. В России бывают редко, с делами корпорации не связаны и, по словам медиалистов, обе хотят работать…

— Стоп! — вдруг выпаливает Алекс, сцепляя пальцы перед лицом. — Вот оно… Максим, кажется, я знаю, что нужно делать.

Вышка не торопит, не перебивает, не лезет с расспросами. Он сводит воедино всё, что знал о феромоновых лицедеях до сего дня, умножая на горький опыт, полученный в этой самой гостиной. И взвешивает шансы.

— Теоретически, — наконец говорит он, обводя обоих заговорщицким взглядом, — это возможно… Но мы обязаны помнить, что твой новый клиент должен быть спокоен и подготовлен. С бхикшу такой номер провернуть не проще, чем с военным. Я бы даже сказал — сложнее. Если Гардт, для которой состояние стресса является перманентной чертой характера, заподозрит хоть ноту подвоха, мы не добьёмся эффекта. А она будет подозревать, потому что, полагаю, лично стояла за твоим наймом с помощью Динельт…

Зуммер молчит, Алекс теперь хмурится. День за окном давно потемнел, молниеносно сменяясь морозным очарованием ночи, в которой гудят танковые моторы. Посад готовится к неизбежному, сотрясаясь от внутренних дрязг и безуспешно травя густой лишай повсеместных стычек и грабежей лейкоцитами беспомощных полицейских.

Бель поражён, до чего же стремительно летит время. Словно стрела, пущенная в цель из мощного арбалета. Причём, что изумляет парня сильнее прочего, когда их с Лёней затянуло в водоворот побегов и пальбы, ему так не казалось. Всё происходящее представлялось размеренным, прозрачным, хоть подчас и сопряжённым с бегством или стремительными драками. А вот сейчас — когда он находится в собственной, когда-то считавшейся средоточием мирного уюта, гостиной, — минуты и даже часы отлетают со скоростью отстрелянных пулемётных гильз…

— Я сомневаюсь, что ты прошибёшь Гардт. Меня-то пробрало не сразу и не до конца, — добавляет Вышка, заставив Куликова в недоумении поднять брови. — И это притом, что я ранен и доверял тебе, Алекс… Уверен, что она клюнет?

— Нет, не уверен, — спокойно отвечает Бельмондо, вновь испугавшись ясности собственных мыслей. — Отсюда, предвосхищая твою догадливость, вот что я думаю предложить ещё…

Теперь он точно знает, что нужно делать. Осталось убедить в этом капитана. А потому он негромко, будто их могут прослушивать, излагает свой новый план. Простой, а оттого весьма эффективный. Однако требующий не только времени, которого катастрофически не хватает, но и немалого приложения сил. Когда через десять минут феромим заканчивает говорить, Зерно в третий раз издаёт неопределённое:

— О…

— Гарантий дать не могу, — подытоживает Максим. — Твой новый сценарий потребует подключения всей мощи Корпуса. Атака на такую персону, как бхикшу «Огня», пусть даже младшая, это тебе не к олигархам местным подкатывать…

— Ничем не сложнее боевого генерала, — тут же вворачивает Алекс. — Так вы поможете?

Теперь ему хочется любыми силами довести дело до конца. И пусть он ещё сам не разобрался в мотивах, толкающих его на противостояние со столь опасными людьми… Но слово сказано, и Бель не собирается врубать заднюю скорость.

— Максим, я повторю вопрос: Корпус поможет?

— Я сделаю всё, что в моих силах, — сосредоточившись на невидимой точке в верхнем правом углу слайдекса, наконец обещает Макс. — Считай, что согласования уже начались, переговоры тоже. Надеюсь, всё получится. В конце концов, слухи о нашем всесилии в последнее время стали сильно преуменьшать…

И вдруг, словно прочитав мысли мима, добавляет, заставив того внутренне содрогнуться:

— Однако ещё на берегу… до того, как я войду в инфоспатиум и начну сыпать отчётами, вынужден задать тебе вопрос: почему ты это делаешь, Алекс? Зерно вот мечтает попасть домой. Большинство новониколаевцев тоже хотят с головой забраться под одеяла, при свете карманного фонарика пережидая окончания кошмара… Так почему ты сам предлагаешь мне этот вариант, эффективный и опасный в равной степени?

— Наверное, потому что обязан… — кивает Бельмондо и тоже смотрит вверх, словно там есть что-то интересное, но доступное лишь ему и капитану. — Посаду, себе, тому же Зерну… Считай, что на эту амбразуру меня зовёт внутренний Матросов, ладно?

Куликов издаёт смешок, но вовремя затыкается. Уж он-то точно ни за что не пошёл бы на подобную глупость. Но Алекс слишком погружён в себя, чтобы заметить и обидеться. Машинально потирая грудь, отбитую Вышегородским, он вдруг разрождается желчной, полной тоски речью:

— А если без шуток, господин капитан, то чему моя история может кого-то научить?

Он в мелочах, будто оживший спектрометр, различает не только запахи, наполняющие квартиру-нору, но и сопутствующие им эмоции. Кровь, пот, дыхание, оттенки искусственной еды, пыль на внутренностях компьютера и планшета, грязь следов на полу, истончающийся запах шампуня, которым пользовался пиксельхантер. За ними кроются усталость, страх, недоверие, но, что важнее всего — надежда.

Конечно, Алекс не привык к такому засилью чужаков. Он и подруг-то своих гостящих выдерживает не больше одного светового дня или ночи. После чего их запах начинает преследовать его, будто рой разъярённых пчёл, не давая ни продохнуть, ни расслабиться. А тут сразу двое взрослых мужиков, один из которых к тому же является знакомцем недавним, да к тому же мылся в последний раз суток пять назад…

Бель мучительно хочет в ванную. Отмокнуть, лёжа в дорогущей горячей воде не меньше двух часов. А затем завернуться в пушистый халат и рухнуть в кровать. Разумеется, предварительно выгнав всех взашей. Но этого он позволить себе не может. Поэтому лишь пытается промять пальцами чугунно-затёкшую шею, будто бы со стороны впитывая собственный негромкий голос.

— С самого начала всей этой… катавасии, я — будто марионетка, — Алекс слышит сдавленный смешок и понимает, что тот тоже принадлежит ему самому. — Безвольно мотаюсь туда-сюда, подчиняясь обстоятельствам. Как рыба, пойманная, но ещё не подсечённая. Ты лучше других, Максим, видел, как меня водят на этой привязи, иногда давая свободы, а иногда натягивая ле́су. А в ответ я могу — кстати, в лучших традициях русской интеллигенции, — всего лишь много думать, давать интеллектуальные оценки, ужасаться несправедливости происходящего и противопоставлять рефлексию насилию. Это урок патриотизма? Если бы обо мне написали пьесу, это был бы пример мужества или харизматичной изворотливости?

— Всерьёз захотелось побыть героем? — без сарказма, но с неподдельным удивлением интересуется Вышегородский. — Я считал, что ты никак не страдаешь без лишнего внимания со стороны…

— Ох, капитан… — улыбается курьер, и на этот раз не горестно, а вполне себе бодро и по-настоящему. — Не видишь ты грани между реализацией подростковых амбиций и почёсыванием самого настоящего, всеядного и ненасытного тщеславия…

Макс смотрит на него искоса, словно выискивая подвох, и феромим вдруг подмигивает оперативнику:

— Ну да ничего, научу!

Встаёт, повертев головой с оглушительным хрустом шейных позвонков. Белу кажется, что он только что закинулся горстью нейростимов, до того решительным становится настрой, до того быстро бежит по венам горячая кровь.

— Сколько времени тебе понадобится, чтобы сделать запрос? — спрашивает он всё ещё молчащего капитана. — Как скоро, по-твоему, начнут разрабатывать контрвакцину?

Брови Максима подрагивают в попытке столкнуться двумя русыми локомотивами, но раздражение так и не отражается на его лице. «Кофейник» улыбается хозяину норы, будто ребёнку, случайно забежавшему в художественную мастерскую, где повсюду расставлены сохнущие картины. Осторожно, чтобы не спугнуть, Вышка говорит:

— Алекс, дружище… давай ты будешь думать о плане и выбранной тобой роли, а мою работу оставишь мне? — Парень поникает. Готовится намекнуть, что теперь он заинтересованная сторона и имеет право знать… Но нужные слова не приходят, и он лишь обиженно поводит плечом. — А вот от кофейку бы не отказался, если тебя не затруднит…

С этим приказом, обёрнутым в мягкую золотинку вежливой просьбы, Макс придвигается к столу и подтягивает к себе терминал. Выуживает кабель прямого подключения. Бель, всё ещё не очень довольный отведённой ему ролью кухарки, всё же шагает к кухне, как тут голос вновь подаёт Зерно. Причём спрашивает так жалобно и грустно, что у Алекса щемит сердце:

— А вам точно нужно туда идти?