Арлекин снимает маску

Глава 7 Единственный ангел на Земле (часть 2)

Бель молчит, подавленный и опустошённый.

Его взгляд скользит по верхним этажам окрестных зданий, по подъёмным кранам и пелене смога, помаленьку начинающей расползаться. По тросам, которыми к крышам намертво подцеплены роботизированные рекламные аэростаты. Ему кажется, что недавние события — захват Жнецами, перестрелка в ангаре «Ячейки», бегство и бой с ботом-кентавром, — произошли много лет назад.

Наконец он находится с ответом, стараясь выглядеть уверенным в себе:

— А если вы тоже мне врёте?

— Я? — Девушка, делавшая очередной глоток, фыркает и брызжет водой. — В чём? Я ведь ещё ничего и не сказала толком… — Она откладывает флягу, лезет в нагрудный щиток доспеха и вынимает раскладушку голографического удостоверения: — Полагаешь, мне нужно тебе врать?

Протягивает жетон миму, мазнув пальцами свободной руки по виску — то ли небрежно прикасается к уху, то ли полушутливо отдаёт честь. Молодой человек подаётся вперёд, внимательно изучая герб Корпуса Федеральной Безопасности, снабжённого целой россыпью маркеров подлинности. В графе «имя» значится: Динельт Татьяна Родионовна. В звании майора, между прочим. Рядом фото, очень похожее на то, что показал ему Максим незадолго до нападения.

— Я уже видел твою фотографию, — говорит Алекс, непроизвольно задерживая дыхание.

— У Вышегородского? — с презрением интересуется девушка, пряча удостоверение. Вероятно, ей многим больше лет, чем кажется, но уж шибко хорошо постарались пластические хирурги. — Это не удивительно, Алекс… Я — их злейший враг, а группа Вышки была весьма недурно экипирована, чтобы не иметь на нас собственные базы данных.

— Выходит, ты — оперативник? — спрашивает Бель, в очередной раз вспомнив, что Максим Вышегородский так и не раскрыл ему подлинную личность.

— Конечно.

— И что вы тут, — он обводит крышу и мобильный штаб рукой, — делаете?

Татьяна встаёт. Неспешно, потягиваясь кошкой и разминая затёкшие мышцы. Снова прицепляет автомат, но сдвигает оружие за спину, демонстративно, будто в знак добрых намерений. Вздыхает, улыбается.

— Знаешь, Алекс, — говорит она, удручённо качая головой, словно они впустую тратят время, — если хочешь показаться умным, то тебе стоит запомнить «правило второго вопроса». — Парень смотрит на неё с плохо прикрытым раздражением, но это ничуть не смущает Татьяну. — Когда общаешься с человеком… в особенности, с малознакомым, да и не только… или лишь намерен завязать полноценную беседу, это может пригодиться.

Она обходит стол, задумчиво изучая что-то на экране ближайшего терминала. Бельмондо ждёт, и ему кажется, что прочитанная таким тоном нотация вовсе не так обидна, каковой могла показаться изначально.

— Так вот, Алекс, — продолжает оперативница КФБ, не глядя на собеседника, — первый вопрос обыкновенно, в большинстве случаев, откровенно глуп. Он излишен. Демонстрирует беспомощность вопрошающего. Например, твой приятель дарит тебе сувенирный магнит из Токио. Ты спрашиваешь его: «уау, это ж неужели прямо из Токио подарок?». Тем самым демонстрируя свою недалёкость. А ведь на самом деле, — она смотрит ему прямо в глаза, заставляя покраснеть, — ты хочешь знать совсем иное, да? Так почему бы немножко не подумать… какие-нибудь десять секунд, но этого достаточно. А затем сразу не перейти к вопросу номер два, вроде «как давно ты побывал в Японии?» или «тебе понравилась поездка в Страну Восходящего Солнца?». Улавливаешь суть?

Алекс улавливает.

Он пристыжен, очарован прямолинейностью и напором Татьяны, её тембром голоса и умением вовремя перехватить взгляд. Признать честно, она чертовски права, потому что феромим и сам недолюбливает людей за их потрясающее умение задавать откровенно идиотские вопросы, крадущие время.

Парень вдруг ощущает себя втулкой, от которой во все стороны разбегаются спицы стремительных и пугающих событий. И от этого ощущения веет крайне неуютным холодком.

Воспитанный на книгах, интерактивных пьесах или комиксах, Алекс привык к тому, что у главного героя повествования обычно имеется личная крепость-гнездо, где тот может укрыться, зализать раны, разработать новое оружие или, на радость автору и его комплексам, потешить себя небывалыми кулинарными излишествами.

А ещё у героя обычно есть друзья. Надёжные и крепкие, каждый из которых силён в какой-то узконаправленной сфере: отставные пешки, автогонщики, матёрые имплициторы или хирурги. У Бела же есть лишь неказистый зуммер, потерянный где-то на стройке, заваленной трупами. Человечек, последний раз дравшийся примерно классе в седьмом, если не раньше.

Потому Бельмондо чувствует себя втулкой колеса, которое сильнейшим ураганом оторвало от велосипеда и теперь неумолимо тащит к обрыву. И ещё он сильно сомневается, что настоящие герои художественных произведений испытывают сильнейший дискомфорт от того, что по несколько суток не меняют трусов…

Он хочет задать новый вопрос, но вовремя вспоминает снисходительную лекцию Татьяны, и закрывает рот. Раздумывает над нерожденными словами несколько секунд. Оперативница ждёт, закрыв крышку терминала и с любопытством приподняв брови.

— Что от меня нужно Корпусу? — наконец решается Алекс, не совсем довольный выбранной формулировкой.

— Спасти тебя, конечно, — отвечает Динельт, будто это очевидный факт, и он опять промазал мимо умного вопроса № 2. — Ну и ещё — передавить заразу, что заварила кашу в Марусинской слободе…

— Спасти меня? — машинально бормочет Бель, с горечью осознавая, что с таким лицом в покере ему бы точно не фартило. — Вы что, следили за мной?

— Следили? — теперь переспрашивает автоматчица. Хмыкает, заставляя щёки парня вновь налиться румянцем. — Прости, конечно, Алекс, но… Несомненно, я навела кое-какие справки о твоей личности. И даже узнала, что это именно ты, так или иначе, помог Дубинину познакомиться с апостолом Петром… И в разработку тебя тут же включили, спору нет. Но сейчас ты несколько преувеличиваешь собственную значимость…

Бельмондо готов провалиться сквозь бетонные перекрытия. Вниз, прямо через десятки заставленных машинами этажей, чтобы разбиться в лепёшку, которая не умеет испытывать неловкость. Он настолько привык ощущать себя звездой… быть в центре событий, пусть даже страшных… улавливать преклонение перед профессией современного арлекина, что теперь буквально раздавлен.

Майор мотает головой.

— Мы следили за Максимом Вышегородским, — поясняет она, заметив его пунцовые щёки, — вы же успели познакомиться, так? А когда Вышка устроил это красочное представление со Жнецами и атакой на их базу, решили вмешаться, чтобы вытащить гражданского из рук террористов.

— Террористов⁈ — Алекс хмурится, отказываясь верить. В душе закипает злость, остановить которую не может даже красота собеседницы. — Максим увёл меня от бритоголовых! И пусть немного ошибся в причине, по которой наци меня схватили, он спас мне жизнь!

— Правда?

Татьяна улыбается, как если бы услышала о том, что камни умеют летать или о крокодилах-мутантах в подземке Посада. Глаза её блестят, но в них сверкают, скорее, азарт и возбуждение недавним боем, чем желчное желание уязвить.

— Ты действительно веришь, что Вышка тебя спас? — Она наклоняется вперёд, обеими руками опираясь о край стола. — Скажи, Алекс, Жнецы тебя били? Может, пытали или насиловали? А может, ты видел трупы, оставленные нападавшими?

Несмотря на игривый тон, Бельмондо очень серьёзно относится к предложенным вопросам. Пытается вспомнить, поминутно воссоздать картину нападения и поспешного отступления из ангара. Ответы не утешают. Как и выводы, следующие за ними.

— Значит, — морща лоб, бормочет он, — ты хочешь сказать… что вся перестрелка с нацистами была постановкой? Инсценировкой настоящего боя?

— Второй вопрос, Алекс, браво! — теперь она улыбается широко и лукаво, как учительница, напоминающая второклашке, что тот точно знает ответ, просто немножко забыл. — Всегда задавай второй вопрос… Но вообще, — Татьяна тут же становится серьёзной, и от такой резкой смены настроения сердце Алекса выдаёт ещё одну волнительную дробь, — да, это было подстроено. Для того чтобы ты поверил, что Вышегородский всё держит под контролем и тебе не нужно волноваться.

Бель молчит, изучая пол, ботинки, пыльные полы пальто. Что угодно, лишь бы не встречаться взглядом с этими бездонными карими глазами. Девушка, уловив его неуверенность, кивает. Отходит к соседнему столу, выбирая из кучи наваленной электроники портативный полицейский сканер.

— Всё ещё не веришь, — не спрашивает, а констатирует она.

Динельт приближается, протягивая устройство, и проводит им вдоль тела феромима.

— Ты что-нибудь пил этим утром, Алекс? — спрашивает она, изучая экран сканера.

— Кофе…

— Точно, кофе, — кивает девушка, вполне удовлетворённая ответом. И вдруг добавляет: — А ещё сотню-другую нанометок, попавших в твой организм вместе с бодрящим напитком. — Она разворачивает прибор так, чтобы Бель мог видеть компактный голографический дисплей. — Если бы Вышегородский был жив, Алекс, он бы нашёл тебя по этим маякам. Всё ещё считаешь его хорошим парнем?

Бельмондо глотает комок, чудом удержавшись, чтобы не стошниться прямо Татьяне под ноги. Его мутит, и он спешно отводит взгляд от экрана, на котором внутри его тела посверкивают россыпи шпионских нанометок. Ему хочется спросить, что же теперь делать с этими многочисленными устройствами слежения. Но мим вспоминает про «правило второго вопроса», и лишь крепче стискивает зубы.

Впрочем, Татьяна улавливает его интерес и без слов.

— Не переживай, — советует она, выключая и откладывая сканер. — Почаще ходи по-маленькому, и через пару суток от этих малышей не останется и следа… А уж об ублюдках, способных вычислить тебя по этому следу, мы позаботились, видел сам.

Алекс хочет уточнить, что станет с теми, кого бот обстрелял из «соплежуя», но не успевает — на крышу парковки с низким воем влетают ещё два аэроцикла. За спиной первого водителя сидит, сжавшись в комок, Зерно — бледный, помятый, дрожащий, будто пациент психиатрической больницы из второсортного фильма ужасов. К багажнику второго прицеплен компактно-трансформированный «Хирон».

Машины делают по площадке плавный круг, паркуясь в отдалении, но Бель всё равно замечает на броне бота россыпи пулевых отверстий. Татьяна коротко машет прибывшим. Снова оборачивается к парню, словно предлагая продолжить разговор, но тот уже бежит через крышу. Помогает другу выбраться из седла, подхватив до того, как Куликов маслом стечёт с транспорта на бетон. Набрасывает на острые плечи куртку, которую зуммер всё время полёта мял в руках.

— Ты как, Лень?

— Пошёл в задницу, Алекс… — стуча зубами, бормочет тот, впрочем, без особой злобы. — Когда всё закончится, хех, я тебя на порог больше не пущу…

— Остывай, — с нервным смешком парирует феромим. — Не знаю, кем были люди Максима, но эти, — он мотает головой в сторону Динельт, — из КФБ. Жетон сам видел, не подделка.

— Это хорошо или плохо? — всё ещё трясясь и глядя под ноги, уточняет пиксельхантер.

И от этого простого вопроса Белу вновь становится неуютно.

Придерживая товарища под локоть, он ведёт его под навес, где без спросу усаживает в одно из матерчатых кресел. Татьяна принимает отчёты прибывших подчинённых, внося данные в тактический планшет на левом предплечье. Закончив, приближается к молодым людям, и в руках её невесть откуда возникает тонкий, но тёплый плед.

— Держи. — Она протягивает свёрток Куликову, и тот сразу кутается в одеяло с головой. Девушка нагибается, заглядывая ему в глаза, беззастенчиво оттягивает нижнее веко и изучает зрачок. Косится на Алекса снизу вверх: — Если нужно, могу поставить успокоительное.

— Не нужно, — отвечает за зуммера Бельмондо. — Просто дайте ему пять минут в тишине…

Леонид меряет парня взглядом, в котором одновременно читаются облегчение, благодарность и упрёк. Но молчит, когда Алекс и оперативница отходят к столу. Один из прибывших бойцов тут же подменяет товарища на сторожевом посту, вместе со сменой принимая массивную снайперскую винтовку и боеприпасы; второй принимается осматривать бота и транспортные средства.

— В разработку, значит? — негромко, чтобы не расслышал Лёня, уточняет у девушки Бель, когда они тоже опускаются в удобные лёгкие кресла.

Мима ещё потряхивает. Но он понимает, что теперь несёт ответственность не только за себя, но и за Куликова, а потому старается рассуждать последовательно и трезво.

— Так зачем я понадобился Корпусу? Или вы тоже считаете, что Дубинина я убил нарочно?

Татьяна усмехается, будто услышала старую, но оттого не менее смешную шутку. Мотает головой, затем сразу кивает.

— Разумеется, нет. Лично я уверена, что тебя подставили. Весьма тонко, нужно заметить. И мало того, что подставили, так ещё и пытались использовать дальше…

Алекс хмурится, не поспевая за её ходом мыслей, и Динельт поясняет:

— Только представь заголовки: «Народный мститель из нацменьшинств убивает националиста-бхикшу!». Прикинул? Ещё вопросы есть?

— Есть! — Бельмондо охватывает страх, переплетённый со стыдом за собственное происхождение, нетактично упомянутое майором. Тем не менее, полукровка собирает душевные силы в кулак и продолжает: — Люди Максима… Вышегородского, верно? Кто это были такие?

— Предатели, — односложно отвечает Татьяна. — Люди, которым угодно, чтобы в Посаде всё пошатнулось. Всё, понимаешь? Отсюда, и до самого Кремля…

На миг в её взгляде промелькивает что-то острое, твёрдое, как заточенный до бритвы кусок кремня, и Бель думает, что не хотел бы оказаться с этой умелой оперативницей по разные стороны баррикад. И совсем не завидует Орктосу и ему подобным, когда Жнецов из агломерации погонят метлой Корпуса и федеральных вооружённых сил…

Алекс откидывается на пружинящую спинку и, маскируя дрожь в пальцах, сплетает их перед собой. Замечает, что под ногти набилось грязи, а левое запястье исцарапано. В нём на мгновение вспыхивает огонёк жалости к самому себе, но мим гасит эмоцию в зародыше.

Татьяна говорит искренне. Как человек, привыкший сражаться за правое дело. А ещё чертовка красива. Настолько, что одно это обстоятельство, будто козырь касты Ускользающих, мешает собеседнику её воспринимать. Чтобы спрятать бегающий взгляд, Бель долго смотрит на Зерно, окуклившегося в зелёном пледе и отстранённого от любых потрясений реальности.

— Однако же, — «кофейница» мягко вклинивается в поток его мыслей, клонясь вперёд и опираясь локтями на колени, — времени у нас не очень много. События развиваются слишком стремительно, и на чаёвничание нет ни минуты. Поэтому, Алекс, пожалуйста, припомни, как многое люди Вышегородского успели тебе рассказать?

— Толком ничего, — машинально сознаётся Бельмондо.

Ловит себя на том, что бдительности терять всё равно не следует; в конце концов, Корпус не раз помогал полицейским детективам доводить людей до тюремной решётки. Но и запираться от девчонки-женщины курьер не намерен, чтобы та не трактовала его молчание, как признак злого умысла…

— Ты ведь в курсе, Алекс, — кивает та, не требуя расшифровывать этот скупой ответ, — что твой покойный клиент был связан с нехорошими людьми?

— Вроде того, — бурчит Бель, опасаясь даже помыслить, куда сейчас свернёт разговор. И спрашивает первым, стараясь не выдать нервозности: — На меня в самом деле хотят повесить его убийство?

— Хотят, — в уже привычной манере односложных ответов сообщает ему собеседница. — Но не повесят. Я не позволю. И начальники мои. Это же подстава, как пить дать… Однако для того, чтобы провести полноценное расследование и предстать перед медиалистами, Алекс, ты должен остаться жив и невредим. Поэтому, пожалуйста, постарайся больше ни во что не впутываться. Считай, что для тебя шторм закончился, и бедствия Посада ты переждёшь в надёжном безопасном месте.

Бельмондо задумчиво кивает. Он очень хотел бы ни во что не впутываться с самого начала. И верить в то, что буря утихла, парень тоже очень хочет. Алекс массирует виски, справедливо сетуя, что с такой плотностью событий ему нужно ещё часов шесть сна. Облизывает пересохшие губы и смотрит на Татьяну.

— Я хочу есть, — говорит феромим. — И кофе. Покрепче, если можно, но без нейростимов. И ещё курить.

Динельт улыбается. Первое мгновение Белу кажется, что сейчас она отошьёт его, заявив, что тут оперативный штаб Корпуса, а не гостиница с полным пакетом обслуживания, но вместо этого девушка встаёт и шагает к кухонному комбайну.

— Гарри, подкинь закурить! — командует она на ходу.

И отточенным движением ловит переброшенную — шагов через пятнадцать, по высокой дуге, с поправкой на ветер, — пачку. Алекс приходит к выводу, что перед ним эпигенетические модификанты. Только, в отличие от его собственной нейропластики, отвечающей за так называемую персувацию[1] и гипнотическую подстройку, федералам наверняка взламывали гены. Усиливали мышечную систему, вестибулярку и прочие направления, способные пригодиться в бою…

— Вот. — Через пару минут Татьяна ставит перед гостем высокий пластмассовый стакан, над которым вьётся дымок. — Суррогат, но мощный. И, заметь, без всяких нанометок. — Она заговорщицки подмигивает миму, и тот невольно улыбается в ответ. — Поешь сам, покорми товарища. Курево можешь оставить себе. Правда, сигареты обычные, без таббабинола, он в нашей работе излишне дурманит.

Рядом со стаканом появляются две саморазогревающиеся коробки армейских пайков и сигаретная пачка, переброшенная аэроциклистом Гарри. Алекс тянется к кофе, делает глоток, стараясь не показать, что обжёг губу и верхнее нёбо. Неловко, забытым движением выбивает из пачки сигарету, прикуривая от встроенного в донышко пьезоэлемента. Вдыхает, закашлявшись, но настойчиво делает ещё две затяжки.

Татьяна внимательно наблюдает за ним. Будто врач, готовящий пациента к выписке. Она всё ещё на ногах, стройная и грозная в серо-фиолетовом бронекостюме, который в другой ситуации Бель бы уже давно с неё мысленно стянул.

Алекс смотрит на ярко-алый уголёк на вершине бумажной трубочки, к которым не прикасался уже несколько лет. Переводит взгляд на девушку, медленно качает головой.

— Вы ведь мне недоговариваете, — негромко произносит он.

— Возможно, — после короткого раздумья отвечает Татьяна, уставившись за край крыши.

Вой сирен не смолкает, но теперь к нему присоединяются трубные завывания динамиков оповещения Гражданской Обороны. На рекламных аэростатах сменяются заставки — теперь это призыв не покидать жилищ и соблюдать максимальную бдительность, сообщая властям о любых подозрительных личностях.

— Врать не стану, возможно… — повторяет оперативница. — Но это, Алекс, для твоей же безопасности, поверь. А пока просто знай, что мы прикроем. И никто не повесит на тебя смерть Дубинина, выставив убийцей. Ты понял⁈

Она снова ловит его взгляд, и парню становится легче. Он опускает голову.

— Всё будет хорошо, — подытоживает Динельт, и мим впервые слышит в её голосе нотку неуверенности. — Пока можешь выдыхать через ноздри — внизу, на подступах к паркингу стоят мои системы наблюдения. Причём далеко не такие примитивные, как были у Вышки. К зданию не подобраться: ни по земле, ни на соратобу. А тут, — она мельком оглядывается на потайную лёжку со стражником, — всегда караулит один из наших с «бронебоем» наготове. Держит подъём на полном контроле, так что и мышь не проскочит… Примерно через час прибудет транспорт. Тебя доставят в безопасное место…

— И Куликова.

— Конечно, и твоего друга тоже. Там ты расскажешь нашим следователям всё, что знаешь. Всё, о чём говорил с Вышегородским. И они составят план дальнейших действий.

Девушка отступает в сторону, намереваясь покинуть тент, но следующий вопрос Бельмондо заставляет её замереть.

— Что происходит за Стеной?

Татьяна поворачивается, задумчиво покусывает губу. Словно размышляя, не срезать ли грубым «а вот это, „пахучка“, не твоё дело!», или всё же поделиться бесценной информацией? По тому, что аэроциклистка возвращается на прежнее место, молодой человек понимает, что она решила продолжить диалог.

— Уверен, что хочешь это знать?

— Уверен.

— Это закрытая информация. И за её разглашение тебя могут привлечь. Причём серьёзно, и, в том числе, я сама. Осознаёшь?

— Будем считать, — отвечает Алекс, сам поражаясь вспышке нахальства, — что это был твой «первый вопрос». Пора переходить к сути.

Татьяна улыбается и кивком отмечает, что мим подловил её весьма тонко и своевременно. Присаживается напротив, убедившись, что до Куликова их слова не долетают. При этом умудряется сидеть в матерчатом кресле до дрожи женственно и эротично: чуть подвернув ноги так, словно одета и обута не в бронекомбинезон и массивные армированные ботинки, а в вечернее платье и туфли на высоком каблуке.

— Твой бывший клиент, назовём его так, — со вздохом говорит Динельт, задумчиво поглаживая лежащий на столе тактический планшет, — переступил грани дозволенного профессиональной этикой, общественной моралью и здравым смыслом. Не хочу перегружать тебя терминологией, но если упростить суть рассказа, то Святослав Дубинин разрабатывал систему контролируемой мутации. С опытами на людях, если ты ещё не догадался. И там, — она вздёргивает подбородок, повернувшись в сторону Марусинской слободы, — уже началось заражение.

— Что за мутация? — спрашивает Алекс, стараясь простым вопросом скрыть обстоятельство, что от предателя Вышегородского ему уже кое-что известно об экспериментальном препарате.

— Я не врач, — Татьяна разводит руками, — но, насколько понимаю, это что-то сродни управляемого вируса. Основанного на вживлении в мышечную ткань и нервную систему реципиента искусственной самовоспроизводящейся нанотрубочной ферроткани.

Бровь Бела дёргается, выдавая недопонимание, и оперативница кивает, будто иной реакции и не ожидала. Поясняет отрывисто, со всей очевидностью или не владея вопросом в полной мере, или не торопясь раскрывать собеседнику всей правды:

— Речь о замещении отдельных компонентов мышечной ткани искусственными новообразованиями. О модификации несущих способностей скелета, прочности кожи, многократном усилении физических способностей подопытного… По всему выходит, что Дубинин разрабатывал препарат, ощутимо повышающий скорость, силу и реакцию. Реально крутой препарат, но бесчеловечный и нарушающий все пределы гуманности. Потому что также он воздействует на психику.

Бельмондо едва сдерживает смешок: она сказала «крутой»? Нормальные люди уже лет тридцать не используют это устаревшее выражение. С таким же успехом Динельт могла бы сказать «лепший» или «отпадный»… Сколько же, интересно, ей на самом деле лет?

— Как мне известно, вакцину назвали «Синтагмой», — добавляет девушка-женщина. Невесело усмехается, поясняя: — Зуб даю, в название хотели вложить определённую насмешку…

— Вроде бы так назывались подразделения греческих фаланг?

Бель морщит лоб, пытаясь уловить, что такого насмешливого Татьяна нашла в названии. Ему лично оно кажется мрачным и отчасти зловещим.

— Совершенно верно, конфетка за эрудированность, — кивает «кофейница». — А ещё термин применяется для классифицирования или систематизации чего-либо, дословно переводясь, как «сопорядок» или «нечто соединённое»…

Алекс всё равно недопонимает, но пока тему предпочитает не развивать.

— Такое могло быть выгодно военным, — задумавшись, уверенно констатирует он, и тут же спохватывается. Парень не намерен делиться с собеседницей собственными познаниями о дружбе корпораций «Вектор» и «Огнь». И потому прячет догадку под ворохом ненужных уточнений: — Дубинин создавал суперчеловека? Хотел добиться симбиоза мышечной ткани и ферроволокон, перекрыв кислород производителям экзоскелетов? Почему Марусино? Мигранты используются в качестве подопытных, потому что Дубинин не считал их за полноценных людей? Какое отношение к этому имеют «Русские серпы»?

Но Татьяна встаёт, выражением лица и позой давая понять, что беседа подошла к концу.

— Как бы то ни было, — с плохо прикрытой злобой цедит она, — своей смертью Дубинин оказал человечеству немалую услугу. Пусть даже чуть запоздалую, но уж о последствиях мы позаботимся…

И отходит, забирая со стола шлем.

— Поешьте, — командует она уже более мягким тоном, — отдохните. Гарри и Жук позаботятся о вас, а затем я пришлю транспорт. Причин для волнения больше нет. Заражение локально, вирус не передаётся никаким из известных путей, кроме имплантирования и прямой химической активации. Однако я ещё раз напоминаю о неразглашении.

— Ты уезжаешь? — спрашивает мим, неожиданно расстроившись.

— Дел по горло, Алекс, — отрезает девушка.

— И что, — продолжая катить по жёлобу наглости и лёгкой вседозволенности, бросает ей в спину парень, — вот так вот уедешь, и даже номерок не оставишь?

Динельт оборачивается за мгновение до того, как надеть шлем, обеими руками держа его перед лицом. Наклоняет голову, словно на носу находятся старинные очки, поверх которых она смотрит на парня взглядом обеспокоенной школьной учительницы. Спрашивает:

— Это что же, Алексей Фаневич, вы со мной напоследок флиртовать задумали?

Бельмондо краснеет, прячет взгляд и мечтает стать невидимкой.

— Нет, конечно… — бормочет он, но девушка уже утратила интерес к разговору.

Надевает шлем, сдвигает автоматный подвес на грудь. Из динамиков доносится:

— Увидимся, полагаю, в штабе.

И широким шагом направляется к припаркованным аэроциклам. Возле них обменивается с Гарри несколькими фразами, не глядя под маскировочный тент; ловко втискивается в эргономичное седло. Четвёртый оперативник — тот самый, что сидел в засаде в момент прибытия Алекса на крышу, — седлает второй транспорт.

Больше ни разу не оглянувшись на феромима и его приятеля, майор поднимает машину в воздух, плавно разворачивает, и с низким гулом исчезает на спиралевидной планер-рампе. Второй аэроцикл следует за ней, и через несколько секунд на площадке вновь становится тихо.

Гарри, понаблюдав за гостями с недобрым прищуром, возвращается к техосмотру «Хирона».

Побитый пулями бот отстёгнут от багажника, дезактивирован и разложен на прорезиненном бетоне, будто распятая лягушка из университетской лаборатории. Бойца по имени Жук не видно, но Алекс знает, что тот сейчас где-то в тени надстроек, внимательно осматривает подходы к парковочному комплексу сквозь прицел устрашающей снайперской винтовки.

Вздохнув, Бельмондо встаёт. Одёргивает полы помятого пальто и без смущения берёт из чужой пачки ещё одну сигарету. Куликов высовывается из-под одеяла-кокона, глядя на друга с тоской, от которой «пахучке» снова становится не по себе.

[1] От латинского persuasivum (убедительность).