Арлекин снимает маску

Глава 9 Стукач

Едва отстегнув аркан от троса, Алекс тут же бросается обратно к краю. Выглядывает в тщетной надежде, что глаза его обманули. И тут же убеждается, что всё понял верно — они почти в эпицентре гражданского бунта.

— Какого чёрта вы здесь забыли⁈

Ему хочется кричать на Кожу, но из горла вырывается лишь едва различимое сипение.

— Чем вы вообще думали, притащив нас сюда⁈

— Что, если ты перестанешь шуршать подгузником, братишка? — сурово, с плохо скрываемым недовольством спрашивает его Что-Если. Снимает лёгкий пластиковый шлем и цепляет на пояс, а миму снова становятся видны его разноцветные мембраны. — Остынь, пока не поздно, ладушки?

Кожа, куда более миролюбивый к гостям летучего отряда, втирается между мужчинами. Подмигивает Бельмондо, призывая не придавать угрозе значения, неспешно складывает и убирает в набедренную сумку блочную рукоять для путешествий по тросам.

— В городе творится совсем уж жуткая дрянь, — поясняет он, словно Алекс этого не понимает и сам. — А мы — хирундо, за него вроде как отвечаем, не забыл? Бдим, так сказать. В общем, это, может, и рисково, но необходимо. И вполне выгодно. Сейчас мы снимем кой-какую картинку, чтобы медиалисты забились в экстазе, а потом свалим…

Остальные панки тем временем разбредаются по крыше.

Один из них — невысокий, коренастый, с татуировкой змеи, зарождающейся под обтекаемым шлемом и вертикально проходящей по лбу, носу, губам и подбородку, — опускается на колени. Снимает рюкзак и начинает бережно извлекать из него хрупкие полупрозрачные детали, одной из которых является крыло. Скоро становится понятно, что это управляемый планер-бот, разборный и малозаметный. Большая часть элементов промаркирована логотипом Статуса «Спектраком». Второй перелётный, которого вроде бы кличут Лансом, настраивает пульт управления машинкой и проверяет системы видеозаписи.

Между аэропанками мелькает фляга, к которой все поочерёдно присасываются. Морщатся, передают дальше, и, в конце концов, та остаётся в руках у Кожедуба. Долговязый пригубливает, довольно крякает и протягивает феромиму.

— Держи, земеля, погрейся!

— Что это? — опасливо интересуется Алекс, машинально забирая флягу.

— Микстура, — ухмыляется Кожа. — Чтоб не простыть…

Парня действительно потряхивает от холода, а потому он делает глоток. Напиток хирундо по вкусу напоминает солидол, а по запаху — прокисший огуречный рассол, но уже через миг по телу Бела разливается приятное тепло. Смахивая слезинку, он передаёт флягу зуммеру.

— Кстати, земеля, — наблюдая за неспешной работой подчинённых, спрашивает его Кожедуб, — мы записи планируем продать сразу трём конторам. Не хочешь обращение к народу записать? Покажут по-настоящему независимые мемотические каналы, имей в виду. «РО-ТВ», «Голос нации», «Рупор», резать ничего не станут…

— Нет, — ещё не отойдя от жгучего глотка, Алекс трясёт головой.

— Может, подумаешь? За это неплохо заплатят…

— Нет! В такое дерьмо я точно не полезу.

— Как знаешь, — наконец пожимает плечами старший хирундо. Снимает мягкий шлем, проверяя сохранность косички-чуба; кивает в угол возле вентиляционных шахт, где панки побросали ручную кладь. — Тогда присядь, покури, чтоб под ногами не мешаться.

Бельмондо чувствует, что его качнуло. Разогретый щедрым глотком маслянистой микстуры, он совершенно точно не собирается подчиняться приказам безумца, затащившего их с Куликовым в самую горячую точку Посада.

— Вот уж нет! — бросает он в спину воздухоплавателя, решительно направляясь к восточному краю крыши. — Я, Кожа, на такое не подписывался, когда с вами уходил… И сидеть тут, ожидая копов или наци, не намерен!

— Ой, земеля, перестань мандражировать! — бросив косой взгляд через плечо, отмахивается панк. — Тут в радиусе пятисот метров ни одного легавого, клянусь. Наши скауты не зря свой хлеб едят, ты уж поверь…

— Один раз поверил, — зло бормочет Алекс.

Нащупывает крепежи аркана, всё ещё висящего на теле. Выбирает трос понадёжнее, с его точки зрения, и пытается закрепиться, вспоминая последовательность действий Кожедуба. Зерно не шевелится, оцепенело уставившись под ноги, словно стал одной из технических надстроек. Ветерок шевелит его забавные косички, шлёпая одной по губам пиксельхантера, но тот не замечает. Убедившись, что товарищ его примеру следовать не намерен, феромим начинает цеплять себя с нарочитой поспешностью.

— Да погоди ты, дурачок, — негромко и приторно, будто с ребёнком разговаривает, советует ему Кожа. Подходит, наблюдая за мельтешением рук. — Вот куда ты сейчас арканить собрался? Это ж не наша трасса, это оптоволокно музейное. Оборвёшься же…

— Тогда помоги!

— Как закончим работу, я тебя лично домой доставлю.

— Твою мать!

Окончательно запутавшись в ремнях аркана, Алекс хлопает себя по бёдрам и отступает на шаг. Голову кружит от спирта.

— Вы с ума посходили, сукины дети⁈ Вы кем меня посчитали котелками своими пустыми? Ликвидатором националиста Дубинина? Народным мстителем? Кожа, да посмотри же на меня! Я — обычный мим! Фигляр! Да, мне имплантировали суггестический модуль! Я хорошо чувствую людей, актёр театральный из меня выйдет — просто блеск, красота, закачаешься! Но я совсем не предназначен для перестрелок и диверсионных рейдов за линию фронта! И для полётов тоже!

Кожа спокойно и ровно стоит в паре метров от парня, всем видом демонстрируя безмятежность и терпеливость. Что-Если подобрался, недовольно хмурясь. Двое других хирундо даже отложили сборку планера, уставившись на курьера так, словно тот даёт бесплатное представление. Зерно косится, не поднимая головы, и он встревожен.

— Мне сугубо наплевать, что происходит с Посадом! — выплёвывает Алекс, и не помышляя остановиться. Его несёт: — Мне плевать, что случится со всеми узбеками, цыганами, таджиками и китайцами, населяющими Марусино! И на скинов мне плевать! С колокольни. Пусть все передохнут, стреляя друг в друга! Полная чушь эта ваша расовая ненависть. И проблемы миграции — полная чушь! Не трогает меня это, пока я налоги плачу и подальше от всего этого держусь. Я домой хочу… Прочь от всего этого. Не касается меня эта война, понимаешь? И никогда касаться не будет… Немедленно отпустите меня и Зерно!

— Знаешь, земеля? — задумчиво тянет Кожедуб. — А ведь никто вас и не держит, ага… Только вот и помогать тоже не станет. Пока работу не закончим. Но раз ты решил, что это всё тебе побоку, — он протягивает длинную руку, обводя окрестности плавным жестом, — то иди. Держать не станем. И даже аркан подарим. На память, так сказать.

Бельмондо замолкает.

От одной мысли о самостоятельном полёте над городом ему становится дурно до головокружения. Он не может даже представить, какие опасности ждут его, непосвящённого, в прыжках с крыши на крышу…

Парень глотает желчь, подступившую к горлу, и щурится, чтобы слезящиеся глаза не были неверно поняты. Ему невыносимо стыдно за произнесённые слова — полную самобичующей жалости речь маленького человечка; но ещё ему не менее жутко ощущать себя на территории бунта, и он до сих пор не понимает, как себя вести.

Алекс бросает на зуммера взгляд, полный ледяной ненависти. Но тот, судя по виду, и сам не рад, что ввязался в подобную авантюру.

Винить некого — они добровольно влезли в этот чан с грязью. Погрузились с головой. Благодаря безволию Зерна феромим оказался на этой крыше. Благодаря Алексу тот вообще влип в это гнилое дело, уведённый из собственной квартиры бандой «колготок». А это значит, что и отмываться им предстоит вместе…

Бель отходит от каната, ссутулившись и пряча взгляд.

Аэропанки понимают это, как сигнал к окончанию представления. Продолжают собирать летательный аппарат, как если бы ничего важного не произошло. Что-Если обходит крышу по периметру. Словно князь, проверяющий владения, он высматривает что-то внизу, стараясь не высовываться, и старательно инспектирует выходы из лифтовых шахт. Удовлетворённый замками, возвращается к Коже и делает ещё один глоток из фляги.

— Посидите тут, — Кожедуб ещё раз кивает на сваленные рюкзаки, и Алекс видит в нём умелого дипломата, способного не акцентировать внимание на оплошности собеседника. — Мы быстро управимся, чесслово. Через несколько часов будете дома байки травить, кто больше испугался на трассах хирундо…

Подложив под зад изрядно помятый саквояж, Бель тяжело опускается на гудронированный бетон. Опьянение отступает. Рядом, всё ещё избегая зрительного контакта, присаживается Куликов. Пиксельхантер молчалив и покорен судьбе.

В молчании проходят минуты, и Бельмондо не ведёт им счёта.

Но вот сборщики рапортуют об окончании работ и над крышей бесшумно поднимается ажурный гексагон беспилотника. На каждом из углов — крохотный винт, способный менять положение и угол. Под тремя из винтов видны крохотные шарообразные камеры. Кожа кивает, и панк с пультом управления на руке отправляет машинку в полёт. Покачиваясь в потоках ветра, зонд исчезает за краем, а Что-Если и Ланс склоняются над раздвижными кинейперовыми дисплеями.

Снова начинает кружить липкий снежок.

Рядом с гостями появляется Кожедуб. Будто хочет поддержать. Приободрить и показать, что они вовсе не брошены на произвол судьбы, а всё происходящее — лишь небольшая техническая заминка. Садится рядом, вытягивает длинные ноги и неспешно проверяет застёжки высоких, до колена, ботинок.

— Вы знаете, что происходит в Посаде? — неожиданно для самого себя спрашивает перелётного Алекс, глядя вдаль, за горизонт, где клубится серая марля облаков.

Кожа отвечает, охотно и одним словом, столь же неприличным, сколь и ёмким. И добавляет, деловито перешнуровывая нижнюю часть своего аркана:

— Все думали, что чурок станут убивать. Что, дескать, будет что-то вроде «их едят, они пищат», ага… Но уже сегодня утром наши братья принесли из Марусино очень странные новости. Не знаю, насколько это правда, но они клянутся, что чурбанчики стали агрессивны. Разом. И не в меру. А ещё сильны. Причём не только кавказцы. Вместо того, чтобы безропотно подставить нацикам свои животы и шеи, они лупят бритоголовых, почём свет стоит. Как говорят наши, если так пойдёт и дальше, полиции вообще не нужно будет входить в слободу — через пару дней всех Жнецов и иже с ними просто перебьют киргизы, оказавшиеся чудесно ретивыми…

Алекс молчит. По крупицам выстраивает картину и получает подтверждения информации, разведанной ранее. Выходит, Максим не врал. Впрочем, и Татьяна не врала. Главный же вопрос всё равно остаётся открытым — причём тут вообще мим?

— Теперь бритым отступать не с руки. Да что ты, земеля? — усмехается он, будто Бель только что подверг его мысли сомнению. — Стоит «колготанам» драпануть, так их не то что Посад на смех поднимет, им сотоварищи-фашисты со всей страны руку перестанут подавать и под ноги харкать начнут.

Кожа подтягивает липкие крепежи на запястьях. Крепежи особые, нашитые на плотную плащёвку.

— А потому, и это предстоит выяснить, они вроде как взялись подтягивать в слободу всё новые и новые силы. Уже неофитов тащат. Право слово, как немцы в Берлине 45-ого! И получают эти мальчишки по щам так, что смотреть страшно…

— Вы-то здесь причём? — всё ещё не понимает Алекс. Впрочем, интересуется из вежливого любопытства, на самом деле стараясь как можно сильнее отстраниться от ситуации. — Ну и пусть Жнецов гасят, панкам-то дело какое?

— Так город же общий, земеля, — с нотками вины отвечает Кожедуб. Шумно вздыхает. — Если настоящая война началась, нужно понять, как её остановить.

— И ещё медиалистам записи продать, — добавляет Бельмондо, совершенно равнодушный, напряжёт ли хирундо его неуместная острота. Потому что думает — хуже, чем случилось, уже быть не сможет. — Верно?

— В точку, — спокойно соглашается Кожа, ничуть не обидевшись. — Если братство на этом заработает, я лично буду очень рад. Но записи наши не только к медиалистам попадут, сам прикинь. И военные их посмотрят, им-то на один разведполет над Посадом нужно мильен документов подписать. И копы пусть посмотрят. И Посадник, и власти городские…

— Какое расчётливое благородство, — бормочет курьер.

Но уже значительно тише, понимая, что у любого терпения есть предел. Кожа косится на него с неодобрением и хочет прокомментировать, но тут к вещам и отдыхающим приближается Что-Если с переносным дисплеем в руке.

— Есть картинка, — сообщает он, и Кожедуб легко поднимается на ноги. — Я тебе доложу, брат, это кошмар какой-то…

Они замирают, плечом к плечу склонившись над экраном.

Алекс вдруг встаёт с бетона. Подходит, даже не спросив дозволения, и по-свойски заглядывает. Его не гонят, лишь саркастично ухмыляются, и тогда Бельмондо тоже видит кадры, снимаемые разведывательным зондом.

Первое, что бросается в глаза, это, как ни странно, мусор. Его в таких количествах столь непривычно видеть на улицах, ежедневно прибираемых роботизированными машинами, что от одного вида забросанной хламом проезжей части становится неуютно и тревожно. Чувства усиливаются, когда летающая машинка ловит на прицел сразу двух разбитых «Хиронов», дохлыми пауками распластанных на входе в парк аттракционов.

Затем в поле зрения зонда попадает отряд, и по разноцветным штанинам сразу понятно — это Жнецы. Их пятеро, они вооружены автоматическим оружием и медленно пробираются по проспекту, огибая брошенные машины.

Им наперерез вдруг бросается группа людей. Не совсем толпа, но уже и не горстка — Бель успевает насчитать минимум двадцать голов. Жнецы сразу открывают огонь, предельно плотный, рассчитанный на подавление. Если беспилотник и снимает со звуком, то на дисплей Что-Если тот не передаётся, отчего картинка выглядит отстранённой и искусственной.

Из автоматных стволов вырываются ярко-белые молнии. Но нападавших пальба будто бы вовсе не волнует. Человек пять-шесть падают на асфальт, корчась в муках и зажимая раны. Остальные же стремительно добираются до отряда «колготок», переходя в рукопашную.

Сперва Алексу кажется, что они сражаются холодным оружием, ножами или дубинами. Но он прищуривается, фокусируя линзу-имплантат, и понимает, что в руках нападавших ничего нет. Что, однако же, вовсе не страшит толпу — она наваливается на нацистов, вырывая и отшвыривая винтовки, а затем начинает кулаками крушить лица, руки и рёбра.

Один Жнец сразу валится замертво. Ещё одного настигают ударами в спину. Остальные обращаются в бегство, но уйти удаётся лишь двоим — третьего нагоняют на самом углу переулка, и Бельмондо видит, как двое безоружных обрушиваются на него длинными нечеловеческими прыжками.

Зонд равнодушно разворачивается, перемещаясь дальше.

Из окна по нему стреляют, едва не задев, и операторы поднимают разведчика выше. Укрывают за высотным деловым центром. Затем машинка проскальзывает под мостом монорельса, огибает рощу ветряных мельниц, подныривает под толстыми связками проводов.

Везде разруха и запустение.

Привычный мир открывается под необычным углом зрения, позволяя по-новому оценить десятки оттенков коричневого, стального и грязно-серого. Краски будто поблёкли, а может, это сказывается подступающая к Посаду зима? Но вид родного города неожиданно вызывает у Алекса ассоциации со старой лодкой, всё ещё ладной с виду, но на деле облезлой и источенной древесными жучками. Посреди этого безмолвного, задымлённого пожарами уныния сочно-зелёные изгороди искусственных кустарников в парковых зонах выглядят неуместными и насмешливо-оптимистичными.

Наблюдая за улицами, которые начинает заметать песок… за сгоревшими машинами… за телами, беспорядочно разбросанными повсюду… за выбитыми витринами и раскуроченными банковскими терминалами… наблюдая за открывшимся ему хаосом, Бельмондо с болью понимает, что с начала столкновений прошло всего несколько часов.

Несколько часов бесчинства и беззакония, подарившие слободе вид заброшенный и чужой, словно эта часть города оставлена жителями много лет назад. Эта мысль угнетает феромима, заставляя задуматься, каким жалким и ничтожным остаётся человек, пусть даже разгадавший секреты кибернетики и космических полётов, против планетарного метаболизма, энергетической диссипации и энтропии — настоящих правителей этого мира…

Беспилотник продолжает полёт, бесшумно продвигаясь над подожжённой слободой.

Алекс замечает, что большинство окон в жилых муравейниках занавешены шторами. Кое-где даже виднеются матрасы и фанерные щиты, прикрывающие стёкла, чтобы остановить осколки или шальные пули. Виднеется немало самодельных транспарантов, вывешенных с балконов и подоконников. На них: «здесь живут русские», «чистый Посад — белый Посад», «хачи в квартире № 356» и тому подобные надписи.

Камера замечает группу мужчин, одетых настолько разношерстно, модно и ярко, как это могут сделать лишь люди, ограбившие магазин одежды. Под дизайнерскими корсетными куртками весёленьких расцветок виднеются тюремные робы. В руках беглых арестантов поблёскивает воронёная сталь вынесенных из арсенала автоматов…

Такое чувство, что в добровольную изоляцию уходят целые микрорайоны. Тысячи жителей забиваются под плинтуса. Нет, у них не отнимают инфоспатиум. И вода, скорее всего, ещё в квартиры поступает, и электричество есть. Видны даже работающие магазины, пусть и торгующие через зарешеченное окно. Но над всем витает, словно этот самый зонд аэропанков, дух безнаказанности и вседозволенности; дух звериный, жестокий, опьянённый отсутствием гарантий возмездия.

Добрый дядя-полицейский не придёт на помощь. Пусть и раньше он приходил не всегда… и взятки брал, и злым был, и ангажированным, но сейчас он не придёт вообще. И это понимание откидывает привычную жизнь городского района на тонкую грань краха, за которой лежит пустошь животного царства, где выживает сильнейший…

Возле подъездов и на подступах к Стене дрон фиксирует два десятка брошенных магазинных тележек и рассыпанный скарб неудачливых беженцев — тех, кто попытался сразу покинуть зону погромов, но уткнулся в жестокость охотников или ограду, выросшую по периметру слободы. Абсорбэластоленовые тенты над улицами во многих местах сорваны, прорезаны или подожжены. Рекламные стелы повалены или разбиты пулями.

— Это вы хотели заснять? — спрашивает Бельмондо у двоих хирундо, меж которыми втиснулся, чтобы изучить записи. — За этим припёрлись в самое пекло?

— Ага, — серьёзно кивает Кожа, не отрываясь от просмотра.

— А ещё нужно проверить, — добавляет Что-Если, поглаживая себя по пурпурным мембранам в голове, — несколько наших схронов.

— Ага, — повторяет Кожедуб. — Беспорядки провоцируют нестабильность. И заставляют людей лезть туда, куда в обычное время им бы и не подумалось соваться. Сейчас проверим, и тихонечко уйдём.

Алекс едва удерживается от презрительного смешка. Перелётные двуличны, как и вся современная цивилизация. Как мир на глянцево-грязных улицах, которые панки так рьяно якобы презирают. Могли бы сразу сказать, что пришли в Марусино, чтобы убедиться в сохранности своего бесценного имущества…

Бель отходит прочь.

Снова садится рядом с Зерном и тут же замечает, что Куликов времени даром не терял. Пока мим ужасался видами с камер зонда, зуммер о чём-то перетёр с остальными аэропанками, и теперь у него на коленях раскрыт старый планшет в противоударном корпусе. Алекс бросает косой взгляд на экран, убедившись, что приятель копается в новостях.

— Ты псих, Зерно, — негромко и беззлобно бросает парень. — Только этого тебе не хватает, чтобы нервы окончательно испортить, да?

Ветер усиливается, снег сеется редкими горстями, день продолжает нарастать. Хирундо всецело поглощены пилотированием юркой машинки, негромко обсуждая увиденное на дисплеях. Бельмондо пытается унять гнев, размышляя, не связаться ли ему с профсоюзом. И тут же приходит к выводу, что небесные отбросы не доверят ему ни одного устройства, дающего даже мизерный шанс на пеленгацию их крохотного отряда.

— Прости, Алекс, — отвечает вдруг Лёня, когда Бель уже смиряется с его виноватым молчанием. Закуривает. Предлагает товарищу, но тот мотает головой. — Никак не думал, что эти кретины, хех, попрутся прямиком сюда…

— Крети-ины, — задумчиво тянет курьер, словно примеряя образ к окружающим их необычным людям. — Ладно уж, чего теперь стонать? Будем ждать и молиться… С этого поезда во время движения сойти непросто.

— Как ты думаешь, — спрашивает Куликов, не отрываясь от планшета и окутывая себя облаком табачного дыма, — введут войска в слободу?

— Думаю, да. — Алекс пожимает плечами, а перед глазами стоят образы замусоренных улиц. — Технику уже расконсервировали, солдат мобилизуют. Гарнизоны нынче, конечно, малочисленные. Но они профи. Надеюсь… Особенно, если в составе есть подразделения для городских действий. Такие разберутся со Жнецами за пару суток.

— Так считали все, — неожиданно-потяжелевшим тоном комментирует друг, длинной затяжкой приканчивая сигарету, — кто когда-либо ввязывался в силовое подавление уличных беспорядков.

— Не переоценивай бритоголовых, — отвечает Бель, а в памяти бьётся перепуганная птаха воспоминаний о беседах с Вышегородским и Татьяной. — Обычный сброд, хоть и вооружённый да обмазанный наркотной патокой. Но оставлять события в Марусино на самотёк никак нельзя. Глянь вон, что зонд снимает, мрак настоящий. А ещё там заражены люди. Которых убивают, и которые взялись убивать в ответ…

Куликов бросает на него косой взгляд, пытаясь уловить суть последних фраз. Алекс смекает, что тот по-прежнему ничего не слышал ни о препарате Дубинина, ни о сложной многоходовке Жнецов. Но тему предпочитает не развивать. И задаёт пиксельхантеру риторический вопрос:

— Думаешь, киргизы этой слободы сидят себе на попе ровно и терпят лишения? Как бы не так… Уверен, они тоже мародёрствуют. Грабят. Насилуют и убивают. И пришельцев, и своих, потому что тоже люди, сиречь — зверьё… — Он с дрожью вспоминает, с каким отчаянным бесстрашием безоружная толпа опрокинула вооружённый отряд «колготок». — Слобода на грани раскола, нужно срочно её спасать. И мне кажется, что Орлов с этой задачей справится вполне умело и бы…

Алекс скучающе поворачивается к лифтовым шахтам и вдруг замолкает. Потому что дверь на аварийные лестницы, чуть ранее проверенная Что-Если, теперь выглядит приоткрытой.

— Кажется, мы махнулись местами, — с сомнением говорит Куликов. — Я уже не уверен, что ввод войск пойдёт Посаду на пользу…

— Поясни?

Внимание мима поглощено дверным проёмом, и он просит, не особенно вникая в разговор.

— Дубинин и Сибирский Орёл были друзьями. Генерал уже знает, что за убийством бхикшу стоит не славянин. Операция в Марусино может превратиться в акт возмездия. Если ему придёт в голову, что…

— Погоди! — сквозь зубы осекает его Бель. Встаёт на ноги, намереваясь оповестить хирундо. — Кожа! Можно тебя?

Но не успевает.