– Господин, подайте грошик несчастной калеке, – канючу я, шлепая за жертвой, – смилуйтесь, господин, не ела три дня... И детишки голодные...
Насчёт детишек, конечно, загнула. Что называется, вошла в роль. Но ради дела на что только не пойдешь. Парнишка, стараясь не оборачиваться, говорит сквозь зубы:
– Отстань! Иди отсюда! Отстань, говорю!
Когда мы равняемся с заветным закоулком, я бесцеремонно хватаю его за штанину, придерживая, чтоб не убёг ненароком. Одновременно озираюсь – никого. Только я его собираюсь скрутить, как негодник достает из спрятанной под мышкой кобуры маленький кинжал. Точнее, стилет[1]. Взмахивает им, наивно полагая, что я испугаюсь. Кто-нибудь другой, может, дал бы деру, но не я. Наоборот, такие штучки мне нужны. Люблю кинжальчики, заточки, финки, все такое. У меня дома даже небольшая коллекция есть. Все, с кем я дружу – а это на девяносто процентов парни – знают, что лучший подарок Настьке – это какой-нибудь красивенький ножичек.
Выпрямляюсь, перехватываю руку с оружием, заламываю, и, затыкая рот парню, чтоб не поднял лишнего шума, тащу на место преступления, еще разок посмотрев, всё ли чисто. Обращаю внимание на менестреля, вальяжно шатающегося поблизости и распевающего скабрезные частушки, но он вроде как не просек, так что продолжим.
Припечатываю несчастного к стене, скидываю шляпу, приставляю стилетик к горлу. От изумления и страха у малого глаза чуть из орбит не лезут.
– Вижу, признал, – говорю ему. – Да, это я, рыжая бестия. Надеюсь, ты понимаешь, что надо соблюдать тишину?
Парнишка трясется, как осиновый лист.
– Кивни что ли, а то непонятно, дошло до тебя или нет.
Судорожно кивает. Ну, прямо как маленький мальчик, сейчас штанишки намочит.
– Если будешь делать всё, что скажу – уйдешь цел и здоров, понял? Скажи: понял.
– Понял, – лопочет он.
– Отлично. Теперь давай, раздевайся.
– Че… чего?
– Я тебя граблю, «чего»! Мне одежда твоя нужна. Вся, вплоть до трусов. Дошло? И пошевеливайся, время идет. А то зарежу. Чик под лопатку! Знаешь, как больно? Так что, сладенький, слушайся меня и выполняй требование. Одежду ложи вот на бочку. И кошель туда же. О! Точно! Деньги на бочку, ха-ха! Да не волнуйся ты так, маменька с папенькой тебе новые купят.
Парень оказывается каким-то квелым. Пришлось отвесить пару оплеух, чтобы не дай бог в обморок не упал. Подействовало. Когда стянул рубашку, обнажились кожа да кости.
– Ой, а что ты такой хлюпик? – не выдерживаю я. – У тебя тело, дружочек, как у моей сестренки. Ух ты бедненький мой! Ты продолжай, продолжай – добрая тетя не обидит.
Пока он раздевается, я быстренько стаскиваю с себя нищенское хламье, затем и платье. Обращаю внимание на панталоны. С кружевами и – о боже, какой кошмар! – с разрезом в интересном месте, чтобы посикать не снимая. Более убогое нижнее белье трудно вообразить. Интересно, кто меня, бесчувственную, переодевал в казематах? Неужто стражники? Небось облапали всю. Бррр! От одной только мысли дурно становится. К черту панталоны! Снимаю и остаюсь пред жертвой в чем мать родила. Реакция парня, конечно, забавляет. Он вытягивается так, словно узрел чудовище, жмурится, и бормочет молитву. Набор слов, что-то о каком-то Табе, о черноокой Уйнне, что укажет путь. Не могу удержаться, чтоб не постебать напоследок мальчика.
Хватаю его за шею, касаюсь кончиком стилета щеки.
– Скажи, я красивая? Красивая или нет? Не слышу!
– Красивая, – с трудом выдавливает он. Коленки дрожат.
– Очень красивая?
– Да, – чуть не плачет он.
Я его целую. В губы. Говорю:
– Прости, парень, но так надо.
И вырубаю его. Поддерживаю беднягу, чтоб в грязь не окунулся, сажаю на расстеленный плащ.
Всё, дело сделано. Одеваюсь. Отлично! Шмотки прекрасно подошли, даже штиблеты сидят как влитые. С пряжками, моднючие. Класс! Только с шевелюрой проблемы, пришлось спрятать под рубашку. Выбегаю, довольная…
Вот только парнишку вдруг жалко стало. Сидит он там, голый и несчастный. И чего поперся на рынок? Адреналинчику хлебнуть? От мамкиной опеки сбежать? Ну, вот и получил.
Понимаю, можно было и повежливей. Вошла в раж и теперь любой девичий поцелуй будет вызывать у бедолаги приступы ужаса, не иначе. Со мной часто так бывает – перегибаю. Импульсивная я деваха, что поделаешь.
Был, помнится, случай, кончившийся весьма плачевно. Может, и не к месту, но в целом, характерный. На одной вечеринке я, вот как и сейчас, задирала парней, высмеивала их, скажем так, мужесткость. Ну, наклюкалась немного сверх меры, с кем не бывает. Очень обиделись они и решили в темной подворотне отбуцкать по печени пьяную чиксу, чтобы языком поменьше трепала. И не только отбуцкать, но и, видимо, пустить тропою павшей женщины. Так сказать, на деле продемонстрировать, что с мужесткостью у них всё в порядке. Естественно, у них ничего не получилось. Однако, так как я, по причине нетрезвого состояния, не совсем адекватно контролировала свои действия, одному вывихнула плечо. Случайно, перестаралась. Тут же перепугавшись содеянного, я, как распоследняя дура, кинулась спасать чувака, наивно полагая, что могу не только раздавать тумаки, но и устранять последствия. И сломала ему руку.
Сама виновата. Нечего было бухать. Дело замяли, чувак выздоровел, мы в конце концов помирились, но всё же. Я даже заявилась к нему в больницу с огромным букетом цветов. Представляете, да? Девушка идет к покалеченному ею юноше с цветами в знак примирения. Но чувак на трезвую голову оказался с хорошим чувством юмора. «Никак не уймешься, да?» – спросил он со смехом.
С тех пор алкоголь я обхожу стороной.
Вообще, занятия силовыми видами спорта, особенно рукопашкой, самбо и тэ дэ, долгие зависы в качалках и фитнес-центрах дали неожиданно хороший результат. Тренеры вздыхали, глядя на меня, говоря: «Тебе бы на ринг, Настя! Ты бы всех порвала. У тебя талант» и всё в таком духе. Но меня это не привлекало.
А что меня привлекало? Ничего, если подумать. Ни спорт, ни филология. Ни дизайн интерьеров, куда подумывала перевестись. И уж конечно, не IT-специальности, куда меня склоняла мать. Сама-то она, бросив преподавательскую деятельность, безуспешно пыталась найти себя где-то там. Инвестиционная аналитика, кажется так. Хрень та еще. Но это не мешало ей мнить себя экспертом в этой области. Она вообще у меня душная. Нашла какие-то курсы в инете и айда меня уговаривать. «За этим будущее, Настенька, за этим будущее…» В компах я нуб. Все эти циферки, буковки, кнопочки… Он них только голова болит.
Ладно, не будем о грустном. Надо двигаться дальше. И тут я стопорюсь. А куда двигаться-то? К тем вороватым личностям? А как это будет выглядеть? Некий пижон подходит к эдакому Биллу Сайксу и говорит ему… Вот именно, что говорить-то? «Привет, я, типа, переодетая баба из другого мира, мне бы залечь на дно, а то за мной охотятся власти, хотят сжечь, понимаешь? А еще я хорошо дерусь и вообще не подарок». Даже если мне поверят и, что еще более невероятно, впишутся, куда приведут в итоге? В убогую конуру, где будет сидеть полубезумный старик, как тот же Феджин[2], или как его там звали.
Нет, что-то такой расклад не очень. Да и не нравятся мне они. Один тощий, в оспинах, другой вообще похож на маньяка-убийцу.
Пока я думаю, какой-то мелкий ловкач пытается срезать кошель. Ловлю его за руку, выкручиваю ухо.
– Так-так… – говорю. – Попался, который кусался.
– Пустите, – скривившись от боли, молит пацан.
– Хочешь сказать, что не будешь?
– Нет, господин. Не буду.
– Где ты видишь госпо… кхм… Короче: я тебе не верю. За воровство знаешь что причитается?
– Знаю, – плачет воришка. – Ссылка на «камни» к Блуду, или в «норы».
– Э… – теряюсь я, но тут же беру себя в руки. – Вот именно! Туда тебе и дорога, прощелыга!
– Пустите, господин! Я больше не буду!
– Не пущу, – отрезаю я, продолжая держать его за ухо и напряженно размышляя.
И тут на сцену неожиданно выходит тот самый менестрель.
– Уверен, – говорит он, улыбаясь и тренькая по струнам, – добрый юноша отпустит несчастного, тем более, что до проступка ведь не дошло, не так ли? Не будьте так строги к бедноте, о уважаемый, их на это толкает нужда.
Что-то темнит, подлец. Вблизи псевдо-Лютик еще меньше походит на своего игрового прототипа. В бородке частят сединки, вокруг глаз тонкие морщинки.
Попытаемся законнектиться с ним. Всё лучше, чем те барыги.
– С кем имею честь? – спрашиваю, отпуская пацана.
В ответ менестрель наклоняется ко мне и шепчет:
– Я знаю, кто ты.
Не успевает он это произнести, как я провожу излюбленный скрытный болевой прием – просто заламываю мизинец. Действует на всех безотказно.
– Еще раз, не расслышал? – спрашиваю у согнувшегося менестреля.
– Я знаю, кто ты, – стонет он в ответ. – Пусти, я тебе не враг. Просто поговорим в укромном местечке. Пусти, прошу тебя, сломаешь ведь палец, как я играть буду?
– Ладно, – отпускаю его. – Ты не сказал, как тебя зовут.
– Лис. Просто Лис. Все так меня кличут, – отвечает он, морщась от боли и тряся рукой. – Однако, хватка у тебя, сударыня, стальная…
– Если не хочешь еще, не называй меня сударыней.
Лис подавляет смешок и говорит:
– Такого как я, твой наряд не обманет. У меня глаз наметанный. Собственно, я заприметил тебя еще в другом одеянии. Слишком красива ты для нищенки. Надеюсь, тот юноша жив?
– Жив, жив, что ему станется, – угрюмо отвечаю я. М-да, кувырок с переодеванием, видать ничего не дал, если даже такой бродяга, как этот стихоплет, меня расколол на раз-два.
– Как же к тебе обращаться, позволь спросить? – интересуется Лис, просто Лис.
Вопрос ставит в тупик. Настя? Нет, отметаем. А как? Что-то в котелке моем пусто. Ничего, кроме Джеймса Джойса в голову и не приходит. Какой, к дьяволу, Джеймс Джойс? Думай, Настя, думай. Геральт? Ну нет, что ты в самом деле. Еще б Ильей Муромцем назвалась. Перебираю варианты: Джо, Лу… Лу? Что за еще за Лу, подруга? Смеешься? Ким? Меня так в школе звали: Ким-три-с-плюсом[3], намекая на мою успеваемость и привычку лазать по деревьям, шкодить и лупить мальчиков. Не, только не Ким.
Придумала! Назовусь-ка я Лео.
– Зови меня Лео.
– Понимаю, – улыбается Лис.
– Чего ты понимаешь, старый?
– Не хочешь называть свое настоящее имя.
– Меня зовут Лео, – упрямо повторяю я.
– Хорошо-хорошо! Лео, так Лео.
– Предлагай.
– Я видел тебя, Лео, в деле. Там, на площади. Сказать правду, я восхищен, и даже – только прошу, не злись! – влюблен. Можно сказать, по уши! Никогда не встречал такую сногсшибательную, и в прямом и переносном смысле, женщину…
– Твои дряблые кости, стихоплет, не достаточно крепко склеены, чтобы обладать мною.
– Из твоих цитат, о Лео, я сложу песню!
– Тогда будешь не петь, а гнусавить, так как я помну твой хитрый клюв, стихоплет. Лучше скажи, где мы можем уединится – не для любовных утех, как ты понимаешь, – и поговорить? Только предупреждаю – если заманишь в ловушку – умрешь. Даю слово, твоя никчемная жизнь оборвется, так и не закончив… не знаю, поэму. Ты пишешь поэму, стихоплет, под названием «Полвека поэзии?»[4]
Лис горделиво выпрямляется и со всем достоинством отвечает:
– Я не из тех, Лео, кто верит в сказки про злых ведьм с горы Шабашей. Слово дворянина – на твою честь никто не покусится! И что за идиотское название для поэмы? Полвека поэзии… Какой ужасный в своей зубодробительной претенциозности штамп! Идем со мной.
Пожимаю плечами и иду за ним. Посмотрим, что за фрукт. Чуйка мне подсказывает, что Лис, конечно, тот еще плут, но доверять ему можно. В любом случае, иного выхода нет.
– Итак, Лео, – говорит Лис. – Считаю своим долгом предупредить, что мы направляемся в дом терпимости.
– Так и знала.
– Спокойствие, Лео, спокойствие. Там мы точно сможем поговорить по душам, не привлекая внимания, так как ты явно не из наших краев. Не помешало бы посвятить тебя в кое-какие особенности, присущие нашему достославному городу, да и твою историю услышать, если, конечно, ты сочтешь нужным посвятить меня в свою тайну. Кроме того, я, кажется, знаю, во что тебя принарядить. Так, чтобы вопросов ни у кого не возникло.
Искомый дом терпимости, с предсказуемым названием «Роза любви» находится неподалеку, у реки. Двухэтажное здание, чью ветхость оттеняют красные полотнища, украшенные виноградной лозой окошки и призывно вывалившая мятые прелести рисованная блондинка на вывеске, держащая в зубках розу.
– Зайдем с черного хода, – говорит Лис.
Но за углом поджидают трое типов бандитского вида. Едва увидев их, Лис поворачивается.
– Не получится, – вздыхает он.
– Кредиторы?
– Что? Нет, это…
– Парни, посланные разгневанным родителем?
– Кем-кем? А, ты об этом. Нет, мои похождения по большей части в прошлом. А с тех пор, как я увидел тебя…
– Лис, прошу тебя…
– Не буду, ласточка, не буду. Что, и ласточка не нравится?
– Хрен с тобой, пусть будет ласточка. Идем через парадный вход.
– И так не получится.
– Почему?
– Там уже и на кредиторов можно нарваться.
– Я так понимаю, чтобы маман нас приняла, придется ее умаслить?
– Да, деньги не помешают, – смущенно соглашается Лис, указывая глазами на кошель. – На всякий случай.
– Понятно. А может, раскидаем тех, за углом?
– Лучше не надо.
– Ты их заманишь в тихое местечко…
– Я поражаюсь, ласточка, как у тебя всё просто. Решение, конечно, эффективное, но оно имеет долгосрочные последствия.
– Почему, кстати, они тебя тут ждут? Что, часто сюда ныряешь?
– Когда как.
– Так, и что делаем? Мне уже надоело торчать тут.
– Дай подумать. Если мы зайдем с парада, то, боюсь, можно все деньги раздать… А они нам еще пригодятся. А если с черного, то будем иметь дело только с Лизанькой.
– Кто такая Лизанька?
– Маман.
– Бывшая любовь?
– О да! Бывшая, к сожалению…
– Что, всё сложно?
– Не то слово. Но она тебе точно поможет. Придется выслушать пару неприятных слов, но что делать. Так, как же быть-то? Как быть… А может…
Но я уже не слушаю его, надоел. Буквально ощущаю затылком растущую панику менестреля. Выхожу за угол и останавливаюсь перед тремя головорезами. Кожаные простеганные дублеты, перчатки, короткие мечи, черные шляпы, оставляющие лица в тени.
– Здрасьте. Кого-то ждем? – спрашиваю, изобразив невинную улыбку.
– Иди отсюда! – говорит один из них и плюет мне под ноги. Смачный такой, густой харчок.
Это оскорбление, нет? Будем считать, что да.
Я в ответ бью его правой в лицо, левой всаживаю стилет в бок второму, пару секунд спустя вколачиваю подошву в туповатую физию третьего. Ох и хороши штиблеты – слюни разлетаются веером! Второй ухватился за бок, но еще в строю, тянется к мечу. Не даю ему опомниться, отправляю в мир грез с вертушки. Красиво получилось, обожаю вертушки! Всё, готовы братцы-кролики. Троица распростерлась на земле. Оборачиваюсь, подзываю менестреля.
– Ты что наделала? – ступая так, словно под ногами горячий песок, чуть не восклицает Лис. – Да ты знаешь, на кого руку подняла?
– Тот, кто их послал, – невозмутимо парирую я, обшаривая их карманы, – если он действительно умен, отправит этих дурней в отставку.
– Нет, нет! – заламывает руки Лис.
– А шляпы прикольные, – говорю, – возьму-ка одну себе. Денег у них все равно нет. Одни слезы.
– Они же очнутся!
– И что? Вломятся в бордель?
– Нет, не вломятся, но будут поджидать.
– С чем? – спрашиваю я, забрав всё их оружие. – С пустыми руками? Пусть ждут.
– Куда ты это денешь?
– Зашвырну куда-нибудь подальше.
Так и делаю. Три меча, кинжалы – всё летит в реку.
– Знаю я таких, – говорю. – Очухаются и уйдут, не бойся. Веди, где там твоя потайная дверка?
– Мне не жить, мне не жить… – хватаясь за волосы, горячится Лис. – И зачем я только с тобой связался?
– Не скули, ничего с тобой не будет.
– Ничего? Да ты знаешь…
– Что ты заладил! Раскинь мозгами, стихоплет, – они тебя не видели, так что ты не причем, успокойся. Идем, а то чем дальше мы тут стоим, тем больше привлекаем внимание. Эй, Лисёнок! Давай уже, приходи в себя. Я тебя в обиду не дам.
Обнимаю его и целую в щеку. Всё, растаял, стихоплет.
– Ну хорошо, – смахивая пот со лба, говорит он. – Если не видели, то и ничего, правда ведь?
– Конечно.
– Ох, и не по возрасту мне такие волнения…
– Да что ты говоришь? Ты дядька еще в соку.
– Ты так считаешь? Может, тогда…
– И не мечтай. Найдешь себе тихую старушку.
– Старушку? Обижаешь! Не нужны мне, поэту, старушки.
– А что тебе, молодуху? На кой она тебе, голодранцу?
Вот так разговаривая, мы оказываемся перед красной дверью, укрывшейся в тени деревьев.
__________
[1] Стилет – кинжал с тонким и узким клинком, в классическом варианте не имеющий заточки. Проще говоря, боевое шило.
[2 ]Билл Сайкс – персонаж романа Чарльза Диккенса «Приключения Оливера Твиста», грабитель и убийца, Феджин, или Фейгин – персонаж того же романа, предводитель шайки воров.
[3] Ким-пять-с-плюсом (Kim Possible, 2002 – 2007) – американский приключенческий мультсериал о девушке-акробатке, спасающей мир от различных неприятностей.
[4] «Полвека поэзии» – мемуары Лютика, персонажа серии книг Анджея Сапковского о ведьмаке Геральте.