Зови меня Лео. Том I

Глава 19. Полеты наяву

Ничего не предвещает беды. Благополучно запираем люк. Осматриваемся. Кроме накрытой тканью мебели, сваленных в кучу пик, мечей, щитов, мансарда чуть ли битком набита всем, что в скором будущем должно составить алхимическую лабораторию: штабеля ящиков, мешки с какими-то булыжниками, огромные пузатые плотно закупоренные бутыли с мутными разноцветными жидкостями внутри. В некоторых даже просматриваются части тела. Надеюсь, не человеческие. Чугунная печка странной конструкции (позже я узнала что это атанор – алхимическая печь). Через окно на крыше смотрит на небо здоровенная подзорная труба на треноге, рядом на покрытом пылью столе лежат какие-то книги, свитки, а также колбы, реторты.

И с обеих сторон двери.

– Одна из дверей ведёт в донжон, – говорит Дантеро. – Другая вниз, во дворец.

– И куда нам? – спрашиваю.

– В донжон, больше некуда. Оттуда придется спускаться. Наружу. На веревке. Как ни безумно это звучит.

Как раз в этот момент появляются новые действующие лица. Они вылезают из укрытий за ящиками, точно привидения. Наши старые знакомые с окрестностей дворца, с кем мы уже имели стычку, разрешившуюся вполне себе благополучно. Вот и доказательство, что Теоду тоже что-то затевает. Только что именно? Неужто артефакт спереть? Что-то мне подсказывает, что нет.

И на этот раз их дюжина.

– Тьфу! – плюю я с досады. – Вам-то что здесь надо? Или опять скажете, что это не наше дело?

– Конечно, сударыня, это не ваше дело, – соглашается, видимо, тот же субъект. Голос во всяком случае, похож. – Но увы, в данный момент разойтись миром мы не можем никак.

– Может, всё-таки договоримся? – без особой надежды в голосе спрашивает Дантеро.

Командир шпионов сдержанно смеётся.

– Это вряд ли. Понимаете, Дантеро, вы видели нас здесь и тем подписали себе смертный приговор. Сожалею, господа.

– Меня вы узнали, чего о вас я не могу сказать.

– О, меня вы не знаете!

– Может, познакомимся?

– Ни к чему. В лучшие времена я бы с удовольствием пообщался с вами, господин Дантеро, но сейчас увы. Еще раз – я сожалею, что так получилось.

– Да что с ними трепаться! – выкрикиваю я. – Сожалеет он. К бою, псы!

– Соглашусь с вашей спутницей! – учтиво кланяется командир шпионов, обнажая рапиру. – Защищайтесь, господа!

– Но вас втрое больше! – уныло говорит Дантеро. – Не по чести схватка.

– Искренне прошу прощения, но сейчас не до чести, любезный друг, обстоятельства таковы. Обстоятельства выше нас.

Опять заварушка. Начинает надоедать, если честно. Хорошо саблю прихватила. Но только я собираюсь бросаться в атаку, как дверь слева распахивается и в мансарду вваливается гвардия, но уже под предводительством самого барона Робаша. Он жутко разозлен, а по лицу расплываются багровые пятна. И как его до сих пор удар не хватил?

– Вот они! – вопит он не своим голосом. – Убейте их! Стоп!.. А вы, разрази меня гром, кто такие?

Вид незнакомцев вводит барона с его сворой в ступор.

Безвыходная ситуация, понимаю. Но пока неприятели разглядывают друг друга, напряженно размышляя, как быть дальше, у меня возникает план.

– В бутылях горючка? – тихо спрашиваю Дантеро, доставая из рюкзака зажигалку. Не какую-то там, а «Zippo». Да, подарок поклонника. Только зачем мне, некурящей, зажигалка, я не понимала. Поклонники, они такие. Иногда дарят очень странные вещи. Короче, носила, как прикольную (и дорогую, прошу заметить) штучку.

Не понимала до сего момента.

– Не совсем, – отвечает красавчик. – Но вместе с…

– Если я поддам огоньку, бахнет или нет? Да иди нет, отвечай быстрее!

– Прежде надо разбить бутыли.

– Понятно. В общем так, мальчики. Пробиваемся вон к той дверке, по пути желательно бы прихватить что-нибудь, чем можно пальнуть в сосуды, а дальше увидите.

– Ох, чую я, с этой передряги живыми нам не уйти, – ворчит Дантеро, однако неожиданно вытаскивает из-за пазухи оба пистолета и выстреливает в бутыли. – Теперь твой ход, возлюбленная!

– Какой тут к дьяволу ход! – кричу я, швырнув прямо в растекшуюся лужу зажигалку. Да, в этом и состоит план. Устроить большой бабах. – Бежим, пацаны!

И пока обе стороны с ужасом взирают, как, разумеется, колдовской огонек летит в лужу неизвестной субстанции, мы на всех парах несёмся к противоположной двери, моля, чтобы она не была закрыта.

Но она закрыта. Однако Пегий плечом вышибает ее и… улетает. А следом улетаем и мы. Прямо так – за дверкой и правда донжон, проще говоря, башня. Вот только пола нет. Только узенький настил. Внизу растянуты какие-то полотнища, навесы, вижу строительные леса, стремянки, лестницы.

Летим, ёшкин кот! Этот полет я запомню надолго. Помедли мы, не знаю, секунд тридцать, и хана бы нам. Потому что в мансарде рвануло так, что у меня заложило уши. Из двери вырывается густой сноп необычного желтоватого дыма. Резко запахло каким-то тухляком.

Но это полбеды. Мы всей четверкой приземляется на спасительное полотнище, с воплями скатываемся с него, падаем на леса, леса проламываются, мы летим еще ниже, еще несколько досок рушатся, пылища, с диким звоном падают какие-то ведра, строительная утварь, на голову нам льётся что-то вроде разведенной в воде побелки.

Нескончаемо долгие секунды мы катимся, пока, наконец, не приземляемся на досках. Очередной настил.

Ох, мамочка родная… Такое чувство, что по мне промчалось стадо бизонов. Шевелю руками, ногами, вроде ничего не сломано. Проверяю артефакт – на месте. Рядом стонут мальчики.

– Все целы? – спрашиваю.

– Кажется, да, – отвечает Дантеро.

– А ещё говорят, что я сумасшедший, – с глуповатой улыбкой говорит Пегий, лёжа с раскинутыми руками.

Ага, камень в мой огород.

– Я не сумасшедшая, – отвечаю. – Я отчаянная. Смелая. Может и безрассудная, не спорю. Вот ты реально безумен, Пегий. Во всяком случае, на такие выходки с прилюдным обнажением интимных частей тела я не способна.

– Уж лучше прилюдно обнажаться, чем рисковать свернуть себе шею.

– Каждому свое, – философски замечает Дантеро, со стоном поднимаясь.

– Чего? – возражаю я. – Каждому свое? А был ли у нас выбор? А? Или мы или они! Так что не нуди мне тут!

И тут я случайно гляжу вверх.

– Ой! – вырывается у меня. – Только не это!

– Что такое? Дантеро тоже поднимает голову и видит медленно оседающее ядовито-оранжевое облачко. – И правда, лучше бы отсюда уйти.

И это не всё. Где-то внизу хлопает дверь, слышится топот многочисленных ног.

– Они должны быть здесь! – слышится крик. – Ищите! Ищите, я сказал! Переройте тут всё!

Кто это, интересно? Может, хозяйский сынок? Как его там… Анри, вот.

– Вон они! – (заметили, суки!) – Наверху! Они наверху!

– Взять их! Любой ценой! Лезьте наверх! Лестницы? Где лестницы? Они мне за всё ответят!

Дантеро, Баколай и даже Пегий устало и обречённо вздыхают. На мгновение паника захватывает и меня, но только на мгновение. Вижу окошко. Небольшое: полтора на полметра. Самое главное – не забрано решеткой. Только витражное стекло. Вылезть можно.

– Туда! – говорю я и бесцеремонно снимаю с Баколая связанную в бухту верёвку. Локтем разбиваю стекло, кинжалом сношу остатки, чтобы не порезаться. Зацепляюсь крюком и уже было лезу наружу.

– Я остаюсь, – угрюмо отвечает Пегий.

Крики внизу все ближе.

– Да ладно! – говорю. – Знаменитый псих Пегий боится высоты?

– Я остаюсь, – повторяет он. – За меня не беспокойтесь, я спрячусь здесь.

С этими словами он разворачивается и уходит. Надо сказать, у него талант к скрытности – только он был здесь, и вот его уже нет.

– Хорошо, пусть остаётся. Я спускаюсь, вы за мной.

И не дожидаясь новых возражений, выбираюсь в окно. Держась одной рукой за подоконник, дёргаю верёвку – крюк держит. Смотрю вниз – до узенького уступа метра три. Но до земли ещё тридцать. Придется спрыгивать на ближайшие ёлки. Рискованно: лететь далековато, можно и промахнуться. Уцепимся, оцарапаемся, но вариантов больше нет. При должном везении достигнем земли, а там и до Чоша с лошадьми рукой подать.

Только бы не сорваться и не переломать кости.

Спускаюсь. Я не занималась скалолазанием, но в теории знаю, как это делается. Главное, долго не думать.

Минута и я становлюсь на твердую почву. Места маловато – сантиметров пятьдесят в самой широкой части, но стоять можно.

– Данте! – кричу я. – Ну что ты там? Лезь давай!

– Иду! – слышу его надломленный голос. Боится.

– Не бойся, я тут, подхвачу тебя!

– Да…

Видно, с каким трудом ему даются эти метры. Тем не менее он справляется, прижимается к стене, дрожит.

– Всё хорошо, – подбадриваю его. – Ты молодец. Остаётся только Коля.

– Кто?

– Ну Коля. Баколай.

Баколай, наконец-то, выбирается. Вижу, у него нервы крепче. Ему оставалось всего ничего, как из окна высовывается чья-то злодейская рожа с короткими усами.

– Ага! – вырывается из глотки мужика радостный вопль. – Попались, голубчики! Ну вот вам и конец!

И мужик выстреливает.

– Нет! – только и успеваем мы крикнуть, провожая взглядом сорвавшегося Баколая. Удивительно, но даже на пороге смерти он сохраняет непроницаемое выражение лица.

– Сейчас и этих пристрелим, – радуется, шевеля усами, мужик и оборачиваясь, кричит своим: – эй, там! Пару пистолетов мне и поживее! Сейчас птичек подстрелим.

Дантеро охватывает ужас. Он вжимается в стену всем телом, трясется, приговаривая:

– Нет, нет, нет… только не это, нет…

Я беру его за руку, сжимаю.

– Данте, любимый! Решайся. Я с тобой. Ну, вместе! Данте! Посмотри на меня! Посмотри на меня! Я здесь, с тобой. Я тебя не брошу.

Выстрел. Мимо. Ещё выстрел – пуля рыхлит почву у мысков сапог.

– Нет, нет…

– Данте! Посмотри на меня! Пожалуйста!

– Ещё пистолеты! – орет усатый. – Ну быстрее, олухи! Сейчас, мои милые, сейчас… Ну-ка, братцы, поддержите меня! Вылезу подальше, прицелюсь, чтобы прихлопнуть ворюг наверняка!

– Нет… нет…

– Данте!

Красавчик, наконец, отрывается от бездны, глядит на меня. В глазах дикий страх.

– Не бойся! – говорю ему. – Держи мою руку. Ну давай, на счёт три. Раз, два, три!..

– Нет!!!

Сдергиваю его с уступа, прыгаем. Затылком ощущаю ветерок от просвистевшей пули. Вовремя.

Опять летим. Ну, ну!

Есть! Что есть силы хвастаемся за колючие ветви ели, цепляемся, машем руками, но удержаться не можем. Тем не менее цель достигнута: мы среди деревьев и это главное. Падаем, проламывая ветки, наши бедные тела пересчитывают их наверное, все, какие только есть. Сверху раздаются выстрелы. Но это уже выстрелы от отчаяния, в пустоту.

Бумк! Ох ты ж ё-моё… Как же больно-то…

Но тут уже всё, земля. Ветви задержали нас, мягкий подлесок уберег. И снова нам везёт. Только вот это последнее приключение сказывается на Дантеро не лучшим образом. Он начинает натурально ржать как конь. Аж до слез. Очень быстро соображаю, что это последствия сильнейшего стресса. Со всего размаху всаживаю ему пощечину и он разом затихает.

– За что? – спрашивает он, потирая щеку.

– Чтоб в себя пришел. Не истери. Лучше скажи, ничего не сломал?

Дантеро ощупывает себя. А руки-то трясутся!

– Вроде нет.

– Вот и хорошо. Двигаем далее.

До сих пор не представляю, как мы уцелели и как у нас ещё хватило сил бежать дальше. Скорее из-за адреналина. У меня-то точно он зашкаливает.

Пробежав пару метров видим беднягу Баколая. Изувечило его знатно. Но оплакивать погибшего товарища нет времени, надо уносить ноги.

– Ты помнишь, куда бежать?

– Кажется, да.

– Тогда показывай! Уносим ноги, пока бароновы молодцы не догадались сюда явиться!

Несёмся. Мелькают деревья, хлещет по лицу листва. Дорога. Оглядываемся – пусто.

– Здесь?

– Вроде.

– Что дальше?

– Надо подать знак.

– Какой?

– Что-то мы заранее этот момент не обговорили…

– Ну и придурки! – сержусь я, и сунув два пальца в рот, выдаю папин командирский свист.

Дантеро не выдерживает, видно, пережитое окончательно доканывает его нервную систему:

– Ты невыносима, Лео! Мы же вместе обсуждали это! Почему не предложила подать сигнал? И вообще…

– Да не ори ты! – обрываю его. – Почему да почему. Всё у вас бабы виноваты.

– Я этого не говорил, вот не надо!

– А чего тогда скулишь?

– Я… а, да ну тебя! – И он отворачивается.

Ну надо же, распсиховался! Обиделся. Я ему, можно сказать, жизнь спасла, а он отворачивается! Да катись ты, воздыхатель херов, куда подальше, думаю я.

– Ну и заткнись! – огрызаюсь и снова свищу.

Наконец, раздается ржание коней и из-за кустов вылезает Чош.

– Долго тебя ждать? Ты чего там, заснул?

– Не ругайся, Лео, – говорит, затягивая ремень, Чош. – Отошёл по нужде.

– Нашел время! Седлаем коней и смываемся!

– А Пегий с Баколаем где?

– Пегий остался в замке, сказал, что спрячется. Баколай… Баколай, к сожалению, погиб.

– Вот же черт! Как так-то?

– Подстрелили, когда спускался. Упал, разбился.

– Я слышал выстрелы. Гады! Натурально, гады!

– Ничего не поделаешь. Предприятие предполагало риск, мы все это понимали. Но мы там шороху навели! И, я бы сказала, основательно так. Уверена, наш визит они запомнят надолго.

– Но камень-то свистнули?

– А то! А еще… Кажется, барон того. Крякнул.

– Что значит «крякнул»?

– Отправился к праотцам.

– Серьезно? Да что вы там такое устроили?

– Бедлам. Никогда рассказывать. Тикаем!

Едем с полчаса по ухабистым проселочным дорогам, по еле заметным тропкам. Оказываемся в заброшенной деревеньке где-то у черта на куличках. У единственной халупы с уцелевшей крышей стоит телега со впряженным в нее костлявым мулом. На телеге два мужика. Присматриваюсь – это Петур с Колбасой.

Спешиваемся. Снимаю повязку с лица.

– В доме одежда, Лео, – говорит Чош. – Переоденься и поедешь с Петуром и Колбасой до места. Они знают куда.

– А ты?

– Мы с Чошем тоже переоденемся, – встревает Дантеро. – От старых вещей избавимся, сами затаимся. Нельзя всем скопом, лучше разделиться. А мое лицо тут каждой собаке известно, так что я лучше схоронюсь до поры. Вы с парнями после передачи артефакта Буну и Рейшо тоже уедете в леса. Они знают куда. На время спрячемся, пересидим, так как мы не просто своровали артефакт, но и недурственную кашу заварили.

– Да, позабавились мы на славу, – соглашаюсь.

– Лео? – Дантеро подходит ко мне. – Прости меня.

– За что?

– Я перенервничал. Смалодушничал, нагрубил.

– Да все нормально, – машу я рукой. – Было отчего.

– Таких приключений у меня еще не было.

– Но ведь весело же было?

– Даже очень. – Дантеро скованно улыбается.

– Блин, надеюсь с Пегим всё в порядке.

– О, насчет этого идиота не волнуйся, – усмехается Чош. – Уж он-то и не из таких переделок выбирался.

– Просто люди барона сейчас прочесывают дворец. Как бы не попался.

– Пегий может схорониться хоть крысиной норе. Не найдут, вот увидишь.

– Ладно, я пойду, переоденусь.

– Ждем, – говорит Дантеро.

Быстренько скидываю воровской прикид, облачаюсь крестьянкой: грубое домотканое платье до самых пят, полушерстяная накидка, платок на голову. Выхожу.

– Чехонте! – подзываю я здоровяка.

– Не называй меня так, сколько раз можно просить!

– Буду называть, хоть ты тресни! – по привычке перечу я, вытаскивая из рюкзака мешок с «Сердцем Альвы» и бросая его в телегу. – Возьми мой рюкзачок.

– Да, Чош, возьми, – говорит Дантеро. – Там магическая табличка, которая говорит голосами демонов. Бери, бери.

Бью ножкой по ступне красавчика.

– Хватит! – хмурюсь я. – Вот чего ты опять?

– Просто шучу. Разряжаю обстановку.

– Так там есть эта штука, о которой Дантеро сказал, или нет? – настороженно интересуется Чош.

– Бери давай! – сую я рюкзак в руки здоровяку. – И чтобы сохранил, мне он еще пригодится, понял? Головой отвечаешь!

– С каких это пор ты здесь командуешь?

– Вот-вот, и я о том же, – поддерживает его Дантеро.

– Вам показать пару приемчиков из моего арсенала, или не надо?

– Нет, не надо! – машут руками оба.

– Мы, пожалуй, поедем, – говорит красавчик и идет прочь.

– Это еще что такое? – недоумеваю я. – А поцелуй на прощание?

– А можно мне? – тут же предлагает Чош.

– А ты иди кобылу под хвост поцелуй!

– Ну зачем так грубо, Лео?

– Может потому, что мой парень – бесчувственный баран?

– Прости, милая Лео, прости, – спохватывается Дантеро и тянется ко мне. – Мне нет прощения, признаю.

Милостиво отвечаю на поцелуй.

– Эх, мужики… – вздыхаю.

– Это точно, Лео, – улыбается во всю свою щербатую пасть Чош. Он уже на коне. Дантеро тоже седлает коня.

– До вечера, любимая!

– Езжай уже, любовничек хренов.

Дантеро шлет мне воздушный поцелуй и исчезает. Я забираюсь в телегу, прячу мешок под соломой.

– Ну, мальчики, – говорю, – трогайте. Доделаем дело и отдыхать.

Колбаса издает неопределенный звук, не то мычит, не то ворчит. Ну и ладно, он странный парень. Хотя всё равно, как-то чересчур напряжен. Впрочем, Петур тоже.

– Расслабьтесь, мужики, – говорю им. – Самое трудное позади. Долго ехать?

– Нет, – глухо отзывается Колбаса. – Тут, наверное, с полчаса.

– Кто нас будет ждать?

– Могу точно сказать, что «кормчий».

– Ага, понятно.

Молчание. Подмечаю, что Колбаса ведет себя неестественно сковано. Даже для себя самого. А, да ладно, я его не очень хорошо знаю. Вот Петур в поряде. Он всегда в моем присутствии чувствует себя будто не в своей тарелке. Робеет. Нецелованный парнишка.

– Как ты выбрался, Петя? – интересуюсь, растянувшись на соломе.

– Да никак, – отвечает он. – Пока сидел, думал-гадал, подъехало несколько всадников с гербом графа и начали переругиваться со стражей барона. Тут и гвардейцы князя встряли. Чего они там не поделили, не могу сказать. Вижу – кареты гостей разъезжаются от греха подальше, ну, я подумал-подумал и тоже дёру. Хотя, вроде как до схватки не дошло.

– А карета где?

– Оставил в условленном месте, в лесу неподалеку, и к Чошу. Вот и всё.

– Ну и хорошо. Я что-то устала, мальчики. Если засну, толкните меня.

Меня правда неудержимо тянет спать. Сказались волнения последних дней, да и в ночь перед ограблением спала совсем плохо, ворочалась.

Кажется, глаза прикрыла на минуту. Вскакиваю, гляжу – лесная опушка. Колбаса смотрит на меня.

– Что такое, милок? – потягиваясь, спрашиваю у него.

– Прости, Лео, – чуть не плачет он. – Прости, я вынужден был… Приказ «кормчего», сама понимаешь. Как не выполнить? А то ведь мне кранты… Прости, Лео, прости, молю тебя! И тебя, Петур, прошу простить. Ты ж мне как брат! Мне век в аду гнить, понимаю! Простите, ребята!

С этими словами Колбаса соскакивает с телеги, бросается наутек и скрывается в чаще.

Затем оттуда выходит примерно двадцать вооруженных до зубов головорезов с псами на цепях. Псы выглядят как настоящие исчадия ада – огромные, черные, глаза кроваво-красные, с пастей, полной острых клыков, капает слюна. Да и бандюки совсем не чета толпе аляповатых модников с гульфиками между ног, которые гонялись за нами по всему замку.

Петур, видно, не в курсе, кто это. Разинул рот. Дрожит.

– Ну что, Петька, – говорю я с грустью. – Как жопой чуяла, кинут!