Зови меня Лео. Том I

Глава 25. Для разговоров много тем

Снова этот запах. Дымок, сухие травы, соль, солома, пот, табак – такие ассоциации приходят на ум. Тут же приходит осознание, что я вообще-то проснулась. Или вышла из небытия. Словно вынырнула из глубокого илистого омута, вдохнула, наполнила легкие живительным воздухом. Воздухом, етит меня за ногу! Несмотря на запахи, есть здесь какая-то свежесть что ли… морозец.

Открываю глаза и некоторое время моргаю, тру их, слезятся. Светло, уж очень светло. Проморгавшись, вижу… Сандру.

Моя вроде как служанка расплывается в улыбке, вскакивает.

– Ты очнулась! – верещит она. – Ты пришла в себя! Урта! Урта, Лео очнулась! Урта-а!

Какое-то время непонимающе смотрю на нее.

– Ты здесь какими судьбами? – спрашиваю. Не без труда – в горле пересохло. Хриплю, как после недельного запоя. Наверное и выгляжу соответствующе.

– Ты лежи, я сейчас Урту позову, лежи! – говорит она.

– Вот еще! Належалась уже, спасибо. – И пытаюсь подняться. Откидываю одеяло… ну да, голая. Ладно, полагаю, что за мной ухаживала Сандра, и то радует. Присматривала. Кормила, поила. Судно выносила, эмм… подмывала? Боже… Аж стыдно стало. Хотя, чего тут стыдиться? Ну да, глотнула отравы, но учитывая, через что я прошла, маленький промах ничего не решает. Хорошо, что жива осталась. Вот не зря в народе говорится – держи рот на замке. А то не только муха залетит. Но и кое-что похуже.

Приходит, ковыляя, якут… то есть, простите, Урта. Натянула одеялко, гляжу на него с интересом. Он бесцеремонно разглядывает мои зрачки, растягивая веки заскорузлыми обветренными пальцами, просит показать язык, ощупывает зачем-то голову, удовлетворительно прищелкивает языком.

– Да, – говорит он. – Хорошо. Очень хорошо.

– Доктор, я могу встать? – спрашиваю я. – Или постельный режим еще продолжается?

– Не доктор, Урта! Я – Урта!

– Да знаю я, знаю.

– Пусть подниматься, – говорит он Сандре. – Но будь рядом. Поддерживай. Поняла? Еще очень слабый.

– Да, да, конечно, – суетится Сандра.

Урта, также пошатываясь, уходит. Странный старичок. Харизматичный.

– Дай одеться во что-нибудь, – прошу.

– Сейчас, – мечется по халупе Сандра. – Я сейчас…

– Да не суетись ты так. Лучше скажи, как ты тут оказалась?

– Пришла с Чошем и его ребятами, – рыская по углам, разбирая какие-то тряпки, оглядывая их критически, отбрасывая в сторону, отвечает она. – Они привели меня сюда.

– Чош тоже здесь?

– Да.

– А кто еще?

– Пегий, Куль, Дастур, Дантеро.

– О! И Пегий тоже? Выбрался-таки!

– Да. Неприятный тип. Постоянно лезет ко мне. Мерзости всякие говорит.

Не выдерживаю и смеюсь.

– Да, – говорю я. – Пегий в своем репертуаре.

– Да ну его. И ещё Лис тут. Тоже с нами пришел.

– Да ну? И рифмоплет?

– Ага и стишки сочиняет о несчастной любви. Пытается во всяком случае.

– Надо же. Понимаю его, после Блудова узилища и не так затоскуешь. Слушай, Сандра! Скажи, сколько я тут валяюсь?

Сандра выпрямляется, смахивает со лба прядь волос.

– Я здесь уже дней семь. Урта говорил, что откачивал тебя еще дней пять или шесть.

– Ба! Почти две недели?

– Да, две недели.

– И что, я все время была в отключке? Ну спала, – поправлюсь я, заметив непонимание.

– Всегда спала, – отвечает она. – Иногда кричала. Металась, как в горячке.

Сандра продолжает рыться в белье.

– Сандра, дай во что-нибудь одеться, – не выдерживаю я. – Все равно во что, не стоит так стараться.

Сказав это, пытаюсь подняться, однако ноги не слушаются, и я падаю. Хорошо хоть на кровать. М-да, немудрено так ослабеть за столько-то времени.

В конце концов, я кое-как натягиваю какие-то шмотки, не самые презентабельные (хорошо хоть выстиранные Сандрой), набрасываю на себя овчинный тулупчик – на улице прохладно – и опираясь о Сандру, выхожу на улицу.

Ничего не скажешь, приют мы нашли в весьма живописном местечке – в уединенном ущельице. Вокруг горы, поросшие в основном хвойными породами деревьев, со склонов текут ручейки. На вершинах некоторых пик красуются снежные шапки.

Уртово убежище стоит на трёх ручьях. Дом, сарай, лобное место, – простой пятачок с углублением, где разжигали огонь и бревна с пеньками вокруг, – плюс парочка примитивных шалашиков, на постройку которых пошли шкуры животных, старые тряпки и ветки. Там, видать, обитали мужики. А еще частокол, возведенный, видимо, совсем недавно. Тропинка, петляя, убегает вниз в плотную темную чащу.

Тесновато, если так-то, но, черт меня побери, красивей и атмосферный местечка не сыскать. Эта локация мне сразу приглянулась. Пожалуй, лучшее, что видала в Пагорге.

На лобном месте кухарит долговязый детина – лицо в оспинах, странное, если не сказать больше, выражение лица. Пока я морщусь, силясь вспомнить его имя, Сандра уже кричит ему:

– Ну чего расселся, Куль? Иди помоги!

Куль сидит на кортах и с чрезвычайной важностью помешивает здоровенной деревянной ложкой похлёбку в котелке над огнем. Услыхав свое имя, он с видом глубокомысленным вскидывает бровь, но едва увидев, кого тащит на себе Сандра, тут же кладет ложку на пенек и спешит на помощь. Надо признаться, такое обилие свежего во всех смыслах этого слова воздуха действует на меня немного не так, как я ожидала. Начинает кружиться голова, что вместе со слабостью и затекшим от долгой беспамятной лёжки телом, чуть было не приводит к очередному обмороку.

Но я удерживаюсь в сознании. Сандра с Кулем бережно усаживают меня подле очага.

– Очень рад тебя видеть в добром здравии, сэнсей Лео, – словно заученную фразу выдает Куль, вернувшись к прерванному занятию. Я его плохо помню, а зря. Парень держится так серьезно, что даже смешно становится. И ещё глаза чуть навыкате, что дополнительно придает ему комичности.

– Ты знаешь, мне тоже, – честно отвечаю я, улыбаясь. – Что варишь?

– О! Мясо, сушеные грибы, чечевица, кое-какие травы в качестве приправы.

– А мясо чьё?

– Архарье.

– Чье-чье? Горного барана что ли?

– Да. Жестковатое, но если предварительно вымочить, то вполне.

– Пахнет вкусно.

– Ещё не доварилось, надо чуть подождать…

– Нет, не надо, мне бы попить. Боюсь, сразу такую тяжелую пищу мой желудок не осилит.

– Есть молоко, – говорит Сандра. – Козье. И мед есть.

– Во! Откуда молоко? Урта коз держит?

– Да, у него тут небольшой загончик. Миленькие козы, такие смешные. А мед дикий. Его Пегий добывает.

– Ну, Пегий прям душка. Сделай молочка, пожалуйста, Сандра. С медком, если можно.

Молочко заходит на ура. Жирновато, но ничего. Проваливается. Таким вот образом чуток оклемавшись, и приведя в порядок мысли, я замечаю отсутствие остальных вышеназванных.

– Чош, Дастур, Дантеро и Пегий отправились на вылазку в одно село, – отвечает Куль. – За припасами. Мяса-то у нас вдоволь, а вот крупы, соли, хлеба, сахара мало. Опасное предприятие, но кто его знает, сколько нам тут придется обитать. Поэтому приходится рисковать.

– Подозреваю, в селении обитает люд, не питающий к таким, как мы, особых симпатий?

– А где сейчас найти людей с симпатиями? – задает Куль риторический, как мне тогда показалось, вопрос.

– Так, хорошо, – говорю. – Тогда где Лис?

– Где-то бродит, – отвечает Сандра. – Вздыхает. О любви своей несчастной. Если честно, надоел порядком. Да и толку от него никакого. Вон, и Урта ворчит на него. Не работает, бездельничает, но, несмотря на тоску, аппетит у него хороший.

Куль усмехается.

– О ком, если не секрет, вздыхает?

– А вон он идёт, – указывает поварешкой Куль. – Вот сейчас он тебе сам и расскажет.

За то время, пока я не видела Георга, он заметно постарел, похудел, осунулся. Франтоватый наряд пообветшал, перо на шляпе повисло мокрой плетью. Но лютня с ним. Приобнимает инструмент, совсем как ребеночка.

– Лео! Ласточка! – восклицает он и лезет обниматься. – Ты не представляешь, как я рад видеть тебя в добром здравии! Наконец-то ты очнулась! А я так молился, так молился!

– Ну хватит меня тискать, я еще не совсем оправилась, – морщусь я под его неуклюжими объятиями. – Лучше скажи, сам-то как ты?

Лис садится рядом. Вздыхает.

– Плохо, Лео, плохо.

– И чего так?

– Ну, во-первых, время, проведенное под пятой этого, с позволения сказать, чудовища, известного как Блуд Нечестивый, Блуд Богохульный, богомерзкий, похотливый, моей тонкой душевной организации нанесло непоправимый ущерб. Я более не могу сочинять, Лео, больше не могу, увы и ах! Как тут не вспомнить незабвенного Фопергельса Младшего: «добра не жди, кто волка звал на ужин!»[1]. Вот и остается мне…

– Да погоди ты причитать! – бесцеремонно обрываю его. – Где Лизэ?

И тут к моему удивлению Лис разражается плачем. Видавшим виды платочком вытирает слезы. Чувствуя себя глуповато в роли утешительницы великовозрастного балбеса, похлопываю его по плечу. Сандра характерно закатывает глаза, показывая, что такое с рифмоплетом происходит постоянно, поэтому не стоит так беспокоится.

– Ненастью наступил черед, – гордо выпрямившись и театрально подмахивая себе рукой, декламирует Лис. – Нагих садов печален вид,

И редко птица запоет,

И стих мой жалобно звенит.

Да, в плен любовь меня взяла,

Но счастье не дала познать.

– Лис, перестань, пожалуйста, – начинаю сердится я. – Я только-только продрала глаза и хочу знать, что случилось. Ответь, прошу, что с Лизэ?

– Вот именно, ласточка, что я не могу знать, что с ней! Как тебе, должно быть уже известно, благородные господа и наши – как неожиданно! – добрые друзья Чош и Дастур, а также присутствующий тут достопочтенный Куль пришли в «Розу любви» и предложили Лизэ уходить с ними! Но она отвергла это предложение, представь себе, и отвергла с презрением. У одной лишь Сандры хватило ума присоединиться к нам и тем самым, быть может, спасти себя от неминуемой смерти.

– Почему неминуемой? Что такого стряслось в Пагорге? «Песта»?

– Она самая, о драгоценная моя ласточка! Она самая! И в гораздо больших масштабах, в ужаснейших, кошмарнейших масштабах, Лео, любимая моя! Как это в духе Лизэ! Она всегда отличалась некоей взбалмошностью! Моя дражайшая супружница дала опрометчиво гневливую и суровую отповедь нашим бескорыстным друзьям, дескать, «стану я бежать с какими-то проходимцами и ворами из нашего славного града как крыса с тонущего корабля!» В этом вся она, вся! Как ни умолял я ее, валялся в ногах, Лизэ, моя старая любовь лишь посмеялась надо мной! Глупая, глупая, глупая! Погубила себя и девочек погубила – вот что ужасно! О жестокосердная судьба! О Таб, о святые угодники, Лёр Юный, пречистый! За что вы отвернулись от нас? Что мы сделали вам?

– Ну, может… может они в безопасности? – предчувствуя, что всё плохо, предполагаю я.

– Когда объявился Пегий, это произошло, кажется, пять дней назад… он сказал, что видел обугленные останки дома, – мрачно говорит Сандра. – Заведения мадам Лизэ больше нет. Где она, что с ней, с девчонками – неизвестно.

Лис плачет еще пуще. Приходит Урта с охапкой дров, бросает их рядом с очагом. Смотрит на Лиса, плюет и уходит прочь, что-то сердито выговаривая.

Постепенно менестрель успокаивается и уходит, еле волоча ноги. Мне и жалко его и нет. Ну разве можно в такие времена поддаваться унынию? Бороться, бороться! Не сдаваться! Едва я думаю об этом, как вспоминается предатель Бун и волна ярости накрывает меня. Однако я слишком слаба и гнев единственно пробуждает во мне аппетит. С удовольствием отведываю стряпню Куля – неплохо и даже очень – поудобнее устраиваюсь у огня и… засыпаю.

Просыпаюсь уже затемно от толчка Сандры. Укутанная одеялом. Блин, как же хорошо спать под открытым небом в горах.

– Идут, – шепчет она. – Не хотела будить тебя, но…

– Кто? – не понимаю я.

– Как кто? Чош, Дастур, Пегий и Дантеро.

– Так, помоги подняться.

Чош первый заключает меня в свои медвежьи объятия и даже целует. В щеку. Бородой зарос по самые уши, так что ничего, кроме колючести, поцелуй во мне не вызывает.

– Рад, Лео, рад! – гудит он, тряся меня как грушу, хлопая по плечам и не давая остальным подступиться. – А я говорил – она обязательно выберется! У той, что смогла мне помять бока, иначе и быть не может! И вот видите! Я же сказал!

– Отцепись, Чехонте, – отталкиваю его. – И так все болит, еще ты лезешь.

– Ха! Чехонте! Мне так не хватало этого дурацкого прозвища! Очень не хватало!

Дастур – это один из молодых. Щупловатый малый с озорным выражением лица. Впрочем, с тех пор тоже возмужал. Обнимаюсь и с ним. Не поверите, но я даже расцеловала Пегого, чего тот никак не ожидал.

– Рада видеть вас, парни, очень рада, – говорю я надломленным голосом. Вот же черт, расчувствовалась. А увидев моего красавчика не выдерживаю и всхлипываю. Прячу лицо у него на груди и лью слезы. Он прижимает меня к себе.

– Ну ладно тебе, не плачь, – говорит он. – Было трудно, но мы справились. Не плачь, Лео, не плачь. Мы здесь, мы вместе. Всё в прошлом.

– А вот Петура нет с нами, – реву я. – Петура нет…

– Многих нет с нами, Лео, – говорит Дантеро.

– Давайте поклажу скинем что ли, да помянем братков, – предлагает Дастур.

– Точно! – поддерживает Чош. – Сядем, отдохнем. Вылазка-то была не из простых. Столкнулись со зверьми, благо были полудохлые от голода.

– Ну все, Лео, успокаивайся, приходи в себя, – баюкает меня Дантеро. – Мы здесь в безопасности.

– Да, Лео, – слышу Чоша. – Сядем, погутарим.

– Да, да, – вытирая слезы, бормочу я. Хорош, уговариваю я себя. Встреча состоялась, эмоции выплеснулись, пора и обсудить что-почем.

Добыча оказалась неплохой. Парни разжились и сахаром и солью, кое-какими крупами, специями, всякой всячиной. А также притащили бочонок вина. Его-то мы и раскупорили, усевшись вокруг очага. Все, включая Лиса и Урту. Подкрепившись, поднимаем кружками.

– За Петура и всех, кто не с нами! – говорит Чош.

– Если бы вы видели, как умер Петур… – говорю я, глядя на огонь. – Это было самое страшное, что я видела за всю свою жизнь…

– Мы не забудем его, – говорит Чош. – Славный был малый, славный!

– Нам будет его не хватать, – качает головой Дастур. – Мне-то особенно.

– Да уж, помню, помню как ты вечно глумился над ним, – говорит Чош. – Иногда палку перегибал. Частенько перегибал. И как он только тебя не убил…

– Не глумился, а шутил. По-доброму. Скажешь тоже.

– Добрый он был, бедолага, это точно. Слишком добрый.

– Увы, женской ласки так и не отведал, как я ни старался. А я старался. Кого только ему не подсовывал…

– Вот-вот, над его девственностью чаще всего потешался…

Эта фраза вдруг заставляет меня вспомнить последнее признание Петура. Гляжу на Сандру, слова уже готовы сорваться с уст, но я передумываю. Не стоит девку расстраивать. Как ей с этим жить?

– Что такое, Лео? – спрашивает она. – Что ты хочешь мне сказать?

– Да нет, ничего, – мотаю головой. – Просто Петур… он так хотел вновь увидеться с вами. Со всеми вами.

И выпиваю до дна. Вино крепленое, душистое. Закусываю твердой, как подошва и жутко соленой полоской сушеного мяса.

– Что за звери, о которых ты говорил, Чехонте? – интересуюсь я, откусив Уртов деликатес – козий сыр.

– Ну, как их… – почесав голову, говорит Чош. – Как их назвать-то, а? Дантеро, может подскажешь?

– Пусть будут «порченные», – задумывается красавчик. – Больные «песто магистериум». Вернее покусанные.

– Пообглоданные, я бы так сказал, – замечает Дастур, активно работая ложкой. – У кого рука отсутствует, у кого нога.

– Верное замечание, – говорит Дантеро, грустно разглядывая дно в своей кружке. – Если коротко, милая Лео, князь, вместе с другими вампирами – я имею в виду тех, кто отведал того самого зелья Турриса на балу…

– Ты об амброзии?

– Да, об этой гадости, о ней. В общем, по ночам знать охотится на людей, ест их, пьет их кровь. Но люди-то не умирают, а становятся навроде зверей.

– Какой ужас!

– Единственный шанс – добить их.

– Как?

– Обезглавливание самый простой и быстрый способ. Предполагаю, что еще можно жечь тела, но это долго и муторно.

– Поэтому мы все здесь прячемся?

– Поэтому, Лео.

Некоторое время молчим.

– А как ты выбрался, Пегий? – спрашиваю я, чтобы уйти от этого печального разговора. – Расскажи!

– Да, расскажи еще раз, – оживляется Чош. – Только прошу тебя, подбирай слова, не порть нам трапезу.

– Я залез в голубятню, – пожав плечами начинает Пегий. – Это на самом вверху донжона. И сидел там среди голубей. Три дня. Питался голубями.

– А пил-то что? – спрашиваю я, видимо зря, судя по тому, как замахали руками остальные.

– Воду пил дождевую! – просит его Дастур. – Скажи – пил воду дождевую! Ну пожалуйста!

– Мочу пил, – невозмутимо отвечает Пегий. – Какую воду? Почему воду? Дождя ведь не было. Мочу пил. Свою. От голубей, к сожалению, только помет. А он невкусный. И не питательный.

– Ну зачем ты спросила, Лео! – машет рукой Чош. – Так и аппетит отобьешь!

– Пил мочу, ел голубей, – садистки повторяет Пегий. – Пил мочу, ел голубей, помет невкусный, иногда тут же желудок опрастывал…

– Поняла уже, хватит, господи! – с отвращением говорю я. – Подробностей не надо! Вот как ты выбрался лучше скажи?

– Ночью. Выждал время, когда в замке было меньше всего людей. Они любят по ночам в город выбираться. Всем скопом. Охотиться на людей, как Дантеро сказал. Спустился, внизу есть проход в подвалы. Взломал замок, а там не придумал ничего лучше, как нырнуть в кадку с…

– Нет, нет, не надо, – молят его чуть ли не все, – Лео уже поняла. Ты ведь поняла, Лео?

– Догадываюсь… – растерянно отвечаю я.

– …кухонными отходами, – как ни в чем не бывало продолжает Пегий, подбирая хлебом остатки в тарелке. – Кадка с дерьмом и отходами. – Отправляет в рот кусочек, жует с наслаждением, подливка стекает по подбородку. – Дышал через трубочку. Кадку вылили в реку. Так и освободился, – заканчивает он, вытеревшись рукавом.

– Ничего, не скажешь, крепкий ты мужик, Пегий, – говорю я, содрогаясь при одной только мысли о кадке с дерьмом.

– Я такой, – соглашается Пегий. – Умный и находчивый. И крепкий – верно заметила. Нырнул. Сразу и вымылся. Очистился от каках.

– Фу! А я тебя еще поцеловала!

– Это ты зря, точно! – смеется Чош.

– Фу! Ты и правда противный, Пегий! Ох, какой же ты противный!

– Жить захочешь, не на такое пойдешь, – философски замечает Урта.

– Так-то да, но все равно…

Ничего не скажешь, Пегий разрядил обстановку. Пропускаем еще по-кружечке. Тепло внутри, теплая компания вокруг и милый рядом, обнимает. Что может быть лучше? Замечаю, что Дастур пытается приударить за Сандрой, но вид у нее скептический. Не поддается. Правильно, думаю я, не поддавайся. Дастур может и хороший парень, но шалопай. Знавала я таких.

– А как вы нашли убежище? – интересуюсь у Чоша с Дастуром.

– Вообще-то мы с Чошем сразу разработали план, – подает голос Дантеро. – Узнав, что Бун нас обманул, я рассказал Чошу, где находится убежище Урты и присоединился к Буну. Остальное ты знаешь.

– Ты рисковал, Данте, – говорю я. – А вдруг Бун тебя бы раскусил?

– Лучшего ничего не придумали, милая Лео. И некогда было думать. Рисковали, конечно…

– Кто не рискует, тот не пьет… отменное дукгорское, – переиначиваю я известную поговорку.

– Скорее старовязское, столетней выдержки, – мечтательно закатив глаза, говорит Лис. – Такой восхитительный напиток был бы воистину королевским вознаграждением за любой риск!

– А я бы отведал пивка старика Дубраво, – с грустью в голосе Чош. – Что толку от этой кислятины, каким бы оно ни было! Вот пивас деда-ворчуна – это было то, что надо!

– О да! – соглашается Дастур. – У Дубраво было пиво самое густое, ароматное и наваристое, какое только можно себе вообразить! И вставляло-то как! С ног валились, как подкошенные!

– Такого больше не делают, – тихо и печально подтверждает Куль. – И никогда больше не сделают, судя по-всему.

– А по мне нет ничего лучше амброзии, – вдруг произносит Пегий.

Все смолкают и немедля переводят на него глаза.

– Чего-чего? – угрожающе спрашивает Чош. – Ну-ка повтори!

– Жаль, так и не довелось попробовать, – не обращая на него внимания, продолжает Пегий. – А так хотелось. И что мне помешало?

– Я же говорю – противный, – подвожу я итог.

Все смеются, хоть и получается смех сквозь печаль и тревогу за будущее.

– Да, чуть не забыл, Лео, – говорит Чош, поворачивается и достает… мой рюкзачок. – Ты просила сберечь – я слово сдержал. Вот твой мешок. В целости и сохранности.

– С колдовской табличкой, говорящей голосами демонов, внутри, – не забывает вставить свои две копейки противный Пегий.

– Блин, ребята, спасибо… – говорю я, забирая рюкзачок дрожащей рукой и прижимая его к груди. – Вы настоящие друзья. Люблю вас всех, даже тебя, противный.

__________

[1] Из стихотворения Сперфогеля, взято из книги «Поэзия трубадуров.Поэзия миннезингеров.Поэзия вагантов».: [Сб.]. – М.: Худ. Лит., 1974. Ниже – отрывок из той же книги за авторством Серкамона.