Зови меня Лео. Том I

Глава 14. Хватить излишек чувств

Едем в карете, если можно так назвать скрипучий рыдван, содрогающийся от малейшего толчка. Кучер со скучающим видом похлестывает еле плетущихся мулов, тоскливо фыркающих в ответ.

Напротив – Илио Бун, рядышком – верный Дантеро. От вампира потягивает таким запашком… как бы объяснить? Знаете, как пахнут ухоженные домашние собачки? Всякие там чихуахуа и прочие крыски? Вот чем-то подобным. А у красавчика парфюм сдержанный, едва уловимый, смешанный с запахом пропотевшей рубахи и пропитавшимся куревом плащом. То что надо, в нужных пропорциях. Мужик должен быть мужиком.

– Вы уверены, что это хорошая идея? – спрашиваю у вампира. Он колеблется с ответом. Сложил руки на навершии трости, глядит на меня.

– Буду откровенен, Лео, – наконец, отвечает он. – Когда речь заходит о Блуде, выражение «хорошая идея» не очень-то применимо. Но выбора нет. Нам дали ясно понять: вы с любезным Дантеро лично являетесь к нему в гости, иначе Георгу грозят гораздо более серьезные неприятности, нежели те, которые уже есть. Но спешу успокоить: во-первых, я с вами, во-вторых, мы будем говорить с Герхардом.

– Это кто, алхимик? – уточняю.

– Да, Герхард Рейшо – алхимик и правая рука Блуда. В последнее время он ведет дела практически полностью. Но появление хозяина не исключено. Блуд непредсказуем, а твое сходство… сама понимаешь с кем, повышает ставки, но, если я правильно понял, у них есть деловое предложение.

– Деловое предложение? – недоверчиво интересуется Дантеро.

– О деталях я не осведомлен, увы.

– На криминал не подпишусь, так и знай, – говорю я.

– Ты имеешь в виду что-то незаконное? – Понимаю, что за маской Бун усмехается. – Начнем с того, Лео, что ты сама вне закона.

– Всё равно! – упрямлюсь.

– Не будем спорить о том, что еще не произошло. Выслушаем Герхарда, а там обсудим.

– Разреши вопрос, Илио, – нахмуриваюсь я, – чуть нагловатый, правда.

– Разрешаю.

– А какой тебе прок переться с нами?

– Помилуй, уважаемая Лео! Я всего лишь отдаю долг.

– Какой?

– Во-первых, благодарность Дантеро за лечение, во-вторых, за твои старания.

– Да какие там «старания»! Всего-то неделю провозилась с твоими молодцами, если не меньше.

– И даже такая малость, как оказалось, уберегла несколько жизней. Последняя поездка была непростой.

– Да, Чехонте рассказывал…

– Вот видишь.

– Еще вопрос: почему его называют Блудом? Он что, изрядный потаскун?

На этот раз Бун не совладал с эмоциями. Хотя смешок вышел немного зловещим.

– Был, – отвечает он.

– Что значит был?

– До роковой встречи с кузиной, – тоже подавляя смешок, вставляет Дантеро. – Господин Палт Баль был не просто потаскуном, но изувером тем еще. Было время, даже сам князь, уступая давлению общества, хотел привлечь Блуда к ответственности, но… наш герой откупился.

– Никого не забыл, – добавляет Бун. – Осыпал золотом даже распоследних потаскушек, которых превратил в калек.

В моем воображении образ недалекого изверга-садиста сразу сменяется пострадавшим от женского коварства грешником, льющим слезы в темноте и ненавидящим весь мир.

– Это то, о чем я думаю? – Черт, мне и смешно, и жалко его, этого чертового Блуда.

– Не знаю, милая Лео, – говорит Дантеро, – о чем ты думаешь, но всё гораздо хуже.

– Она что, ему хер отрезала? – Моему изумлению нет передела.

– Под корень. Вместе с яичками.

– Боже, какой ужас!..

Бун, откашлявшись, нарочито невозмутимым голосом говорит:

– Теперь моему подопечному – а я обещал его преждевременно почившему батюшке Павлу, моему компаньону и другу, присмотреть за ним, – приходится писать сидя. Прощу прощения, Лео, за столь интимные подробности.

Дантеро сидит какое-то время прямой, как палка, потом не выдерживает и разражается смехом. А мне вот не смешно ни капельки.

– Простите, не сдержался, – говорит он, смахивая выступившую слезу.

– И чего ты ржешь?! – осаживаю его. В дело вступает клятая женская сострадательность. Таковы бабы – готовы жалеть любого. Даже такого ублюдка, каким является Блуд.

– Согласен, – поддерживает вампир. – Стыдись, Дантеро. Это трагедия для любого мужчины. Как представлю себе…

– Всё, всё, не буду. Еще раз извиняюсь. Писать сидя… это пытка похлеще дыбы.

– Что верно, то верно.

И тут уже оба начинают хохотать.

Тем временем мы минуем леса с полями и въезжаем в полосу пустынной местности. Всюду налет темно-серой пыли, убогие бревенчатые постройки, развалины, груды камней и бытовых отходов вдоль извилистой поколоченной дороги, мрачные конники с пиками, похожие на ландскнехтов вояки с аркебузами и мушкетами. Горят костры, вокруг них сидят люди, что-то варится на подвешенных котелках. Замечаю несколько бомбард[1] на возвышениях.

Даже с трущобами Пагорга контраст так силен, что мне прям тоскливо становится.

– Это и есть каменоломни? – спрашиваю.

– Нет, это предместье, – отвечает Бун. – Карьеры в стороне, ниже. А дальше будет усадьба.

– Мрачненько.

Вскоре показывается и хозяйский замок – унылая серая башня с обломанной верхушкой, словно в нее ударила молния. Может, так оно и было, кто знает. С одной стороны к башне беспорядочно цепляются постройки самых разных форм и размеров. С другой – круча. Внизу пенится Паг. Позади замка тесной массой тянутся вниз, к реке, каменные бараки. Из печных труб вьются дымки.

Замок огорожен грубой кованной решеткой, во дворе – запущенные дебри кустов, телеги, карета без колес, треснувшие или закопченные пушки самого разного калибра, украшенные рваньем засохшие деревья и вездесущий мусор.

У ворот – пара сонных стражников. Один, с аркебузой на плече, глядит на подъезжающий рыдван, приложив ладонь козырьком, хотя денек пасмурный, другой сидит, прислонясь к будке и отрешенно ковыряя в зубах тростинкой.

– И это всё – владения одного из самых богатых и влиятельных людей в княжестве? – изумляюсь я.

– Представь себе, – лаконично отвечает Бун.

– Так было всегда?

– До роковой ночи было чуть… э… жизнерадостней. Но изменения не сказать, чтобы большие. Скорее, здесь было оживленнее, что ли.

– Депрессуха. У меня одной чувство, что я вляпываюсь во что-то гадкое?

– Не волнуйся, всё будет хорошо.

Стража едва обращает на нас внимание. Если честно, то мне показалось, что оба слегка не своем уме. Аркебузир бросает: «ага», и продолжает как ни в чем не бывало наблюдать за окрестностями, точно из-за горизонта должны вот-вот показаться полчища печенегов с кривыми саблями наперевес.

Старый дядя с печатью горя на обвислой физиономии, в изрядно поношенной ливрее с засаленным воротником, со свечой в железном подсвечнике, сухо кланяется и молча идет прочь. Бун кивком предлагает следовать за дворецким.

Внутреннее убранство оценить по достоинству вряд ли возможно из-за темени, но предполагаю, что оно мало чем отличается от виденного снаружи. И воняет. Не то падалью, не то тухляком. Откуда-то сверху доносится не то молитва, не то заунывное пение, тренькают струны, прерываемые взрывным хриповатым смехом. Слышится также женский голос, часто недовольный.

Поднимаемся, проходим в библиотеку. Несколько кресел с обтруханной тканью на подлокотниках, массивный стол с письменными принадлежностями, свитками и обтрепанными томами вповалку, чучела животных на стенах, темные портреты в массивных рамах. Отдельно на небольшом круглом столе лежат астрономические инструменты – увесистая подзорная труба, хитрая штука, кажется, именуемая секстантом, золотой диск со стрелочками – астролябия, если не ошибаюсь. За стеклянными дверьми – балкончик.

Вертлявый взъерошенный мужичок в жутко грязном балахоне вскакивает, как чертяка из табакерки, судорожно приглаживает немытые волосы, и, вылупившись на меня так, словно я пугало огородное, шепелявит щербатым ртом:

– Приветствую вас, дорогие гости, приветствую! Прошу садиться, прошу! Вина? Напитков? Вальдор! Ва-альдор! Вот же пень глухой… А, вот и он! Вина гостям и поживее! Поживее, поживее, старый! Прошу, прошу! Признаться, заждался уже. О, где мои манеры? Покорнейше прошу простить! Меня звать Герхард Рейшо, верный слуга его светлости. Надеюсь, вы извините его – он слегка приболел. Позвольте вашу ручку, милостивая госпожа!

Опять ручку. Делать нечего, позволяю. Герхард, забавно шаркая каблуками по пыльному полу, касается протянутой руки. Его сухие горячие губы липнут к тыльной стороне ладони и меня такое ощущение, будто на руку упал паук. Выдергиваю руку, а он выпрямляется, лыбясь во всю свою поганую пасть.

Присаживаемся. Ждем Вальдора, неловко молча. Наконец, дворецкий, волоча негнущуюся ногу, ставит поднос на стол и уходит.

– Ну что? – всплескивает руками алхимик. – Выпьем за встречу?

– Спасибо, не надо, – говорю.

– С вашего позволения, тоже откажусь, – говорит Дантеро.

– Но вино-то…

– Давайте к делу, – грубовато прерывает его Бун.

– К делу? Вы куда-то торопитесь?

– Можно и так сказать. Я человек занятой, как и мои спутники.

– Хорошо, хорошо! Только налью себе, секундочку. – Рейшо наливает в бокал почти до краев и залихватски опрокидывает пойло внутрь, рыгнув, как заправский алкаш. – Ох и хорошо! Ну так, значит, дело…

– Так, постойте! – перебиваю.

– В чем дело, Лео? – спрашивает Бун.

– Мы тут вообще зачем?

– Как это «зачем»?

– Где Лис?

– Лис? – хлопает глазами Рейшо.

– Ну Георг? Данте, ты что молчишь? О твоем родственнике идет речь, или о ком?

Дантеро встряхивается, словно просыпаясь, и соглашается:

– Да, что это я? Конечно, сначала мы хотим убедиться, что с дядюшкой всё в порядке.

Рейшо мнется, наливает еще, но я выхватываю у него бокал, выхожу на балкончик и выливаю вино на улицу. Хитрость, чтобы оценить возможности к отступлению. Как любил говорить мой батяня: «в любой спорной ситуации, доча, первым делом наметь пути отступления». Эх, сюда бы его! Мы бы с ним быстро разобрались с дурным скопцом и его прихвостнем. Как же мне не хватает этого противного словечка: «доча»! Папа, папочка…

Но через балкончик не получится – высоко, и речка порожистая. Можно кости переломать. Если и прорываться, то через строй врагов, другого пути пока не вижу.

Возвращаюсь. Рейшо недоуменно пялится.

– Приведи сюда Георга, – требую я. – Ханки нажраться успеешь.

– Однако! – больше изумленно, нежели рассерженно говорит Рейшо. – Какая вы…

– Поддерживаю! – хмурится Дантеро.

– В самом деле, Герхард, – укоряет его Бун. – В чем проблема?

Рейшо пару секунд раздумывает, потом говорит:

– Господин Георг в данный момент услаждает слух хозяина пением и я бы не рекомендовал вмешиваться.

– Веди сюда Георга, мозгляк, или ты у меня запоешь! – закипаю я.

Дантеро берет мою руку.

– Успокойся, Лео! Не злись, сейчас всё разрешится. Так ведь, господин Рейшо?

– Однако!

– Рейшо, не тяни, ради Таба, – со слышимым раздражением в голосе говорит Бун.

– Хорошо, я попробую. Только ради вас, господин Илио, только ради вас.

– Вот и хорошо, я жду.

Удаляется, через минутку приходит, садится в кресло, потирая руки.

– Штайн сейчас разберется.

– Кто такой Штайн? – интересуюсь.

– Мой помощник. Смышленый парень.

(Вот и последний из гроссбуха! Это тот, который у хозяина приворовывает).

Сидим. И тут на сцену выходит сам хозяин, чтоб его. На первый взгляд – гопник-переросток. Лысый детина с недельной щетиной и физиономией, не предполагающей наличие ума, как такового. В семейных трусилях, алом атласном халате и босой к тому же. Курчавится волосатая грудь, глаза как у быка, на гладкой, как яйцо, башке – жирный шрам. Блуд держит цепь, на другом конце которого – Лис в нелепых цветастых одеждах, в шутовском колпаке и по-скоморошьи разукрашенным лицом. Бедняжка менестрель плачет, судорожно пощипывая лютню.

Блуд бросает цепь Рейшо, вытянувшемуся так, словно он узрел нечто в высшей степени ужасное, озирается и предсказуемо останавливает взор на мне. Медленно подходит, хрипит, как поросенок, со рта свешивается слюна. Блин, у меня самой душа в пятки, насколько полоумным он выглядит. Блуд сгибается, как гиена, и придвигает харю почти вплотную ко мне, обдает протухшим насквозь нутром. Вжимаюсь в кресло, жду, что будет дальше. Да и не только я – вон, как красавчик напрягся.

Внезапно Блуд как заревет! И брызги летят прямо мне в лицо. Брр, аж до блевоты! Моя первая реакция – отпор. Херачу его в торец, он валится, как куль с дерьмом. Астрономические причиндалы жалобно звякают, Рейшо по-бабьи взвизгивает, Лис охает, Бун цокает, видимо, восхищаясь, Дантеро украдкой смеется.

– Ой! – только и вырывается у меня. – Я не хотела, извините.

Блуд довольно быстро приходит в себя. По подбородку на грудь стекают кровавые сопли, он фыркает, плюется. Мотает башкой и кидается на меня. Я быстренько выпрыгиваю из кресла, бычара врезается в предмет мебели. Кресло переворачивается, Блуд опрокидывается, делая сальто, ногами задевает шкаф. Бьётся стекло, сыпятся на пол книги, фарфоровые статуэтки, стон, возня, рычание. Осторожно заглядываю туда. Вошкается. Цел, дурак. И как шею не сломал?

Бун поднимается, смотрит на нас. Из-за маски непонятно, что он делает, но потом до меня доходит, что вампир… колдует. В голове сразу начинает шуметь, в глазах мутится, оседаю, нашариваю кресло, плюхаюсь.

Рейшо кого-то зовет. Мамочку? Я не ослышалась?

Мгновение спустя морок пропадает. Блуд со стоном поднимается, слепо водит перед собой руками. Вампир продолжает его контролировать до тех пор, пока в библиотеку не входит голая по пояс бабенка с крупными сиськами. Блуд кидается в ее объятия и начинает заливаться слезами, размазывая кровь по внушительному бюсту, а потом и вовсе начинает сосать сиську.

Да, вы правильно поняли – великий и ужасный Палт Баль сосет сиську. Зрелище насколько зашкварное, настолько это возможно.

– Что здесь происходит? – грозно вопрошает она, заключая Блуда в объятия, прямо как заботливая мамаша.

Блуд что-то плаксиво бормочет, указывая на меня. Бабенка, не выпуская его, подходит ко мне.

– Ах ты тварь! – выпаливает она и врезает пощечину, успев, однако, подмигнуть. Ладно, подыграю спектаклю – изображаю вину. А ведь больно! Тяжелая рука у девки, ничего не скажешь, щеку как обожгло. – Да как ты смеешь! – еще пощечина. – Тихо, тихо, зверенок, мамочка в обиду не даст, мамочка позаботится о сыночке. Так ведь? Ну пойдем, сыночка, пойдем. Да, и скоморошка с собой возьмем, пусть он нам песенку споет. Так ведь? Не плачь родной, вот сисю пососи, пососи, родной. У мамочки вкусное молочко. Мамочка позаботится! Возьми веревочку, веди ослика за собой, веди. Мы ведь не будем ослика обижать? А он нам споет…

Лис, увлекаемый этой донельзя странной парочкой, молит:

– Ласточка, племянник! Умоляю, освободите, умоляю! Я больше не могу, не могу, не могу! Ласточка, не бросай, не бросай, прошу тебя…

– Идем, хватить скулить! – доносится грозный оклик мамаши, цепь натягивается, Лис падает с громким плачем.

Сижу, ошалевшая. Да и не только я. Что это было, ёшкин кот?

– Так, Генри, или как там тебя, – первой подаю голос. – Наливай.

– И мне, – говорит Дантеро. Вид у него не менее изумленный.

Рейшо проглатывает не один, а два бокала. Икает, прикрывая рот рукой.

– Ну вот вы и убедились, что ваш Георг в порядке, – выдавливает из себя он, смахивая со лба пот дрожащей рукой. – Уверяю, его здоровью ничего не грозит.

– Мамочка позаботится? – не упускаю случая съязвить.

– Экх… – Рейшо чуть не давится очередной порцией вина, но на балахон малёху проливает. – Простите… – говорит он, отряхиваясь. – Что касается моего бедного хозяина, с которым вы – отмечу это особо! – так неучтиво обошлись… Это, любезная госпожа Лео, вынужденная мера. Здоровье нашего бедного хозяина оставляет желать лучшего. С каждым годом всё хуже, увы. Особенно… ну, вы понимаете.

– Понимаю, понимаю.

– И ничего смешного, уважаемая госпожа Лео. Извините, я на минутку. Погодите, погодите, мне что-то подурнело. Подышу воздухом…

Рейшо возвращает на стол недопитый бокал, и выскакивает на балкон, суть не опрокидывая на ходу столик с астролябией, трубой и секстантом.

– Что это с ним? – спрашиваю, глядя на его обезьяньи ужимки. Такое впечатление, что в алхимика вдруг вселился бес.

– Лучше не спрашивай, Лео, – раздраженно говорит Бун. – Если честно, меня это местечко начинает утомлять.

Согнувшись в три погибели, Рейшо противным гнусавым голосом изрыгает из себя какие-то непонятные словечки. Сочащиеся ядом замысловатые словообразования.

– Смотрю, клинит его неслабо. Долго ждать-то?

– Пока не отпустит, – тоже с интересом наблюдая за новоявленным Голлумом, говорит Дантеро.

– Это он от стресса что ли?

– Волнуется, старина. Хватил излишек чувств.

– Эй, касатик! – обращаюсь к нему на свой страх и риск. Надеюсь, хоть его вырубать не придется. А то хороши гости, набили всем морду и ушли. И без Лиса, вот что главное.

Рейшо вздрагивает, словно его током шибают. Оборачивается, натягивает на искаженное безумием лицо кривую улыбку.

– Давай уже, Генри, вываливай дело. Хватит там кривляться. Что ты как идиот? Иди сюда!

Еле-еле совладав с собой, алхимик возвращается, тянется к вину, но сам себя осаживает, садится в кресло, приглаживает волосы и, наконец, говорит:

– Дело? А, дело! Всё очень просто – вы должны выкрасть «Сердце Альвы».

__________

[1] Аркебуза – гладкоствольное малокалиберное фитильное ружье; мушкет – то же самое, только с более крупным калибром (для стрельбы по защищенным целям); бомбарда – здесь: пушка, осадное орудие крупного калибра.