За Бессмертного замолвите слово

Глава 35. ТУДА И СЮДА БЬЕТ

Едва на Небесах появилась первая звёздная роса они подошли к мощным дубовым воротам кремля, щедро обитыми железом. К этому времени они уже были закрыты на засов, но в них имелась небольшая дверь, в которую и постучал Остромир, тихо шепнув себе под нос:

— Да поможет нам Белобог.

Между тем ночь приближалась и росла, как грозовая туча, отовсюду лилась темнота. Всё кругом быстро темнело и утихало. С каждым мгновением надвигаясь, громадными клубами вздымался угрюмый мрак. Воздух наполнялся тем особенным, томительным и свежим запахом — запахом русской летней ночи.

После довольно долгого ожидания открылось окошечко, откуда раздалось совсем недружелюбное:

— Кому чего надобно?

— Ярик, — обратился Остромир, видимо, признав говорящего: — Впусти меня! Ко мне побратим из Гянска заглянул проездом. Богданом величают. Также, как я, сокольничим трудится. Разреши, похвастаю-поделюсь своим сокольником.

— А чего на ночь-то глядя?

— Ему задерживаться некогда. Сам понимаешь, мы люди подневольные, с обязанностями. По утру выезжает.

Окошечко захлопнулось. Послушался грохот и скрежет. Дверь приоткрылась:

— Проходьте! — скомандовал смурной мужик средних лет, махнув рукой. — Ежели б не ты, то ни за что не пустил, — добавил, словно оправдываясь. — Ток не шумите и света много не жгите, — напутствовал он.

Богдан пригляделся к тем, кто был на ворота поставлен. И сейчас явно понял, что вызвало его интерес в дружинниках князя прошлым летом. Они все до одного отличались волосатостью. Богдан успел углядеть, что у самого Ярика волосаты были даже ладони. Лицо украшали густые практически сросшиеся брови, а с боков торчали маленькие уши с заостренным верхом.

Остромир быстро провёл их к сокольникам, что по своим размерам не уступал доброй конюшне. Не встретив никого на пути, они укрылись внутри и расположились в небольшой комнатке. Остромир зажёг лампаду, высвечивая грубо сколоченный лежак, с хаотично раскинутыми на нём одеялами, и стол, заставленный грязной посудой:

— Я здесь обитаю неменьше дома. Чтобы соколы хороши были им требуется уделять много внимания, — словно оправдываясь пояснил Остромир. — Каков план дальше?

— Я разыщу Миру и вернусь к тебе. Надеюсь, к тому времени у братьев получится снять чары со своих людей, и мы уйдём без труда, — он сунул руку за пазуху и достал клубок красной нити.

Остромир с интересом наблюдал, как Богдан, ухватив край нити и придерживая клубок локтём пытается завязать узелок на указательном пальце.

— Подсобить? — предложил он.

— Нет. Это нужно одному делать, — пояснил Богдан, а когда узелок удалось завязать, то скинул клубок на пол и прошептал: — Узелочек завязал — о пропаже рассказал.

Клубок подпрыгнул раз, другой и как живой, покатился дальше. Прямо сквозь деревянную стену проскочил. Богдан поспешил раствориться чёрным туманом и шмыгнул в щель под дверью.

Остромир проводил друга взглядом. Видеть волшбу там, в Нави, было обычным делом, но тут, в Яви, она чуть страшила. Он потёр лицо ладонями:

— Может, я всё-таки сплю? — пробормотал он, и, взяв ведро, принялся скидывать грязную посуду туда, планируя завтра отдать всё на кухню.

Где-то снаружи скрипнули доски. Остромир вздрогнул и обернулся, а в следующее мгновение на пороге его каморки появился Сновид, который до этого ни разу сюда не заходил.

— Служишь на благо князю? — без приветствий спросил волхв.

Остромир сглотнул и, боясь, что его предаст голос, выдав испуг, просто кивнул, соединив в этом движении и ответ, и приветствие.

— Остромир, сколько поколений твоей семьи занимаются соколами?

— С родового начала, — глухо ответил он, чувствуя, как от Сновида исходит неясная атмосфера угрозы.

— А давно служите семье князя Всеволода?

— Я третьим буду коленом. К чему эти вопросы?

Сновид чуть улыбнулся:

— Прояви каплю терпения, — произнес он и сделал шаг внутрь. — Ещё один вопрос, Остромир. Этот запах, которым от тебя смердит, — волхв подошёл практически вплотную и прикрыв глаза глубоко вдохнул: — Что это? Счастье? Удача?

— Везенье, — произнес Остромир, ощущая как в один миг пересохло во рту.

Он поднял голову и посмотрел на лицо Сновида, что возвышался над ним на полголовы.

— Повезло тебе, — повторил волхв, встретившись с ним взглядом, пугающе красных глаз. — Думаю, ты мне ещё послужишь.

Беззвучно прокатился клубок по двору, словно бы находился одновременно здесь и не здесь. Незаметно пробежала лёгкая тень вслед за ним. Заскакал клубок вверх по ступеням белокаменным, через ближайшую дверь внутрь юркнул. Богдан не отставал от него, туманом летел по тускло освещённым палатам, по пустым коридорам. И никто на его пути не встречался. Наконец клубок влетел в пустынный зал для пиров. Столы в нём были расставлены по краям вдоль стен, а в центре стояла лавка, на которой сидели четыре девицы в красных сарафанах. Клубок подкатился к ним и словно врезался в невидимую стену, отлетел и замер.

Богдан приблизился к девицам. Из открытого высокого окна на них падал широкий лунный луч, освещая их лица. Нарядно одетые, они сидели с гордо выпрямленной спиной, сложив руки на коленях, и бездумно смотрели пред собой, будто ничего их не тревожило: ни темнота, ни нечто другое. Девушки разные, одна краше другой, но Миры среди них не было.

— Узелочек развяжу — я пропажу нахожу, — раздался медовый баритон со всех сторон сразу.

Богдан с ужасом догадался, что его заклинание перехватили ещё в самом начале. А он сам оказался тем, что искали. Мелькнула мысль скрыться незамеченным, но уже в следующий миг стало понятно — всё это пустые надежды.

— Мне кажется, имей ты тело, нам будет легче разговоры вести, — заметил кто-то скрывающийся в темноте, обращая Богдана тем, кем он был на самом деле.

— Кто ты? Покажись! — вскричал Богдан.

— Значит, свыше человеческих возможностей ты способностей не имеешь, — довольно равнодушно заключил голос, а в следующее мгновение все факелы на стенах разом зажглись.

Богдан огляделся и наконец узрел лениво раскинутого на большом деревянном троне князя Всеволода. Одет он был по-простому в белую рубаху, портки да красные сапоги золотой нитью вышитые. Самым узнаваемым в нём были длинные усы, что ниспадали на грудь князя.

— Ты не боись, — произнес тот. — Это не ты колдун плохой, я просто знаю поболее тебя.

— Отдай Миру, — сквозь зубы произнес Богдан.

— Отдам, отдам, — с лёгкостью согласился князь Всеволод. — Она мне совсем ни к чему. Недоразумение вышло. Я за тобой посылал, а сынок мой мне её притащил. Точнее будет сказать, — он указал большими пальцами на себя: — Его сынок. Кстати, ты, наверное, не понял, но это твой праправнук, — он снова изобразил свой указательный жест. — Жизнь порою так запутана, не правда ли?

— Что ты такое? — спросил Богдан, игнорируя его вопрос.

— Как грубо, — вздохнул тот. — Считай, я тот, кто люто тебя ненавидит. Хотя и такое не верно. Скорее завидует по-чёрному. Ведь любовь твоей зазнобы освободила тебя. У меня этих девиц немерено, а толку? Я тебе вот что предложить хочу. Как насчет того, чтобы поступить как разумные люди? Я обменяю тебя на девицу. Как тебе моё предложение? — тот, кто играл роль князя Всеволода, задумчиво посмотрел в окно и добавил: — Плюс ко всему прочему я даже твоим друзьям с заклинанием мешать не буду. Ты не ошибёшься, решив, что весь город под моим полным контролем, — произнес он, чуть улыбнувшись в усы: — Ты уже понял, что меня тебе не одолеть?

Богдан промолчал, уж слишком был очевиден ответ.

— Согласен? В любом случае всё будет, по-моему, так что соглашайся покуда я добр.

— Согласен, — глухо ответил Богдан.

Князь встал, минуя его, прошёл к стене и открыл тайный проход, где лестница уводила вниз. Стоило им войти, проход плавно закрылся за их спинами. Спуск длился довольно долго. Иногда им приходилось преодолевать извилистые коридоры и большие комнаты и вновь выходить на лестницу, ведущую вниз. Наконец он привёл его в большую комнату с каменным постаментом в центре. Помимо этого, около стен было расставлено множество столов и лавок. Некоторые из них были завалены книгами, другие странными, неясного назначения инструментами.

«Он также, как и я, что-то ищет» — догадался Богдан.

— Обожди меня здесь, — произнес князь, а сам с места не сдвинулся.

Зато сделал нечто странное, наклонился, и принялся, скача на одной ноге стягивать красный сапог, приговаривая:

— Босым, босым ходить надобно.

Богдан нахмурился, а князь, скинув сапоги, оглянулся испуганно:

— Хто здезя? — он посмотрел в упор на Богдана. — Бедный, тебя он тоже поймал. Не сбежать от него и не скрыться.

Князь Всеволод дёргано оглянулся, вздрогнул, и кинулся под ближайший стол. Это уже был не тот человек, что встретил его в зале для пиров, и тот, кто говорил с ним минуту назад. Из-за вытеснения духа из тела его разум безвозвратно пострадал и уже не был нормальным.

За спиной скрипнула дверь. Богдан оглянулся и встретился с тем, кто реально всем заправлял и кто говорил за князя Всеволода ранее. Он был высок, почти на голову выше Богдана, бледен и худ. Для столь тщедушно тела, распущенные ярко-рыжие локоны волос поражали своей густотой, а глаза мерцали под стать изумрудам, словно природа влила в них всю насыщенность цвета. В тёмных одеждах, как и Богдан. Одновременно с его появлением сверху послышался глухой грохот.

— Слышишь, — рыжий указал перстом на потолок: — Твоя зазноба на волю уходит. Я с тобой поделюсь, что мне от тебя требуется, — произнёс он, подходя к постаменту: — Ты, верно, думал, что бессмертие — это твоё проклятье? На самом деле оно моё. И хоть ваша любовь сняла часть заклятия, но мы с тобой, друг мой, до сих пор связаны. Я хочу обменяться с тобой некоторыми частями тела. Это спутает и нарушит баланс и, возможно, сделает из нас не бессмертных.

После этих слов он чуть наклонил голову и сунул пальцы в свою глазницу, ухватился за упругое яблоко глаза и потянул наружу из предназначенного ему места в теле, словно это было не больно.

— Боль меня ничуть не тревожит. Понимаешь ли, Богдан, — продолжал попутно пояснять он. — В дополнение к моему бессмертию я испытываю непрекращающуюся боль и ненасытный голод.

Он вынул свой глаз, крепко зажимая его пальцами:

— Теперь твоя очередь, — произнес он, взглянув на Богдана оставшимся глазом. — Не волнуйся, ты не умрёшь. Давай, я тебе подсоблю. Ложись сюда, — он указал на постамент.

Повинуясь чужой воле, Богдан двинул туда, куда велел рыжий, и улёгся на каменную плиту. Он видел, как, стоя у изголовья, рыжий приближает пальцы к его лицу, но не мог даже помыслить о попытке увернуться. Не превозмочь. В отличие от тощего, Богдан испытал неимоверную боль и не смог сдержать крика. Последнее, что уловил Богдан непострадавшим глазом, как тощий колдун подносит к его лицу чужой глаз. А затем его поглотила темнота.

Больно. Ему было больно. Боль появлялась резко и огненным потоком разливалась по телу. Ощутив тело, он постарался увернуться, но спиной упёрся во что-то твёрдое. Мысли метались метались и путались от жуткого страха. Он приоткрыл зажмуренные от страха глаза и его взор успел выхватить женщину в странных меховых одеждах, замахивающуюся на него прутом.

— Как же ты меня достал! — прокричала она и опустила руку.

Тело обожгла боль.

— Когда же ты уже сдохнешь!

Ещё раз.

Богдан никак не мог вразуметь, где он находится и отчего эта злая женщина кажется ему чуть ли исполинских размеров. Затем осознал, что мог ощущать, видеть, но не был способен ничего изменить в происходящем. Он был в чьих-то воспоминаниях. Всё виденное им произошло ровно так, как произошло. И, судя по всему, они принадлежали рыжему колдуну…

Сквозь пелену слёз и красной поволоки боли Богдан пытался разглядеть для себя хоть что-то полезное, что раскрыло бы тайну происхождения рыжего. Но в жилище, больше похожим на пещеру его окружали странные люди, что равнодушно смотрели на его избиение.

Женщина запыхалась и перестала хлестать. Она зло швырнула прут ему в лицо, и тот больно оцарапал щеку. Она обратилась к одной из женщин, сидевших рядом, которая что-то растирала в каменной ступе:

— Никак этот гадёныщ не подыхает, — сокрушённо пожаловалась она. — Тут бы самим зиму пережить. После набега киритов. У нас совершенно не осталось запасов, выгребли всё до зёрнышка. Одна надежда на охотников. А Гал знай твердит: мы должны заботиться о соплеменниках раз у него родичи погибли. А мне к чему ещё один рот? У меня своих пятеро! Вот и приходится его от еды отгонять, чтобы не объедал.

— Гал — вожак! Мужчина. Дети — забота женщин, — казалось, мудро заметила другая и прищурив на подругу глаз произнесла: — А ты выкинь его прочь. За водою пошли. Ты его в кровь избила. Глядишь, какой зверь её и учует.

— Верно говоришь, — споро кивнула та, что избивала его минутой назад.

Она рванула к нему и ухватив за шкирку, оторвала от земли и потащила к выходу, словно мешок. Чувствуя себя куклой в руках этой женщины, Богдан невольно подумал:

«Сколько ему лет? Пять-шесть? Меньше?»

Он при всём желании не мог оказать какого-либо сопротивления, оставалось только трястись от страха перед неизбежностью своей участи. Женщина отшвырнула его подальше от входа в пещеру и подхватив камень запустила в него со словами:

— Не смей сидеть и скулить перед входом. Двигай к реке за водой и без неё лучше тебе не возвращаться.

Он всё же нашёл в себе силы подняться на ноги и даже сумел увернуться от следующего камня, брошенного злой женщиной. Он бездумно шагал вперед. Покрытая изморозью трава, трескаясь, хрустела под его ногой, обернутой в звериную шкуру. Изо рта шёл пар, но от пережитого холода он пока не ощущал.

Воспоминаний в его голове было немного, и большинство из них были короткими и разрозненными. Богдан не отыскал в них даже имени, лишь одинокое воспоминание, где ма и па звали его малышом. К тому же ему мешала обжигающая боль, которая заставляла малыша рыдать, порождая безграничное желание, чтобы кто-то его пожалел. Он запнулся, упал и в добавок ко всему разбил нос о какой-то сук. Не сумев подняться, малыш горько разрыдался.

Плакал он долго. До тех пор, пока, наконец, не почувствовал холод. А потом вспомнил о божестве, которому поклонялось их племя. О божестве, что упало с небес и которое им не помогло. Он подскочил и двинулся к бывшему месту их обитания. Богдан поразился той силе, что придала ребёнку чистая ненависть.

А в это время Калисса не находил себе места от беспокойства. Изба Остромира была непривычно маленькой. Казалось, сами стены давили на него. Он задыхался. Не в силах этого переносить, он выскочил во двор и рванул рубашку за горловину. Стало легче. Он тяжело выдохнул. Едва не обратился.

«Надо избегать тесных помещений» — заключил он.

Темноту озарило яркое сияние ночного светила. Калисса посмотрел на небо. Луна была круглая, налитая, как дома. Лунной ночью тишина всегда широкая, а звуки случайны. Тишина, вертясь, беспрерывно устремлялась до самых небес. Эх, плохое они выбрали время. В полнолуние колдуны были как-никогда сильны.

— Впрочем Богдан сам колдун, — пробормотал он.

Справится как-нибудь, верно? А ежели нет? Что делать тут без него? Сейчас ему начинало думаться, что сам Чёрт подтолкнул к столь поспешному решению, пересечь границу миров. И понимал, что было полной глупостью так думать. Не имел Чёрт над ним власти. Тревога вновь нарастала. Калисса бросился за ворота и принялся наматывать круги по округе. Случайность или нет, но удерживать зверя внутри требовало титанических усилий в Яви. Он запустил пальцы в волосы.

Неожиданно его зоркие глаза выхватили начинающееся пожарище со стороны кремля. Калисса замер. Огонь стремительно превращался в ночное зарево, перепрыгивая с дома на дом. Но замер Калисса вовсе не поэтому, пляска языков пламени была знакома ему. Он узнавал в них Великого Юдо. И как в подтверждение неясных догадок мимо него, обдав жаром, проскакала большая огненная лошадь. Забор Остромира вспыхнул, а следом и дом.

— Ё-моё! — озвучил Калисса и кинулся вдогонку: — Мира, стой! Ты сожжёшь город.

Мира бежала быстро, но и Калисса не отставал. Когда он сравнялся с ней, то подгадал момент и совершил прыжок, оседлав огненную лошадь. Та немедленно встала на дыбы, выпуская из ноздрей горячее пламя. Огонь не пугал рождённого в пламени. Он лишь покрепче ухватился за гриву и потянул на себя, заставляя лошадь потерять равновесие, а в следующее мгновение уже кубарем катился по земле с Мирой в обнимку.

— Калисса? — удивленно произнесла она, когда их движение остановилось.

— Он самый, — отозвал златовласый.

— Я в Нави?

— Нет. В Яви.

— Ты в Яви? Как?! — ещё больше удивилась она.

— Лучше не спрашивай! — настроение Калисса совсем испоганилось. Он подскочил и не намереваясь что-то пояснять этой девчонке, развёл руками, указывая по сторонам: — Смотри, что творишь, девица. Решила весь город спалить? — а потом на себя глянул: — Черт побери, новый кафтан! Весь к чертям спалила!

Мира оглянулась и прикрыла рот ладошкой:

— Это я?

Улицу наполняли крики людей. Мира поднялась на дрожащих ногах, а затем совсем позабыв о полыхающем городе, схватила Калисса за руки с надеждой заглядывая в глаза:

— А где Богдан?

— Он в кремль пошёл тебя вызволять. Да видимо зря. Ты сама справилась.

Мира с ужасом посмотрела в ту сторону, откуда недавно прискакала:

— Мы должны вернуться, — решительно произнесла она. — Следом за мной из темницы сбежало ужасное чудовище.

— Чудовище? — переспросил Калисса. — Люди таких как я тоже чудовищами зовут.

— Это что-то другое. Более страшное, ненормальное ни для одного мира.

Мира не смогла бы объяснить откуда в ней эта уверенность. Просто знала и всё тут. Калисса внимательно изучил её лицо и опустился на одно колено:

— Никогда не думал, что предложу, но залазь ко мне на спину. Бегаю я всяко быстрее тебя.

Бежал Калисса ничуть не медленнее Богдана, уносящего ноги, когда-то от скверны. Каждый толчок ступни оставлял за собой глубокую вмятину.

— Что это было? — восклицали удивлённые люди, что торопились с вёдрами к месту пожарища, когда мимо них пролетала неясная вспышка.

Но вот особой заботы о тех, кого Калисса удостоил чести прокатить на своей спине, он не проявлял. Пару раз ей лишь чудом удалось не свалиться на поворотах. Благо, что к воротам кремля они добежали быстро, и Мира не успела растрясти все свои мысли. Но лёгкое головокружение от такой поездки всё же настигло. Она чуть пошатнулась и опёрлась рукою на каменную стену.

— Что будем делать? — спросила она, борясь с дурнотой.

Калисса не ответил, наблюдая за падающими с тёмных небес крупными белыми хлопьями. Мира протянула руку, поймав одну из них, которая тут же растаяла.

— Снег? Разве сейчас не лето?

— Неужто сама Мара пожаловала, — настал черед удивиться и Калисса.

Одиночные снежинки быстро превратились в целую лавину, отчего снег перестал таять, падая на землю. Огонь под его напором недовольно зашипел, утихая.

— Идём! — скомандовал Калисса. Он постучал кулаком по воротам, раз другой, третий. — Хорошо, — заключил он и хищно улыбнулся.

А в следующий миг весь переулок заполнило тело ящера с золотой чешуей, что блестела и сияла в отблесках потухающего пламени. Калисса не врал. Он был прекрасен! Ящер оказался вполне говорящий, потому что, вышибая ворота передней лапой громогласно озвучил:

— Тук-тук!

Щепки полетели во все стороны. Мира зажмурилась, а когда открыла глаза перед зияющим проёмом, где некогда находились ворота стоял Калисса в синем полуобгоревшем кафтане:

— Фух! Аж полегчало, — заметил он, откидывая прядь волос от лица. — Я же был учтив? — поинтересовался он, посмотрев на неё.

Мира кивнула, не найдя подходящих слов. и двинула за ним.

— А чего нас никто не встречает? Где все-то? — вопрошал Калисса, пока не наткнулся на крепко спящего, припорошенного снежком стража. — Это никак заклинание оборотней подействовало.

— Оно самое, — объявил выскочивший из темноты Налим. — Проснуться и позабудут княжескую службу, как страшный сон.

— Тьфу на тебя! — воскликнул Калисса. — Ты чего, как чёрт из ниоткуда выпрыгнул.

— Вижу девицу вы высвободили, — подал голос Злоба. — А где Богдан?

— За ним и вернулись. Он где-то в подвалах.

— Тогда поспешим, покуда с ним дурного не произошло, — произнес Налим и двинул к белокаменным ступеням кремля. Остальные последовали его примеру.

— Не так быстро, — раздалось за их спинами.

Они обернулись. За ними стоял волхв, которого звали Сновид. Его тело стремительно изменялось, росло и ширилось, искажая его до неузнаваемости. Не успели они прийти в себя от созерцания одного чудовища, как, пробив каменную стену кремля и пролетев над их головами, во двор выпрыгнуло другое, не менее ужасающее, и кинулось на то, что недавно имело облик Сновида.

— Насмотрелся? — резко вклинился в видения голос.

Богдан моргнул и вновь осознал себя лежащим на постаменте и пялящегося в белый потолок. Он перевёл взгляд на рыжего. Один глаз у него теперь был зелёный, второй карий.

— Что за Бог тебя проклял? — спросил Богдан.

— Если бы я помнил, — просто ответил тот. — Не находишь забавным, что я даже не помню, кто проклял меня на вечную жизнь?

— Что ты сделал?

— Попытался его убить, — пожал тощими плечами рыжий. — Ну, я так думал тогда. Наверное, — добавил он. — В чем вообще может быть уверен ребёнок в том возрасте?

Богдан промолчал, в душе разделяя мнение рыжего о том, что наказание несоизмеримо проступку.

— За бесконечно отмеренное мне время я узнал, что Боги также смертны, как и люди. Их смерть не похожа на человеческую, но всё же они смертны.

— По этой причине ты разрешил строительство храмов триединой?

Рыжий ухмыльнулся:

— А ты верно мыслишь. Если так подумать, мы с тобой не так уж и отличаемся. Бог, проклявший меня, давно мёртв. Забвение — это гибель для них. И если другим Богам плевать на моё существование, то почему бы мне не стать убийцей Богов? Если ты не знал, то любым Богам плевать на людей в целом. С ними всегда лишь односторонние отношения.

— Герман, прошу, отпусти мальчика, — раздалось неожиданное.

Рыжий вздрогнул и резко обернулся:

— Ждана? — его голос дрогнул.

Богдан изворачивал свою шею, как только мог, чтобы подтвердить свою догадку. Уж больно знакомым оказался голос. И верно, около стены стояла Перуница рядом с Богиней Марой. В голове не укладывалось как и почему они здесь оказались.

— В этот раз, как видишь, и Боги решили вмешаться, — объявила Богиня и направилась к постаменту, к которому был прикован Богдан.

Рыжий не обратил на Богиню никакого внимания, он глаз не сводил с Перуницы:

— Почему ты бросила меня, Жданочка? Я думал, что люб тебе, — Богдан не верил своим ушам, столько боли и разочарования было в его словах.

— Люблю я тебя. Каждый день только о тебе и думаю.

— Но отчего ты со мной здесь жить отказалась?

— Со мной Явь шутку сыграла. Страшилась я тебе на глаза показаться. Если честно, то и сейчас боязно. Приглядись ко мне, — велела она. — Сразу приметишь иллюзию.

К этому времени Мара его путы сняла, сел Богдан и тоже на Перуницу уставился. И вот уже по лицу и по телу некогда прекрасной девицы рябь неясная побежала, а в следующее мгновение в седую старуху она превратилась и от былой красоты лишь отблеск остался. Не удержал Богдан челюсть отпадывающую. Всю жизнь с ней прожил и ни разу не пригляделся. Мара к нему подошла рот прикрыла и знак молчать сделала. И продолжили они вдвоём наблюдать за разговором.

Рыжий Перуницу за руки ухватил:

— Всё тебя одно и тоже тревожит. Второй раз ты подвергаешь себя излишним сомнениям. Седина тебя ещё краше сделала и загадочнее.

— Прав ты, сколько живу, а ничему жизнь меня так и не учит, — вздохнула она с сожалением.

— Ждана, я тоже перед тобою покаюсь. Исскучал я по тебе, родная моя. По любви твоей, по ласке. Никому окромя тебя в этом мире не нужен я. Никто не любил меня больше тебя. Только лишившись тебя, осознал, что потерял. Отправлял за тобой, а ты мне русалок всё подсылала. Мне мальчишка нужен был лишь проклятие снять. Не поверишь, родная, подействовало! Голод мой утих.

Провела она ладонью по его щеке ласково:

— Таким, как мы, нужно жить где-то на границе Яви и сна. Пойдёшь со мной, Герман? Может и нас любовь наша освободит со временем.

Он кивнул и, склонившись лбом к её лбу, прижался. А в следующее мгновение их не пойми откуда взявшимся ветром сдуло, как лёгкую дымку.

Богдан посмотрел на стоявшую рядом Богиню Мару:

— Я и он теперь не бессмертные?

— Время покажет, — молвила она.

Из-под полы плаща Богиня достала черный фонарь с чёрной свечой в нём. И стоило ей его зажечь, как со всех сторон к нему тени так и потянулись.

— Души невинно загубленные, — пояснила она. — А сейчас идём. Нужно мне ещё одного невинно страдающего с собою забрать.

И пока они поднимались наверх, Мара продолжала души фонарём собирать. Вышли во двор кремля, а там помимо того, что снега лежит по колено, та никак бойня была. Все раскурочено, перевёрнуто, некоторые стены пробиты, ворот нет, стража вповалку валяется. А в самом центре двора чудище рычит и рвёт что-то в клочья мелкие. Богиня Мара бесстрашно к нему подошла, рукою слегка тронула, развернуло чудище морду, лишь отдаленно на человеческую похожую и издало душераздирающе жалобный крик, словно о своей долюшке плакало. А затем тёмная тень из него выскользнула и в фонарь потянулась. Издохло чудище в тоже мгновение. Мара к Богдану повернулась и говорит:

— Части этого волхва соберите и схороните в разных частях света. Да в тайне держите. Он свою душу давно потерял. Ему я не в силах помочь.

— Богиня Мара, — подал голос Калисса. — Прошу, осмотри, одного дюже хорошего человека. Ни за что пострадал, всё потерял. Помоги ему.

Подошли они все вместе. А на земле головой на коленях Миры Остромир лежит и стонет, будто в горячке мечется.

Мара присела голову повернула, открывая два прокуса в основании шеи.

— Не помочь ему. Душа его отравлена.

— Тогда забери с собой в Навь, — попросил Калисса. — Там всё Явьское замедляется. Может ему кто поможет со временем.

Долго Мара смотрела в очи золотые, драконьи. Наконец кивнула, соглашаясь, и исчезла вместе с Остромиром.

— Богдан! — кинулась к любимому Мира в объятия.

Обнял её Богдан, носом в волосы уткнулся. Ему ещё пока всё не верилось, что всё так хорошо кончилось.

— От тебя костром пахнет, — заметил он.

Не видел он как заалели щеки Миры, но её попытку утаить истину без замедления выдал Калисса:

— Ещё бы! Едва половину города не спалила, — выдал он.

— Я всегда думал, что огнедышащий у нас ты?

— И я о том же! — возмутился Калисса.

— Надо бы нам отсюдава поскорей уходить, — подал голос Налим: — Покуда городские в себя не пришли. В городе вон чего творится!

— И то верно! — согласился Злоба.