За Бессмертного замолвите слово

Глава 25. ГДЕ БЫ ЧЕРТИ НИ БРОДИЛИ

Не стоило удивляться, что подобранный Алёнкой сарафан был нежно-травянистого цвета, чуть по подолу длинноват правда, но это не страшно.

«Уже совсем ничего не страшно, — подумала Мира. — А вот это действительно страшно»

Возможно, Навь уже изменила её, а она и не заметила? Поговорить бы об этом с Богданом иль Златаном. И только о Богдане подумала, как он появился на тропинке, ведущей из леса. Всё внутри у неё встрепенулось, обрадовалось, еле сдержалась, чтобы навстречу не выскочить. Идёт он походкой знакомой, плечи расправленные, шаги широкие, размеренные, и она уверена, что бесшумные. Приметил его Новак, что снаружи остался, человеком перекинулся. Руки они пожали, разговор завели. Он всегда таким был, спокойным и сдержанным, за ней тихо следовал. А ежели не следовал, так она вокруг него всё вертелась.

Тут и Алёнушка гостя приметила:

— А вот и Бессмертный явился, — улыбкой оскалилась и по избе заметалась, что-то по мелочам в сумку кидая: — Вы пока в чертогах гостите, у нас поживите, а мы у родни моей на болотах пообитаемся.

Кажется, что она появлению Богдана больше неё радуется. Счастлива побыстрее её с рук на руки передать.

— Не хворать тебе, Бессмертный! — воскликнула Алёнка, выскочив на улицу: — Вы хозяйничайте, ни в чём себе не отказывайте, а нам пора на поиски цветов папоротника.

После этих слов и Новак оживился, разулыбался:

— Алёнушка, — приобнял жену тот, и они в сторону леса двинулись.

— Увидимся на пиру! — крикнула на прощание Алёнка.

Столь стремительны побег поразил Миру. Приметила она, что у Новака хвост остался, весело виляющий туда-сюда. Рот открыла сказать, да так и замерла, вслед им глядя. Богдан к ней подошёл, и легко тронув за подбороддок, рот прикрыл.

— Мне кажется, или они просто сбежали?

— Точно сбежали, — согласился Богдан.

Она с ужасом на него посмотрела:

— Уже лето настало? Сколько времени я была без чувств?

— Пятьдесят лет.

— Что?! — её глаза округлились до размера блюдец.

Богдан рассмеялся:

— Я пошутил.

— Ты думаешь, это весело? Так шутить со мной.

— У тебя забавное лицо, когда удивляешься. Прости, я не сдержался.

— Вот всегда ты так! Подшучиваешь надо мной, — воскликнула Мира и замолчала.

Этой фразой она снова признала, что перед ней именно её Богдан. Отчего то это очень понравилось Богдану, но Мира почувствовала раздражение:

— Так значит, сейчас в Яви не лето?

— Нет.

— А разве папоротник не в ночь Ивана Купала цветёт?

— Не думаю, что они за цветком собрались, — как-то неохотно признался Богдан.

— А зачем?

— Да, неважно, чего там нежить удумала, — как-то уж слишком поспешно возразил Богдан и добавил: — Лучше скажи, как ты себя чувствуешь, радость моя.

Ей пришлось прижать ладони к лицу, чтобы охладить вспыхнувшие от волнения щеки:

— Не смущай меня. Хорошо всё со мной. — недовольно пробормотала Мира и сильно кривила душой потому, что его забота была ей приятна. — А о каком пире она говорила? — внезапно вспомнились слова Алёнки.

— За оказанное гостеприимство нас обязали появиться на пиру у Чёрта.

— У того всамделишного? — уточнила Мира.

Богдан кивнул и вгляделся в её лицо:

— Тебя это не пугает?

— Не сказала бы, что пугает. Скорее они кажутся мне до умопомрачения странными. Муж Алёнки ведёт себя, словно пёс, а не человек. Богдан, а зачем кикиморы детишек меняют?

— Ты верно подметила об изменениях, произошедших с Новаком. Некоторые кикиморы о людских подменышах заботятся, не бросают их и воспитывают вместо своих. А дети кикимор без подмены ничем не отличаются от животных и ведут себя как дикие звери, не способные к речи. Но мир Нави хоть и похож на Явь, но другой. В этом мире полно сил, что влияют на каждого. И на тебя тоже, Мира. Только ты этого не замечаешь. Если будешь внимательной, то приметишь это даже в разговорах и мыслях. Чертоги Чёрта — это отдельное место, и нам лучше тут не задерживаться. Сходим на пир и сразу домой, — закончил Богдан.

Мира кивнула с ним соглашаясь, хотя под домом он имел в виду замок.

К тому времени, когда они выдвинулись на пир, жёлтое солнце в изумрудных небесах всё также было ровно над их головами и никуда не двигалось по небосводу.

— Как странно, — заметила Мира. — Тут ночь бывает?

— Нежити ни к чему сон.

На секунду Мира задумалась:

— Но у Алёнки в доме есть кровать.

— Мне кажется, это немного для других забав нежели сон.

— Каких это? — заинтересовалась Мира.

— Не соблазняй меня, Мира, — заметил Богдан с хитрой улыбкой, чем ещё больше провоцировал её интерес.

— Чем же?

— Когда-нибудь я тебе покажу эти забавы, — загадочно улыбнулся он.

Мира призадумалась и её тут же осенило:

— Ты что, думаешь, я совсем глупая и не догадаюсь, о чем ты?!

— Да и о чем же?

Уши у Миры загорели огнём от понимая, что не сможет такое в слух произнести.

— Ну, это самое, — пробормотала Мира, отведя глаза.

— Это самое? — переспросил он, словно не понимая.

Мира насупилась и раздраженно на Богдана глянула, встретившись с его смеющимся взглядом.

«Да он над ней издевается!» — поняла она, а в следующее мгновение проскользнула другая мысль.

— У тебя в Нави кто-то был? — Мира аж остановилась и руки в бедра упёрла.

— Что? — уже искренне удивился Богдан.

— Мне Алёнка всё рассказала!

— Что всё? — он слегка запнулся на словах.

— Всё! — вскричала Мира. — Что ты уже триста лет живешь.

— Э…я же говорил, что одинок был, — неуверенно протянул он и не смог сдержать радость, увидев что-то за её спиной, и указал рукой: — Смотри, мы уже пришли.

Миру поразили малые размеры избы, в которых обещался большой пир. Стоило только переступить порог, и становились понятны несоизмеримые размеры того, что виделось снаружи с тем, что находилося внутри. Хоромы были столь огромны, что Мира испытала желание выйти и ещё раз взглянуть на избушку. Встретил их маленький зелёный человечек, которого Мира видела раньше в Ночном городе. Он нахмурился, насупив кустистые зелёные брови:

— Явился не запылился, — проворчал тот. — Ну, идёмте, коли припёрлись.

От такой откровенной грубости маленького человечка Мира невольно хихикнула. Зыркнул тот на неё:

— Не смейся, горох, над бобами, сам будешь под ногами.

Мира разом смех подавила и поближе к Богдану. Проводил их Аука в большую залу. Сразу понятно стало, что они не первые гости. Вдоль стен по обе стороны стояли лавки, а перед ними столы, за которыми сидели нелюди. Добрая половина гостей были черти разных размеров и окрасок шерсти. Приметила Мира и Алёнушку с мужем, и с её семьей ушастой. Были и те, кого определить не могла, что за нечисть. Один почто кожей обтянутый скелет, страшный до жути. Бросались в глаза на фоне тёмных чертей люди в белых одеждах и полуголые лишь с повязкой на бедрах. Хотя в целом о всех гостях можно было сказать, что одежд на них меньше, чем того требовали приличия. Чего только стоила царица ночи Лўна Чёрная, восседавшая вместе с Чёртом за золотым столом по центру на подиуме в одеждах прозрачных, словно туманная дымка.

Заметил их Чёрт, властитель всего и всея в чертогах, и прям из-за стола к ним как сиганет через всю комнату. Приземлился рядом с грохотом. Мира аж вздрогнула. А тот знай хохочет вокруг них радостно скачет:

— Бессмертный, Добромирушка, будьте моими гостями дорогущими!

— Гости — в горле кости, — не замедлил буркнуть Аука во всеуслышанье, развернулся, и обратно пошёл.

— Не обращайте на него внимание, — Чёрт отмахнулся, вклинился между ними и под ручки схватил: — И званный, и желанный, сам знаешь. Аука ворчун редкий сынок моего друга близкого. Страсть, как живых, не любит. Порой даже завидно, — повернулся к Мире, красными глазищами сверкнул: — Знаешь ли, он с детства обижен. Десятым в семье уродился, но самым противным из всех детишек семейства того. Сама маменька его говорила, что он всех остальных её детей стоит. Ни днём ни ночью в избе покоя не стало. То и дело ноет, вякает, уросит, маменьку к себе просит: Уа-уа! — задрал Чёрт голову и как младенец закричал, в голосину, так натурально.

К нему остальные черти присоединились, и наполнился зал сонмом плача младенческого, поселив в сердце Миры тревогу неясную. Мира сглотнула. Никак её напугать хочет? Чёрт резко плач оборвал и на неё глазищами красными уставился:

— И так с утра до вечера, да всю ночь тёмную. Не выдержала его матушка и в слезах выкрикнула: да чтобы тебя леший взял! — улыбнулся Чёрт. — А леший и взял. Вот кто действительно людей любит и детишек их балует. Как своего воспитал мальчонку. Разрешил днями дитю по лесу носиться и орать в своё удовольствие на языке лешем: Ау-ау.

Снова черти в зале заголосили, будто заблудился кто, перекликаются. Приметил Чёрт, что Мира от него на отдалении держаться старается, хотя руку не выдергивает:

— Что боишься меня, девица? Внешний вид мой тебя пугает?

— Твой вид кого хочешь напугает, — пришёл ей на помощь Богдан.

А Чёрт и не обиделся нисколечко, даже обрадовался:

— Я смотри, как могу, — улыбнулся он Мире.

Воздух вокруг Чёрта задрожал, поплыл, волнами пошёл. Чувствует Мира, тошнота от такого зрелища поднимается. Отвернулась, не выдержала. А когда повернулась, смотрит на неё исподлобья мужчина. Глаза тёмные, слегка раскосые, с красными проблесками. Бороды нет, на щеках щетина трехдневная аккуратно постриженная. Волосы густые, короткие, с двух сторон словно рожки топорщатся. Смотрит и ухмыляется:

— Приятно познакомиться, — он протянул руку ей: — Чёрт.

Мира так растерялась, неосознанно руку пожала. Отпрыгнул от неё Чёрт в мгновение зал обежал:

— А ну, черти, не пугаем мою гостью дорогую. Мигом обернулись!

Мира и моргнуть не успела. А все черти чёрные, коричневые, бурые, волосатые и плешивые по пояс в людей превратились, а ноги так копытами и остались — козлячьи, лошадиные, свиные. Мороз по её коже пробежал, казалось, от такого волосы на голове дыбом встали и зашевелились.

— Идёмте, я вас с добряком нашим познакомлю. Чтобы не думала твоя жёнушка, будто мы все нежить какая, только зла всему живому желающее.

Подвел он к тем, кто в белых одеждах за столом сиживал. Поднялся навстречу мужчина, здоровый такой, широкоплечий, на две головы выше Богдана. А тот не низенький был. Лицо молодое, симпатичное даже. Черты и впрямь добродушные, а вот глаза белые, как у старика, словно бельмом пораженные.

— Знакомы будьте Шалопай Салопонтьевич!

— Увтсмоканз дар, — произнес мужчина что-то непонятное и крепко руку Богдана пожал.

— Здрав будь и семейство твоё, — молвил Богдан в ответ.

Шалопай Салопонтьевич на неё взгляд перевёл и с лёгкой улыбкой произнес:

— Арим, умеовт удор авалс.

Мира глазами похлопала, промолчала и лишь уважительно поклонилась. Дело было не в том, что смелости в себе не нашла с нечистью болтать, просто ни одного слова не поняла. Чёрт, не обратив на её растерянность никакого внимания, продолжал представлять остальных членов семьи.

— Это жена его Веста, — Чёрт указал на девицу в белой рубахе неподпоясанной, с венком цветочным на русых волосах, и будто секретом с ней поделился, дополнил: — Человеком, как ты, к нам пришла. Да не сладко ей среди людей пришлось. Уж била её мать люто. Сама гулящей бабой была, а что в жены никто не брал, так ребёнок у ней виноват. Только Шалопай Салопонтьевич Весту и пожалел, отогрел душу несчастную. Зажила она с ним счастливо, да матушку со свету сжила.

Мира поёжилась, но Чёрт ничего не приметил:

— Ну, продолжим. Прошу же за мой стол! — он снова вклинился между ней и Богданом, схватил под ручки и усадил по центру за золотым столом. Справа сидел Богдан, слева уселся сам Чёрт, оставаясь в получеловеческом обличии. Столы ломились от еды и питья. Между тем Чёрт похлопал в ладоши и прокричал:

— Смена блюд!

Тут же в зал вошло человек двадцать парней, довольно молодых, лет шестнадцати-двадцати. Каким-то неясным чутьем Мира догадалась, что это именно люди-подменыши. Они несли огромные блюда с разными жаркими: гусями, бараниной, говядиной и другими грубыми мясами. Подошли к золотому столу и поворотили назад, скрывшись со всеми этими блюдами, не подавая никому. А затем снова явились ещё в большем количестве. Четверо несли просто огромный поднос с диким кабаном, фаршированным утками, которые были нашпигованы яблоками. За ними следом вышли остальные с показанными раньше мясными кушаньями, но уже нарезанные кусками, и принялись расставлять по столам. А парни, разодетые, как заморские короли, продолжали выходить, заставляя столы пирогами, соленьями. Напитки тоже выносили в несколько этапов: сначала крепкие, в конце более лёгкие мёдовые.

У них с Богданом была одна тарелка на двоих, один нож, одна ложка и вилка. Глаза у Миры разбегались от такого изобилья, желудок призывающее урчал, что даже Чёрт звук этот услыхал и с выбором помог без замедленья. Он руку сунул в кабана и на их тарелку кинул целого гуся. Затем к себе поднос с огромным кабаном поближе пододвинул и, облизнувшись, длинным языком, пасть с зубьями как иглы-шилья, распахнул. Мира резко отвернулась и уткнулась в грудь Богдана:

— Какой ужас, — еле слышно прошептала.

Он приобнял её:

— Я нас пока от всех прикрою.

Мира оглянулась. Богдан закрыл их тёмной завесой, которой когда-то защищал от скверны. Звуки неудержимого поедания принесенных блюд доносился до её слуха, но всё окружающее было скрыто от глаз.

— Спасибо, — с облегчением выдохнула она.

— Если хочешь, мы можем уйти, но будет неприлично не испробовать угощения.

— А они нас видят?

— Думаю, да, — улыбнулся тот, ловко подхватил двухзубную вилку воткнул в загорелый до золотистой корочки бочок гуся, отрезал серебряным ножиком кусочек и повернул к Мире: — Попробуй.

Щеки Миры непроизвольно заалели. Было что-то интимное в этом жесте, вызывая в душе неясные волнения. До этого ей не приходилось бывать на пирах, и есть из одного блюда с парнем тоже не приходилось. Она не знала, как себя вести.

— Эти животные пойманы в Яви. Чёрт на всю Навь славится этим, — по-своему истолковав её промедление, подбодрил Богдан.

Мира сглотнула и постаралась взять себя в руки, а затем аккуратно сняла кусочек мяса с вилки губами. Подняв глаза, она встретилась с внимательным взглядом Богдана, что улыбался ей, не осознанно улыбнулась в ответ и едва не выронила только добытый кусочек мяса. Богдан мягко усмехнулся:

— Не торопись ты так.

Она хотела возразить, что дело вовсе не в этом, но истинная причина была ещё более смущающей, поэтому предпочла промолчать. А гусь был просто великолепен! Он сочетал в себе нежность, сочность и аромат. И самым прекрасным была хрустящая корочка, что добавляла некую пикантность, усиливая вкус мяса и придавая ему неповторимый вкус.

— Ммм… — промурчала от удовольствия Мира, прикрыв глаза.

Богдан улыбнулся и подставил ей следующий кусочек:

— Я же говорил.

Второй она приняла без колебаний. Они оба вкушали угощение, и у каждого кусочка был вкус по-своему уникальный. И то ли снаружи всё поутихло, то ли завеса Богдана поглощала звук, оставив их одних в уединенье всех миров. Они не торопились. Нарезая птицу, Богдан ножом работал виртуозно. И вспомнила тут Мира, что всегда в нем восхищала эта элегантность с переплетеньем мастерства. Они жевали молча, наслаждались. Ни слова не слетело с уст двоих, но их глаза беззвучную вели беседу. Все тайны открывая душ.

Его взгляд был на скупщика похож, что ревностно своё сокровище от посторонних глаз хранит и всё никак не может насмотреться. Её же полон обожания и робкого согласия запрятанным быть в тайниках его души. Но тишину нарушило громкое хлопанье в ладоши где-то рядом:

— Пора! Пора, — вмешался голос Чёрта. — Кто будет первым хвастать об успехах?

Они переглянулись, и Богдан завесу снял. Мира поразилась: за это время от кабана остались только кости. Парнишки второпях уносили опустошенные подносы и расставляли меж гостей братины на двоих. Одну из таких, в форме утки, с двумя резными ложками на боках, установили и у них. Неясно было содержимое, но из её нутра плыл плотный белый пар, что, переваливая через край, стелился по столу.

— Что это? — спросила Мира у Богдана.

Но поясненье дала Лўна, слегка к ним наклонившись.

— Это зелье придётся отхлебнуть, коль видеть захотите представленье. Не бойтесь, пейте, ведь у него одна лишь цель — увеселенье.

— Рискнем? — поинтересовался у неё Богдан.

Они опять переглянулись, друг другу улыбнулись. По ложке зачерпнули жижи, укрытой загадочным туманом, и сглотнули.