Выброшенная жена для генерала дракона

Глава 71

В коридоре послышались шаги и постукивание трости. Они остановились возле моей двери.

— Ты готова приступить к своим обязанностям? — раздался за дверью ледяной голос хозяина.

Я не обернулась. Не дрогнула. Просто стояла у камина, глядя, как пепел от платья служанки поднимается вверх, словно душа той самой Эглантины, что когда-то верила в любовь, в семью, в честное слово.

Дверь распахнулась с таким скрипом, словно едва слышно закричала женщина.

«Даже скрип дверей в этом доме напоминает женский крик и плач», — подумала я.

Лорд Арвейн вошёл, как входит смерть — уверенно, без спешки, с тростью в руке и презрением на лице. Его глаза мгновенно скользнули по моему платью — тому самому, что дала мне Марта. Простому. Чистому. Живому. И его глаза распахнулись. Ещё бы! Такой дерзкий акт неповиновения.

Потом взгляд упал на камин. На угли. На дым, ещё не рассеявшийся под потолком.

— Где твоя униформа? — спросил он, и в голосе уже звенела угроза, как натянутая тетива.

Трость ударила об пол, а я сжала кулаки, понимая, что сейчас либо начнется отсчет моих последних минут жизни или первых минут настоящей свободы.

Время пошло.

— Сгорела, — ответила я, не поворачиваясь. — Как и твои надежды на то, что я снова стану удобной и послушной куклой в этом доме.

Мой ответ был четким и холодным. Я не сомневалась ни в одном своем слове.

Лорд Арвейн шагнул вперёд. Трость в его руке дрожала — не от слабости, а от ярости.

— Ты думаешь, я позволю тебе вести себя, как заблагорассудится? — процедил он. — Ты думаешь, я не сломаю тебя, как сломал свою жену? Она тоже сопротивлялась. Думала, что любовь спасёт её от моих правил. А потом я выбил из неё эту дурь. Удар за ударом. До тех пор, пока она не начала целовать мои сапоги с благодарностью.

Я медленно повернулась. Впервые за всё это время — не с опущенными глазами, не с дрожью в коленях. Я смотрела прямо в его мутные, злобные глаза, и в моём взгляде не было страха. Была решимость. Была боль. Была ярость, накопленная за время молчания.

— Ты не тронешь меня, — сказала я, наконец обернувшись. — Ни пальцем. Ни словом. Ни взглядом.

Он рассмеялся. Коротко. Жестоко. Как человек, который привык видеть, как все перед ним падают на колени.

— Ах, вот как? — Он поднял трость, и в его глазах вспыхнула та самая жажда насилия, что живёт в душах тиранов. — Я выбью из тебя эту дурь, как выбивал из неё. И ты будешь благодарить меня за каждый удар!

Он зарычал — да, именно зарычал, как зверь, загнанный в угол собственной жестокостью. Взмахнул тростью, но я не отпрянула. Не закрылась руками.

Я бросилась вперёд.

Не как жертва. Не как испуганная девчонка. А как зверь, загнанный в угол, у которого остался один шанс — выбить ружьё у охотника.

Его пальцы сжимали трость, как последнее оружие старого тирана. Но я была быстрее. Я схватила её за конец и рванула изо всех сил — не как жертва, а как охотница.

Мои пальцы вцепились в трость. Лорд Арвейн рванул её к себе, но я не отпустила. Я вложила в этот рывок всё — боль унижений, слёзы, которые не пролила, синяки, что не зажили до конца, и ту самую ночь, когда я бежала босиком по ледяной брусчатке, думая, что мир кончился.

— Ты⁈ — выдохнул он, ошарашенный. — Ты смеешь⁈

— Да, — вырвалось у меня сквозь стиснутые зубы. — Я смею!

Мы стояли, дёргая трость в разные стороны, как два воина в поединке за власть.

Лорд Арвейн был сильнее меня. Но я почувствовала, как внутри просыпается чудовище. Нет, не дракон. Просто чудовище, для которого не существует правил, милосердия, доброты.

И это чудовище придало мне сил.

Вот для чего оно нужно!

Чтобы прийти на помощь в тот момент, когда всё потеряно.

Надо будет сказать Гарту и Асу…

Что чудовище — это последний шанс!

Он не враг!

Он друг!

Лучший и последний!

Мы стояли с лордом Арвейном лицом к лицу, дыша одним и тем же воздухом, пропитанным ненавистью и отчаянием. Его лицо побагровело. Вены на шее вздулись, как корни старого дерева.

— Ты знаешь, что я с тобой за это сделаю, паскуда? — слышался полный ярости голос старика. — Ты сдохнешь замурованной в подвале! И даже если ты на брюхе поползешь за мной и будешь целовать мои сапоги, я всё равно тебя не прощу!

Он тянул, рвал, пытался ударить меня локтем, но я не отпускала. Мои пальцы горели от напряжения, но внутри меня горело что-то большее — огонь, который он не мог потушить.

И я держала эту трость крепче, чем когда-либо держала что-либо в жизни.

Он рванул, а я чуть не выпустила трость из рук.

Нет, удержала.

Я собралась с силами и рванула сама.

Трость вырвалась из его рук.

Я отшатнулась, держа её в руках, как трофей. Как символ его поражения.

— Ты… ничтожество! — прохрипел с кашлем лорд Арвейн. — Ты — пыль! Ты — долг! Ты — ничего!

— Я — Эглантина! — вырвалось у меня, и в этом имени прозвучала вся моя суть. — И ты не имеешь права со мной так обращаться! Я не позволю!

Я посмотрела на камин, потом на лицо лорда.

Трость упала в огонь с глухим шипением. Набалдашник в виде волчьей пасти застыл на мгновение, будто в последний раз оскалился, а потом пламя обвило его, как месть.

Лорд Арвейн замер. Его глаза расширились от ярости и… чего-то ещё. Чего-то, что я не могла прочесть.

— Ты… — выдохнул он, делая шаг к камину. — Это фамильная трость, мерзавка! Слуги! Быстро сюда! Избить ее до полусмерти!

Я бросилась к двери и тут же закрыла ее изнутри, слыша приближающийся топот.

Тем временем старик протянул руку, будто хотел вытащить трость из огня, как вытаскивают последнюю нить власти из пепла.

Но вдруг его лицо исказилось. Он схватился за грудь. Пальцы впились в ткань жилета так, что костяшки побелели.

— А-а-а… — вырвался хриплый стон.

Он пошатнулся. Колени подкосились. Он упал на одно колено, всё ещё глядя округлившимися, полными ужаса глазами на огонь, в котором погибал его символ власти.

— Капли… — прохрипел он.

Я стояла. Не двигалась. Не бежала. Не звала на помощь.

Я просто смотрела, слушая лихорадочное биение своего сердца.

Потому что впервые за всю свою жизнь я поняла: я не обязана спасать того, кто пытался убить меня.

Пусть горит. Пусть задыхается. Пусть узнает, каково это — быть бессильным.

Он поднял на меня глаза. В них не было ни злобы, ни угрозы. Только страх. Первобытный, животный страх смерти.

— Помоги… — прошептал он.

Я шагнула ближе. Встала над ним. Как он когда-то стоял надо мной.

— Хватит притворяться! Ты притворяешься, — сказала я. — Как в ту ночь. Когда я только пришла. Ты притворился, что у тебя сердце. Чтобы сломать меня.

Он задрожал, пытаясь что-то сказать, но слова застряли в горле.

— Я не твоя жена, — повторила я. — И не твоя служанка. Я — не твоя долговая расписка. Я — человек. И я не обязана спасать того, кто пытался уничтожить меня.

Он смотрел на меня. В его глазах — мольба. Но я не двинулась.

— Ты сам выбрал этот путь, — прошептала я. — Теперь иди по нему до конца.

Трость в камине треснула пополам — и превратилась в обгоревшую палку.

За окном вдруг вспыхнула молния. Гром прогремел так, будто небеса одобрили мои слова.

И в этот момент я поняла: я больше не боюсь. Ни его. Ни этого дома. Ни прошлого.

Потому что я наконец-то стала собой.

И в этот момент слуги выломали дверь.