Выброшенная жена для генерала дракона

Глава 70

Дверь в спальню распахнулась с тем же грохотом, что и в ту ночь, когда всё началось. Только тогда я впервые переступила порог с надеждой, а теперь — с ощущением, что ступаю на эшафот.

Лорд Арвейн шел впереди, его трость стучала по каменному полу, как метроном, отсчитывающий мои последние свободные секунды. Каждый удар резонировал в моих висках, будто били в колокол смерти. Воздух в коридоре был густым, пропитанным запахом воска и прелого вина. Стены, когда-то украшенные портретами, теперь выглядели как тюремные решетки, окутанные пылью времени.

Лакеи держали меня за руки, но я не сопротивлялась. Слишком хорошо помнила, к чему ведет сопротивление.

— Добро пожаловать домой, дорогая невестка, — произнес лорд, входя в комнату и оглядываясь, словно впервые видит эти стены.

Он не смотрел на меня, но я чувствовала его взгляд, скользящий по моему платью — тому самому, что Марта дала мне в день, когда я впервые упала на порог аптеки. Простое, но чистое, выстиранное до белизны.

— Я уже не ваша невестка, — произнесла я, но голос дрогнул.

— Ты — долг, — отрезал он, не оборачиваясь. — Долг, который вернулся. И вы будете вести себя как должна.

Он бросил на кровать сверток ткани — дешевое платье служанки, намекая, что теперь оно мое по праву.

— Я хочу переодеться и поужинать, — произнес он слугам, не глядя на меня.

Дверь захлопнулась. Засов щелкнул.

Я тут же бросилась к окну. Деревянные рамы были старыми, но когда я потянула за них, магия обожгла пальцы, как раскаленный металл. Окно не открывалось. Магический барьер. Я ударила кулаком по стеклу, но оно осталось целым. Слезы навернулись на глаза, но я не позволила им вырваться. Нет, я не буду плакать в этом доме. Никогда больше.

Ноги подкашивались от воспоминаний. Той ночи, когда трость врезалась в скулу. Когда я упала на колени, а Йенсен отвернулся.

Я сжала кулаки, пытаясь удержать дрожь. Нет. Больше не сломаюсь.

И тут — шаги. Негромкие. Трепетные, как у человека, боящегося собственных слов.

— Эгла… — прошептал знакомый голос за дверью.

Йенсен. Голос его дрожал, но в нем слышалась такая надежда, что внутри все сжалось. Как будто он снова верил в сказку, которую сам же разрушил.

— Я здесь, — ответила я, подойдя ближе к двери, но не прикасаясь к ней.

— Я так рад, что ты вернулась, — его голос дрожал, но в нем слышалась радость.

Я молчала. Слова застряли в горле, как камень.

— Я люблю тебя, — продолжал он, голос становился тише. — Я всегда любил. Я не хочу жениться на другой. Я не могу без тебя.

— Ты не любишь, — вырвалось у меня. — Ты просто трус. Ты просто стоял и смотрел, как твой отец бьет меня в этой комнате. Ты встал на сторону отца, когда нужно было просто сказать правду!

Тишина. Только шелест ткани за дверью.

— Да… Ты права… Конечно же права… Я должен был сказать правду… Но я не мог. Отец… Он угрожал всем. Он сказал, что если я встану за тебя, я больше не его сын. Я не знал, что делать. Я люблю тебя, Эгла. Я всегда любил. И я знаю, что если ты будешь вести себя правильно, отец смягчится. Просто потерпи. Все наладится. Если первым нашим ребенком будет мальчик, он обязательно смягчится. Я уверен…

За дверью наступила тишина. Потом Йенсен заговорил снова, голос дрожал еще сильнее:

— Отец смягчится, если ты будешь вести себя правильно, — прошептал он, и в его голосе появилась уверенность. — Я уверен. Если ты будешь вести себя правильно, он простит. И мы будем счастливы.

Его слова звучали как молитва, как манифест его собственной слабости. Он все еще верил в сказку, где достаточно быть «хорошей девочкой», чтобы все кончилось счастливо.

— Йенсен, — прошептала я, прижимая ладонь к двери. — Открой дверь. Пожалуйста. Ты можешь помочь мне сейчас. Ты можешь изменить все. Ты можешь стать сильным сейчас.

Пауза. Даже дыхание за дверью замерло.

— Нет, — произнес он через мгновение. — Я не могу. Я не могу жить без тебя. Я люблю тебя, Эгла. Я готов искупить вину. Просто дай мне шанс. Я знаю, что если выпущу тебя, ты уйдешь… Ты уйдешь от меня снова. Сбежишь… А я не хочу… Я не хочу жить без тебя! Понимаешь?

Я замолчала, чувствуя, как сердце разрывается на части.

— Ты должен был защитить меня, — прошептала я, и голос звучал как приговор. — Ты должен был встать между нами. Но ты не сделал этого. И теперь все кончено.

— Но я люблю тебя! — вырвалось у него, и в его голосе прозвучала паника.

— Нет, — ответила я, и это «нет» звучало твердо, как камень. — Ты просто не можешь без меня жить. Ты не можешь без того, к кому привык. Но это не любовь. Ты — жертва, которой нельзя протягивать руку помощи. Потому что твоя цель не выбраться, а утащить к себе и сделать такой же жертвой того кто пытается тебя спасти.

Я отошла от двери, чувствуя, как внутри все горит.

— Ты не любишь меня, — прошептала я, глядя на дверь. — Ты любишь себя. Ты любишь то, что я могу дать тебе. Но не меня.

Вспомнила Аса, как он держал мою руку, не боясь показать слабость. Вспомнила Гарта, как он смотрел на меня, не пряча своей ярости, своей страсти. Они боролись. Даже когда это могло убить их. А он… Он сидел и смотрел, как меня унижают. И это не любовь. Это слабость, замаскированная под любовь.

— Ты не можешь защитить даже собственное отражение в зеркале, — выдохнула я, чувствуя, как внутри что-то ломается окончательно. — А я не хочу такого человека в своей жизни. Я не хочу жить с человеком, который не может защитить даже себя. Потому что если ты не можешь защитить себя, ты не сможешь защитить и меня. А я заслуживаю того, чтобы меня защищали.

— Йенсен, — произнесла я, глядя на окно, сквозь которое не могла убежать. Взгляд застрял на тенях, танцующих на стенах. — Ты не можешь вернуть то, что разбил. Сломанное стекло никогда не станет целым. Оно может быть склеено, но трещины всегда останутся. И я не вернусь в клетку, из которой ушла. Я не хочу жить в клетке, где единственная моя функция — быть вам удобной!

Тишина.

— Эгла… — прошептал он, но я не ответила.

Я подошла к кровати, взяла платье служанки и бросила его в камин. Огонь ярко вспыхнул, пожирая ткань с ледяным шипением. Пламя отбрасывало тени на стены, будто отмечая момент, когда я перестала быть чьей-то собственностью. «Пусть сгорит в аду вместе с лордом Арвейном,» — прошептала я, сжимая кулаки, пока платье превращалось в пепел. 'Потому что я не вещь, которую можно бросить на огонь и забыть.

За дверью послышался стук. Йенсен что-то произнес, но я не разобрала. Голос его был полон боли, но я не могла жалеть его. Не сейчас. Не после всего, что произошло.

— Все кончено, — повторила я, впервые за долгое время чувствуя облегчение. — Ты выбрал свой путь. Я выбрала свой. И они больше не пересекутся.

За дверью стих шепот. Йенсен ушел.

Я осталась одна. Но впервые за долгое время я чувствовала себя свободной. Свободной от надежды, что он изменится. Свободной от мечты, что он наконец станет тем, кем должен быть. Свободной от того, чтобы быть кем-то.

Потому что поняла: свобода — это не отсутствие стен. Это знание, что даже в клетке ты остаешься собой. Это знание, что ты не вещь, которую можно переломать и сломать. Это знание, что твоя воля сильнее любой клетки.

И я останусь собой.

Даже если для этого мне придется сжечь весь мир.

Даже если для этого мне придется сжечь саму себя, чтобы вырваться из этого пламени.

Потому что лучше сгореть в огне, чем жить в ледяной клетке, где нет ни тепла, ни любви, ни чести.