Он улыбнулся. Но в глазах не было торжества.
Только боль.
И вызов.
А я сидела, сжав пустую ладонь, и чувствовала, как надежда утекает сквозь пальцы — прямо туда, на улицу, где уже никто не найдёт её. Но в то же время я была хитрее, мудрее, опытней. И спрятанный пузырёк грел мою душу.
Теперь нужен был спектакль. Или что? Он думает, что самый умный? Посмотрим, кто кого!
— Т-ты… Ты зачем это сделал? — прошептала я дрожащим голосом. — Зачем⁈ Как ты мог!
Я даже завизжала, чтобы всё выглядело натурально.
Карета покачивалась на ухабах, как лодка в шторм. А я прижала руки к лицу, словно Гарт только что разрушил мою последнюю надежду!
Слёзы пришли легко.
Слишком легко.
Я сидела в карете, прижавшись к дверце, и вдруг — без предупреждения — зарыдала.
Не тихо. Не красиво. А так, как плачут, когда внутри всё рвётся: с хрипом, с дрожью в плечах, с перекошённым от боли лицом.
Гарт замер.
Он знал, как утешать женщину — шёпотом, поцелуем, руками. Но это… Это было не утешение. Это было падение.
— Ты… — начал он, протягивая руку, но осёкся.
— Зачем я вообще сюда поехала? — выдохнула я сквозь слёзы, не глядя на него. — У меня ничего нет. Ни зелья. Ни плана. Ни даже надежды…
Я вытерла лицо тыльной стороной ладони, будто стыдясь, но слёзы всё равно катились.
«Пусть думает, что я сломлена. Пусть верит, что зелья больше нет. Пусть расслабится — хоть на миг».
— Я просто… хотела, чтобы всё закончилось, — прошептала я, опуская голову.
Гарт смотрел на меня — и впервые за эту ночь не знал, что делать.
Его пальцы опустились. Усмешка исчезла.
«Она сломлена», — прочитала я в его глазах. «Значит, зелья действительно нет».
И тогда он наклонился ближе. Его голос стал тише, почти ласковым:
— Ты действительно хочешь вернуть меня туда, откуда я только что вырвался? — спросил он.
— Ты так и не сказала, нашла ли что-нибудь в книге, — наконец произнёс он, не шевелясь с места.
Голос — низкий, почти ласковый. Но я знала: за этой лаской — когти.
— Нет, — соврала я, не глядя на него. — Ничего. Зелье было последней надеждой!
«Ага! Щас! Так я и доверилась мужчине! После того, что я пережила, фигушки тебе, а не доверие!», — мысленно прошептала я, вспоминая про зелье в кармане.
— Значит, ты беспомощна, — усмехнулся Гарт. — Как и все они. Только ты — красивее.
Я резко повернулась:
— Не называй меня «как все они»! Я не твоя игрушка! Я не твоя «красивая проблема», которую можно решить поцелуем и улыбкой!
Он прищурился. В его глазах мелькнуло что-то острое — почти боль.
— А что ты тогда? — спросил он тише. — Служанка совести? Лекарь чести? Или просто та, кто боится признать, что хочет остаться со мной?
— Я — аптекарь! — вырвалось у меня. — И я не стану участвовать в твоих играх! Ни с тобой. Ни с ним. Ни с кем!
— Игры? — Он вдруг встал на колени на сиденье и перегнулся через пространство между нами.
Его руки легли на мои плечи — не грубо, но неотвратимо.
— Это не игра, Эгла. Это шанс.
Он наклонился ближе. Его дыхание коснулось моей щеки. Он приподнял мое заплаканное лицо так, чтобы наши взгляды встретились.
— Давай сбежим. Прямо сейчас. Просто… сбежим. Вместе.