Вперед в прошлое 10

Глава 5 Пора чудес

До бабушкиного дома было с полкилометра — пять минут ходьбы. Но Наташка не спешила, плелась понуро, глядя на носки своих модных сапожек — мой подарок, привезенный из Москвы. А я смотрел наверх, в небо, откуда снег валил и валил, и за десять минут накрыл серую почву тонким слоем, улегся на ветвях, еще немного — и получится настоящая зимняя сказка. Подарок от природы жителям юга России. Или — компенсация за пережитые передряги?

Как ни крути, уходящий 1993 год был для меня тяжелым. Особенно тяжко пришлось, когда взрослый оставил меня один на один с недетскими проблемами, и мне пришлось экстренно взрослеть и все это разгребать. Успешно, слава богу.

Наташку тоже год не баловал, а тут несчастье привалило прямо на праздник.

Ну и вишенкой на торте, что дед так и не позвонил — судя по тому, что Боря молчит, в звенящей тишине я точно его услышал бы. Буду надеяться на лучшее.

Когда мы вернулись к бабушке, снега навалило по щиколотку, и он не думал останавливаться. Боцман нас опередил и уже пару минут сидел возле калитки, периодически стряхивая снежинки с черной шерсти. Наташка положила руку на калитку, вздохнула.

— Может, мне к нам домой поехать? Не хочу портить праздник своей кислой рожей.

Я обнял ее в очередной раз и сказал:

— Нет конечно, ты нужна здесь. Мы приготовили для тебя лотереи. Да и я как никто знаю, что одной тебе оставаться нельзя, а так хоть отвлечешься. Тут недалеко горка есть — давай ночью на снегу кататься. Пойдешь?

Натка кивнула и едва заметно улыбнулась.

— А еще я вспомнила, что Андрей мегеру называет на «вы». «Маменька, не изволите ли принести мне трусы».

Хотелось сказать: «Забудь» — но это её только разозлило бы. Наташка не спешила к людям, стояла у калитки и жаловалась, что мегера закатила истерику сыну за то, что он спит с девкой до свадьбы — в ее время такого не было. И поначалу демонстрировала презрение к Натке молча, а потом стала в открытую нападать, намекая, что единственный интерес жидовки — квартира Андрея в центре, которая на самом деле оформлена на маму.

Надо отдать ей должное, сестрица ни разу не упрекнула Андрея тем, что содержала его, скотину неблагодарную. Вся ненависть была направлена против несостоявшейся свекрови.

— Вот раскручусь, две такие квартиры куплю! — прошипела Натка.

Столько в ее голосе было решимости, что я понял — купит, добьется. Уж не будет помнить, что послужило толчком, но — сделает.

Потянуло жареным мясом. Донесся голос Алексеевича:

— Я тебе говорю, вот такая стая пчел!

Толик что-то буркнул в ответ, и Алексеевич дальше продолжил вполголоса, и слов я не разобрал. Судя по всему, снег не отогнал их от мангала. Наташка зашла в летнюю кухню к маме, я отправился посмотреть, как там мужчины.

Было безветренно, потому Толик держал старый выцветший зонт над мангалом, а Алексеевич дул на угли. Мешаться у них под ногами я не стал. Отошел к сараю, наблюдал со стороны и делал выводы, что у этих двоих любовь с первого взгляда. На пне, заменяющем стол, лежал пустой шкалик. Судя по тому, как Василий раскраснелся и размахался руками, он приложился к спиртному.

Из кухни вышла Ирина в куртке с капюшоном, прячущим бигуди, принесла мужчинам закуску и обняла почему-то Василия. Он замер с растопыренными руками. Через мгновение она уже обнималась с Толиком, беззлобно отчитывала его за пустой шкалик — жадины, не поделились — и за то, что «эх вы, шашлыки пожгли».

— Нормально все! — Толик хлопнул ее по заднице, говоря этим жестом: Мое, не покушаться'. — Еще пятнадцать минут, и готово.

— Вот не верю. Угольки принесете, пф-ф, — фыркнула она и удалилась.

Мужчины помолчали, пока за ее спиной захлопнулась дверь, и вернулись к своим исконно мужским темам — заговорили про футбол, потом — про бокс, и, забыв о шашлыке, Толик стал изображать боксера, а Алексеевич в шутливой манере — отбиваться.

Пусть резвятся. Хорошо, если мама и сестра будут дружить семьями. Или нехорошо, учитывая, как плотоядно Ирина смотрит на Василия. А может, и нет в ее взгляде вожделения, просто зависть.

Понаблюдав за ними, я вошел в пахнущий хвоей дом, где Борис и бабушка без особого интереса смотрели «Ивана Васильевича», которого все знали наизусть. Чтобы не тесниться с ними на диване, я занял стул и спросил, уже зная ответ:

— Дед не позвонил?

— Нет, — ответила бабушка, и в этот момент часы с кукушкой известили, что уже шесть вечера. То есть наступило время, когда дед скорее физически тут появится, чем позвонит. Если, конечно, все хорошо.

Началась реклама — «Кока-кола» и новый год, подмигивающий Распутин, «Кэмел», и я сказал:

— Видели, какой снегопад?

Борис аж подпрыгнул, метнулся к окну и протянул, опершись на подоконник:

— Да-а-а! Вот это да-а-а!

Бабушка тоже выглянула в окно.

— Красиво, конечно. Празднично. Но это дополнительные сложности для Шевкета.

— Горка где-то тут есть? — засуетился Борис. — И санки. Хотя фиг с ними, и фанера, и просто пленка подойдет! Всю жизнь мечтам на новый год покататься на санках.

— Есть конечно, — сказала бабушка. — Ночью, после застолья, сходим на горку. Не думаю, что снег растает.

— Его все больше и больше! — радовался Борис. — Жаль, только две кассеты для фотика купили!

— Давай фильм смотреть. — Бабушка вернулась на диван.

Боря схватил фотоаппарат и побежал увековечивать чудо, а я увлекся засмотренным до дыр фильмом. Теперь путешествие во времени не воспринималось как нечто невероятное, меня ведь вернули! И это помогало отвлечься от мыслей о деде, которые становились все более мрачными.

Прошел час, стемнело, а снег все не прекращался, его навалило выше щиколотки.

Семь вечера, а деда все нет. В девять можно начинать переживать по-настоящему.

Тем временем еда была приготовлена, подарки припрятаны, а до проводов старого года оставалось три часа, следовало чем-то себя занять это время — не Киркорова же с Пугачевой смотреть.

— Давайте поиграем в карты, — предложила Наташка. — На деньги, в дурака.

— В крокодила! — предложил раскрасневшийся Алексеевич.

Его усы топорщились, глаза бешено вращались — не устоял будущий отчим перед шкаликом водки, и раскатало его.

— Кататься! — слетел со стула Борис и потер руки. — Побежали кататься! С горки! На санках.

— Никаких катаний! — прикрикнула мама. — Вы слишком легко и дорого одеты!

— Оля, да успокойся ты! — сказала бабушка и победно улыбнулась. — Идем, горку вам покажу. Только чур не убиваться!

— Да! Да! — запрыгал по дому Борис.

Бабушка нашла для нас по ватнику и по черной шапке. Надев теплые носки и утеплившись, мы направились за бабушкой полным мужским составом: Василий, Толик с санками, я, Борис на санках.

— По долинам и по взгорьям! — пел Борис. — Шла дивизия вперед!

Наш путь лежал вдоль дороги чуть под уклоном, по ходу движения машин, туда, откуда доносился детский визг, крики, хохот.

— Сразу за поворотом — дорога направо, — сориентировала нас бабушка. — Она ведет к улице в низине, кататься на этом спуске собиралось все село. Метров пятьдесят осталось.

Когда вдалеке, в стороне города, зарокотал мотор, все наши остановились, повернувшись на звук и надеясь, что это «москвич» деда. Но нет, мазнув светом по снегу и вздымая снежные облака, «жулька» пронеслась дальше. Несколько секунд — и машину скрыла пелена снега, превратив в светящийся шар, исчезнувший за поворотом.

Пушистого снега насыпало много, сани вязли в нем, потому Толик вытащил их на проезжую часть, разбегался, толкал, и они долго ехали под небольшим уклоном. Когда Борис упал, извалявшись в снегу, Толик принялся толкать Алексеевича, усевшегося на санках, потом они менялись.

Забавно было наблюдать, как резвятся два усатых дядьки. Сани были рассчитаны на детей, им вдвоем было тесно, и ноги смешно торчали в стороны.

После отталкивания кто-нибудь обязательно падал. В конце концов бабушка не выдержала, забрала и оседлала сани, а мы с Борисом впряглись, как две ездовые собаки.

Интересовавшая нас горка показалась за изгибом серпантина. Точнее, саму дорогу вниз видно не было, а ее обозначила толпа детей и взрослых, выстроившихся в очередь на спуск. Чуть в стороне стоял ряженый в костюме Деда Мороза, с бутылкой водки и маленьким мешком. Увидев нас, он сделал приглашающий жест скипетром, приложился к бутылке и проговорил надтреснутым басом:

— Проходите, дети мои! Наслаждайтесь! Знали бы вы, скольких сил ме стоило призвать снег!

Толик пожал руку в синей перчатке, хлебнул из бутылки, выпучил глаза. Дед Мороз похлопал его по спине и протянул бутылку Василию. Тот отступил на шаг, но Мороз укоризненно покачал головой, и будущий отчим сдался. Бабушка узнала Мороза и остановилась рядом с ним поболтать.

Рассматривая нас с Борей, Дед Мороз решал, что делать с нами — предложить выпить или угостить конфетой. Он так и не решил. А мы дождались своей очереди, уселись на санки вдвоем, вытянули ноги — чтобы рулить — и понеслись вниз, аж слезы вышибло и все вокруг замелькало.

Летели мы метров тридцать. Взлетели на часть дороги, идущую вверх, и скатились уже неторопливо, глядя, как едет гусеница из четырех девчонок на пленке, пронзая пространство писком и визгом.

Склон был усеян конфетными обертками, мандариновыми шкурками и конфетти из хлопушек. Односельчане здоровались, поздравляли друг друга. Нас никто не знал, но и нам перепадало сельского гостеприимства.

Закутанные по самые глаза дети напоминали снеговиков: все в снегу, на штанах сосульки, носы красные, глаза счастливые. Дед Мороз поздравлял всех вновь прибывших, его бутылка была безразмерной и не заканчивалась, а может, их просто несколько.

Народ на горке менялся, одни люди уходили, другие приходили. Родители гнали хворостинами домой своих оледенелых чад. А снег все падал. Белые хлопья вспыхивали золотом в свете единственного фонаря и опускались, кружась.

Азарт отвлекал от мыслей о деде. Я старательно их отбрасывал, но они возвращались бумерангом, и домой идти не хотелось, хотя было нужно, потому что Алексеевич, одетый не по погоде, весь посинел, но все равно не сдавался. К нам присоединился Каюк, вернувшийся из клуба.

Когда пошатывающийся и веселый Василий поднялся на горку, бабушка взяла его под одну руку, Толика — под вторую и повела домой.

Сколько времени прошло с момента, как мы появились здесь? Сейчас девять вечера или больше? Приехал ли дед? Наверное, нет, иначе мама, которая знает, как мы волнуемся и ждем его, уже была бы тут. Или ее разморило, и она решила, что не стоит напрягаться?

Оставив сани Борису, я побежал за взрослыми, которые разразились песней о коне, у Василия заплелись ноги, он чуть не упал и не повалил бабушку. Напился. Но как он смог? Не с чего было напиваться. Или просто ему пяти капель достаточно?

Дома уже ждали наряженные и расфуфыренные женщины. Тетя Ира сняла бигуди и сделала прическу, надела фиолетовую кофту с огромными накладными плечами. Мама тоже завила волосы и накрасилась.

— Дед не звонил, не появлялся — с порога проговорила мама, и праздничное настроение улетучилось.

В девять дед должен был приехать при самом плохом раскладе. Если его нет, значит, с ним точно что-то случилось. Или просто дорогу засыпало, и он еле ползет? Чем ближе новый год, там меньше оставалось надежды, что с ним все в порядке.

— Давайте вот теперь сфотографируемся, — предложила тетя Ира. — И не здесь, при входе, а под ёлкой!

Боря побежал расчехлять фотоаппарат.

Меня больше интересовало, как себя чувствует Наташка.

Сестра с отсутствующим видом лежала на диване, смотрела на скачущего на сцене Леонтьева. Я положил руку на ее голову.

— Ты как?

Она дернула плечами и ничего не сказала. Села, когда вошла шумная толпа и принялась устраиваться возле ёлки, встала и присоединилась к компании. Попыталась улыбнуться. Я пристроился рядом с ней. Боря поработал фотографом, потом его сменил Василий.

Сделали четыре фотографии: две бабушке, и по одной Ирине и нам. Наташка даже не бегала смотреть, как проявляются фото, и сразу же заняла нагретое место на диване.

Василий Алексеевич был изрядно пьян. Словно он в одно лицо опустошил две бутылки коньяка. Он раскраснелся, глаза его блестели, мама поглядывала с тревогой, но молчала, потому что, раз говорил он довольно связно, никакой опасности не было. Правда, речь его стала слишком эмоциональной, но это второй вопрос.

Когда все рассмотрели последнюю фотографию, Василий подошел к маме, обнял ее и усадил за стол.

— Давайте провожать старый год? — предложила она.

Все посмотрели на часы с кукушкой: было без двадцати десять.

— Не рано ли? — с сомнением произнесла тетя Ира, тоже веселенькая.

— В десять, — припечатала бабушка.

Мужчины ушли на улицу, мама с Ириной присоединились к Наташке смотреть телевизор. Бабушка указала на экран и сказала строгим тоном:

— В двенадцать выключим. Не хочу этого алкаша перекошенного видеть. — Она имеля в виду Ельцина.

Ее аж перекосило от ненависти. Дед был бы с ней солидарным. 12 декабря состоялись выборы в Совет Федерации, где победил Жириновский, у ЛДПР 23 %, второе место — у Гайдара с «Выбором России», 15 %, а у коммунистов, которым сопереживали бабушка и дед, всего 12,5 %, и это для них крах. Не хотелось бы, чтобы эту тему поднимали и бабушка расстраивалась.

После расстрела Белого дома политика перестала меня интересовать, да и я не помнил, как все сложилось в той реальности, а значит, не мог сравнивать «было» и «стало».

Тетя Ира весь вечер поглядывала на маму и Василия с завистью и не выдержала, спросила, сделав бестолковое лицо:

— Оля, вы такая красивая пара! А когда у вас свадьба?

Мама побледнела, вцепилась в руку Василия, который еще не развелся, потому не мог на ней жениться. Но, как бы Алексеевич ни был пьян, он уловил яд в голосе Ирины и принял вызов, погладил маму по голове и сказал:

— Когда Оленька только к нам пришла на винзавод, я увидел ее, и у меня руки затрымтилы… Задрожали. Такая нежная… А наши бабы ух! И коня остановят, и слона. Короче говоря, увидел её и понял, шо пропал. Но вот она и вот я, мы вместе встречаем новый год, и я верю — это первый наш праздник, и будет их еще много. — Он недобро покосился на Ирину, посмевшую усомниться в искренности его намерений.

— Так гулять когда на свадьбе? — не уловив тонкостей игры, поддержал жену захмелевший Толик.

Бабушка тоже поняла, что к чему, и замерла, уперев руки в боки и буравя Ирину взглядом.

Василий окинул собравшихся взглядом и пробормотал:

— Это должно было прозвучать не так… наспех. Надо было подготовиться, но поскольку уж… — Он ласково посмотрел на маму. — Оленька, становись моей женой. Больше всего на свете хочу услышать твое «да».

Ирина вспыхнула. Толик заулыбался. Бабушка округлила глаза и поднесла ладони к щекам. Борис зажмурился и незаметно для других стукнулся затылком о спинку дивана. Наташка будто не слышала, что происходит вокруг, баюкая свое горе.

Мне подумалось, что да, сестрица у меня вздорная, вредная, но из-за того, что она живет на повышенных скоростях, только за год с ней случилось столько дерьма, сколько другая и за всю жизнь не накопит: предательство любимого после угроз отца, второй претендент на руку и сердце вовсе оказался работорговцем, теперь, вот, — маменькин сынок, который сделал вид, что не замечает, как унижают его женщину. И заранее страшно при мысли о том, кто будет после Андрея.

Мама растерянно заозиралась, покраснела, заморгала так, словно собралась расплакаться.

Алексеевич тоже разволновался, истолковав ее молчание по-своему.

— Девушке положено подумать, — с некоторым облегчением сказала Ирина, избежавшая кары со стороны бабушки.

— Да, — шепнула мама, встала на цыпочки и обняла любимого. Ее плечи затряслись от рыданий. — Конечно — ДА!

Бабушка наблюдала эту сцену с некоторым скепсисом. Наверное, как и я, думала, что решения, принятые на пьяную голову — не самые лучшие, в том числе — скоропостижная женитьба. Они знакомы три с небольшим месяца!

Вместе с прижавшейся к нему мамой Василий бочком присеменил к бабушке и сказал:

— Эльза Марковна! Прошу… Прошу руки вашей дочери. Обещаю любить ее и заботиться о ней.

Бабушка резанула правду-матку:

— Так-то я не против. Но как ты можешь взять ее в жены, когда еще женат. Так ведь?

— Нас быстро разведут, — уверил он. — И как только разведут — так сразу!

Наташка наблюдала за ними то ли с завистью, то ли горечью — она была несчастлива и не могла разделить мамину радость. Наверное, это самый счастливый день в маминой жизни.

— Горько! — радостно воскликнул Толик и захлопал в ладоши — мама с отчимом поцеловались.

Борис, хоть и не был рад, вытащил «Полароид» и сделал несколько снимков — мама и Василий, целующиеся на фоне елки. Улыбающаяся и аплодирующая бабушка.

Чем это все обернется — вопрос.

— Прошу всех к столу, — пригласила нас бабушка, и мы принялись рассаживаться.

Меню было чуть больше, чем стандартным для постсоветского нового года: запеченная утка, запеченная курица, салаты «оливье», «сельдь под шубой» и «мимоза», соленья, селедка с луком, картофельное пюре. А еще были бутерброды с красной икрой — то ли бабушка решила шикануть, то ли Ирина ей привезла баночку.

Только мы расселись и зазвенели ложки о посуду, как клацнула входная дверь. Я вскочил, рванул навстречу, уверенный, что это приехал дед, но к нам пожаловали Дед Мороз, в котором я узнал Каналью, со Снегурочкой — кто-то из его поклонниц. Они подарили бабушке огромную коробку конфет, пожелали здоровья, счастья и достатка, и удалились, оставив меня наедине с разочарованием.

Ни в десять, ни в одиннадцать дед не пришел, и в душе, перечеркнув праздничное настроение, поселилась тревога.

Без десяти двенадцать мы вышли в огород — жечь бенгальский огонь, а бабушка вытащила ружье, чтобы пальнуть пару раз и создать звуковой фон, когда все парни начнут бахать взрывпакетами.

— Без пяти! — объявил Толик, глядя на часы.

Бабах! — рванули взрывпакеты в нескольких местах, и эхо прокатилось по селу.

— Ура-а-а! — донесся хор голосов.

Бабушка зарядила ружье и, отойдя в конец огорода, выстрелила — завизжала свинья, раскудахтались куры в сарае.

— Ура! — заголосил Борис, его поддержали мужчины.

— Без двух, — сказал Толик. Бабушка переломила затвор, сунула в ствол два патрона, тут совсем рядом грянул выстрел, он будто донесся из-за дома.

Мы вздрогнули, невольно повернулись на звук и увидели в темноте шагающую к нам фигуру с пистолетом.

— С Новым годом! — крикнул гость хриплым голосом, шагнул на свет, льющийся из окна, и все узнали деда.

— Ну что, я успел? — спросил он.

Борис рванул к нему, пожал руку. Дед обнял бабушку, бахнул в воздух из пистолета.

— Вот теперь — ура-а-а! — заорал я, чувствуя облегчение.

И лишь потом сообразил, что никто не слышал рокота мотора, словно дед пришел пешком, без машины.

— Что случилось? — спросил я взволнованно.

Дед отмахнулся.

— Ерунда. Давайте скорее — в тепло. — Он потер озябшие руки. — И — праздновать.