Вперед в прошлое 10

Глава 16 Дело на три миллиона

После тренировки я пообещал друзьям сюрприз, и мы всей толпой завалились на базу. Пока все рассаживались кто на диван, кто на маты, я достал запечатанный пухлый конверт, помахал им, привлекая внимание.

— Письмо от Тимофея.

— Кто это? — удивился Мановар.

— Был один жирдяй, — объяснил Рамиль. — На даче летом жил, на зиму уезжал в Саратов. Лох лохом, мы взялись его воспитывать. Он за полтора месяца похудел, на тренировки стал ходить.

— Уезжал уже более-менее нормальным, — продолжила Гаечка. — Интересно, что с ним сейчас.

— Скоро узнаем, — сказал я, вскрывая конверт.

Там оказался еще один конверт, маленький, с подписью: «Наташе», его я незаметно от остальных положил в карман, вспомнил, как Толстый на нее слюни пускал и посочувствовал ему. Развернул лист, достал фотографию, на которой был запечатлен рослый вихрастый парень, скорее мускулистый, чем нормального телосложения. Гаечка вскочила, встала радом со мной и воскликнула:

— Это он, что ли? Он! О-фи-геть!

Забрав фотографию, она передала ее дальше. Лихолетова, Мановар и Памфилов с Кабановым, которые присоединились к нам позже, отсели, остальные собрались в круг на матах. Фотография пошла по рукам, каждый считал своим долгом издать возглас удивления.

— Фантастика! — прогудел Чабанов.

Молчаливый Минаев покачал головой.

— Прям красавчик, — вынесла вердикт Алиса.

— А что он пишет? — спросил Илья. — Радостно за него. Пусть все будет хорошо!

— Внимание! — Я щелкнул пальцами и собрался читать, но клацнула входная дверь, и донеслись мужские голоса. Все знали, кто собрался к нам в гости, но все равно напряглись.

Вскоре появились Игорь и его молодой отец, Алан.

— Здорово, парни! — поприветствовал нас Алан с узнаваемым московским акцентом. — И девушки!

Все были в спортивном, и Рамиль, сверкнув глазами, бросился боксировать с Игорем. Показательно изображая бой, в конце представления они похлопали друг друга по спине.

— Мне будет не хватать толкового спарринг-партнера, — сказал Рам.

— И мне вас будет не хватать, — грустно улыбнулся Игорь.

— Переезжайте на юг! — предложила Гаечка. — У нас тут море!

— А в Москве — деньги и бизнес, — сказал Алан. — Так бы — с радостью. Может, на пенсии. Мы уезжаем ночью из Краснодара. Надо собраться, то-се. Так что уже не увидимся.

— Значит, летом приезжайте! — предложил Ян.

«Надеюсь, будет куда, — подумал я. — Жить в подвале без туалета и душа — не дело».

— Летом — обязательно! — пообещал Игорь, повернулся к отцу. — Правда, па? Лучше сюда, чем в лагерь. Присматривать за мной не надо.

— Посмотрим, — не стал обещать Алан, нашел взглядом меня и дальше говорил, обращаясь ко всем, но больше — ко мне: — Игорь все рассказал. Я очень благодарен, что вы помогли моему сыну и знаю, что вам нужно. Обещаю: в течение месяца это у вас появится.

Никто не стал спрашивать, что это, да и неважно: обещанного три года ждут.

Воцарилось неловкое молчание, которое нарушил Алан:

— Давай, Игорь, прощайся с друзьями, и погнали.

Игорь отмер и подошел к каждому, пожал руку. Алисе руку поцеловал — она залилась краской. Гаечка и Лихолетова были готовы и пережили галантность, не смутившись.

Прощание затянулось минут на десять, и радостное предвкушение подернулось налетом грусти. Наконец Игорь закончил:

— Увидимся, друзья.

Две фигуры пересекли хорошо освещенное помещение и погрузились во мрак, в тишине доносились едва уловимые шаги, которые вскоре оборвались хлопком двери.

— Читай! — мгновенно переключился Ян, и я вернулся к письму Тимофея.

— Привет, Павел, Илья, Ян, Борис, Дмитрии, Рамиль, Саша, Алиса и Наташа!

Поздравляю с новым годом и желаю каждому того, что ему нужно.

Еще раз говорю спасибо, что вы открыли мне глаза на то, кем я был! Я мог бы написать, на сколько похудел, но просто присылаю фотографию. Теперь вам со мной будет не стыдно. Продолжаю ходить на бокс. Тренер даже включил меня в состав, который выступал за школу, но я ничего не выиграл. Расстроился, конечно, но тренер сказал, что я все равно молодец.

Отдельное спасибо за это Шевкету Эдемовичу, который заставил поверить в себя.

Из старой школы меня перевели в хорошую, бабушка пролечилась, чувствует себя нормально, продолжает пытаться меня контролировать и закармливать, но я борюсь.

С одноклассниками у меня отношения нормальные, никто не дорывается. Один раз попытались, получили по лицу и отстали. Учусь средне, тройка по алгебре.

Скучаю по вам и по нашей (теперь вашей) даче. Очень хочу приехать. Надеюсь, вы меня не забыли и ждете в гости.

Ваш бывший толстый приятель Тимофей.

Я смолк, увидев постскриптум: «Паша, ты прочтешь письмо первым, передай, пожалуйста, отдельное поздравление Наташе». Читать это вслух я не стал, дабы оградить Тимофея от будущих насмешек. Вспомнилось, какими глазами он смотрел на Наташку, которая не обращала на него внимания.

— Давайте писать письмо турецкому султану, — воодушевился Илья. — Каждый напишет немного о себе. И новенькие представятся. — Он покосился на четверку, не знакомую с Тимом.

Действо заняло полтора часа. Каждый упражнялся в остроумии и хотел выделиться. Потом мы написали письмо Чуме и поручили Илье отправить все завтра на почте.

Так что домой мы с Борисом попали в начале десятого. Отчим сразу же спикировал ко мне и затараторил вполголоса, выпучив глаза:

— Звонил я тепловозисту. Он еще троих подтянул, сказал, топливо будет хоть завтра. Шо делать? Так быстро все, без тебя по колхозам я звонить не стал, бо не понимаю, шо за чем делать и вообще, и телефонов у меня нема, ты их записывал в свою секретную тетрадь. Вообще не понимаю, шо и куда, и зачем! Давай ты мне расскажешь сперва, шобы я понимал.

— Конечно, — кивнул я, снимая ботинки и пропуская Бориса вперед. — Дед не звонил? Как он добрался?

— Звонил. Дома уже, — отчитался отчим. — Андрей этот, шо в больнице, вроде полегче. Оля спит,

— Ну и славно. Давайте поедим, а то я такой голодный, что мир в опасности.

— Тепловозист ждет! — запаниковал отчим. — Ему ответ нужен срочно, а то сольется, и шо мы будем делать?

Василий молодец, что сам не стал пытаться разрулить то, в чем не разбирается, меня дождался. Вопрос, будет ли он и дальше действовать так же, или попытается перетянуть одеяло на себя?

— Ладно, сейчас позвоню ему, — сдался я, отчим и так нервничал.

Я подошел к телефону, набрал пять цифр. Машинист ответил сразу же:

— Да.

Голос у меня был взрослым, потому я решил поговорить с ним сам.

— Еще раз добрый вечер. По поводу нашего сегодняшнего разговора. Вы же понимаете, что нам нужно топливо не для личного пользования, у нас есть заказчики, которые на рабочих местах вечером не присутствуют. Мы пытались им дозвониться, но ответа нет. Попытаемся завтра, но это Рождество, так что, к сожалению, точное количество необходимого скажем лишь в понедельник. Заберем в понедельник или во вторник утром. Так что пока подготовьте все, включая тару — с возвратом, конечно. Минимум тысяча литров нужна.

— Так я не понял. Я думал, сегодня уже заберете…

— Разговор был о перспективе. Нам нужно все уточнить с заказчиком. Без него мы ничего сделать не можем. Собирайте пока товар, в понедельник во сколько звонить? Вы будете дома?

— В семь утра, — расстроенным голосом сказал Ринат.

— Железобетонно тысяча литров, — повторил я. — Но, возможно, и больше. Поскольку нам нужно переговорить с заказчиками, а в такую рань это невозможно, конкретика будет только после обеда.

— Значит, созвонимся вечером, когда домой вернусь, — нашел выход Ринат. — В девять вечера.

— Отлично! К этому времени мы будем знать, сколько нам нужно топлива. Может, до полуночи все заберем. До связи.

— Понедельник! Девять вечера!

— Железобетонно, — подтвердил я, повесил трубку.

Отчим стоял рядом, все слышал, потому переспрашивать ничего не стал. Щелкнул пальцами и воскликнул:

— Я кое-что забыл. Точнее, не забыл — не успел сделать: то одно отвлекло, то другое.

Василий сунул руку в один карман, во второй, долго что-то искал, но в конце концов нашел смятые десять баксов, разгладил их ладонями и протянул мне.

— Вот! Я их проспорил, ты выиграл.

— Давайте вложим их в дело, — предложил я, отодвигая его руку. — Как раз двести литров солярки столько стоят. Это будет ваш вклад в общее дело. Вот когда будет прибыль, отдадите из своих.

Денег у него наверняка нет, все потратил на новый год: то детям подарки, то — подарки членам новой семьи. Потому сопротивляться он не стал, забрал деньги обратно.

— Ты что-то говорил про прибыль, — сказал отчим и усмехнулся в усы. — Как будем делить шкуру неубитого медведя?

— Ваши предложения? — решил я проверить его адекватность.

Он сморщился и почесал в затылке, потом принялся грызть ногти.

— Я даже не знаю…

— А вы подумайте, взвесьте все и изложите, — предложил я. — А я наконец поем.

Боря уже хлебал борщ. Я налил себе, выловив крупный кусок мяса, только уселся — зашел отчим, оседлал стул и выдал:

— Как я это вижу. Без тебя я ни за шо до такого не додумался, то есть ничего этого не было бы. Тебе, в свою очередь, нужно было найти доверенное лицо, что сложно. Получается, что ни без меня, ни без тебя схема не заработала бы. К тому же у меня есть грузовик, он нам понадобится.

«Пока есть», — подумал я.

— К тому же тебе надо учиться. А значит, много сделок я буду проводить сам, — отчим замолчал, будто бы испытывая чувство вины, и отвернулся.

К чему, интересно, он клонит? Хочет отжать мою идею? Аж кусок в горло не полез. Что ж, я понимал, что такой риск есть. «Ты ребенок, вот тебе леденец — будь счастлив, оставь взрослые дела взрослым». Если так, пошлю к черту и не буду ничего ему объяснять, а без меня он по простоте душевной вряд ли разберется, что делать.

Боря почувствовал себя лишним, доел и удалился.

— Потому мой вариант — пятьдесят на пятьдесят, — выдавил из себя отчим.

Аж стыдно стало, что я о нем подумал плохо. Все с точностью до наоборот: ему неудобно просить себе половину, когда он понимает, что ни черта не понимает. Однако такое быстро забывается. Вскоре он освоится, сообразит, что к чему, и решит, что договариваются с кем? С ним. «КАМАЗ» чей? Его. Я сделал свое дело и могу быть свободным.

Ну и пусть. Главное — успеть провернуть сделку со стройматериалами и построить дом. То, что Василий будет обеспечивать маму и вызывать на себя огонь ее заботы — уже хорошо.

Мое молчание отчим расценил по-своему, приложил руку к груди и горячо проговорил:

— Клянусь, что так и будет! Я не буду крысятничать, я — человек слова!

Похоже, он искренен в своем порыве. Но и девушки, клянущиеся в любви до гроба, искренни, но — в моменте. Ладно, посмотрим. Пусть идет как идет, вдруг и правда Василий — человек чести? С образом недалекого работяги, бегающего по бабкам-ведуньям, не очень вяжется, но вдруг так и есть?

— Мне нравится такой вариант, — поддержал его я. — Если бы предлагал я, условия были бы такими же.

По лицу Василия пробежала тень — он испытал облегчение. Все у него на лбу написано, как просто с ним! Совершенно бесхитростный товарищ, честный, совестливый.

— Расскажи мне, как мы заработаем деньги! — насел на меня отчим. — Давай все рассчитаем, шобы в минус не уйти. Вдруг это все иллюзия. Пока цифры не увижу, хотя бы примерные, — не успокоюсь.

Мы с отчимом отправили Бориса, воссевшего за общим письменным столом, в кухню, и я достал ручку и лист бумаги и сказал:

— Начнем с того, сколько стоит килограмм муки?

— Триста рублей мука первого сорта, — ответил Василий, и я это записал.

— А килограмм пшеницы?

— Та, которой кормят курей — примерно сто рублей, — подсказал Василий. — В декабре ездили продавали, я узнал.

— Это явно не мука высшего сорта, — развил тему я. — Нам предложили пшеницу первого сорта за семьдесят пять рублей. Сколько из килограмма пшеницы получится муки, знаете?

Сам я понятия не имел, однако Василий удивил познаниями:

— При самом плохом раскладе с килограмма пшеницы — семьсот граммов.

— Отлично. Значит, тонна муки стоит семьдесят пять тысяч, — сказал я и тоже это записал.

— Откуда у нас такие деньги? — воскликнул Василий, чем призвал из спальни заспанную маму, которая подошла к нам.

— Какие деньги? Зачем?

Василий обнял ее за талию и произнес с важным видом:

— Я тут расчеты произвожу, потом объясню. Не сбивай с мысли, пожалуйста.

Мама кивнула и удалилась на кухню, мы продолжили. Точнее, я продолжил:

— Выходит, для того, чтобы получить тонну пшеницы, нам нужно предоставить директору совхоза семь бочек соляры по двести литров. Но! Покупать мы ее будем по 55 рублей, а предлагать — по, скажем, 68. То есть 140 литров берем по 55, получается 77000. А продавать будем по 68. Выходит 95000. Отнимаем вложенные 77000. Получается, что только на солярке мы заработали 18200, причем на ровном месте.

Отчим кивнул, хотя, судя по выражению лица, мало что понимал. Я продолжил объяснять:

— Если все так, как вы говорите, покупаем тонну пшеницы за 75000, то есть меняем на соляру, отвозим на мельницу, получаем 700 килограммов муки. Умножаем на 300 рублей — ее стоимость. Ладно, умножаем на 250. Выходит 175000. — Я нарисовал стрелочку от предыдущей цифры. — То есть сто тысяч чистыми! Плюс 18200. А семьсот килограммов — это всего лишь четырнадцать мешков, которые у нас в любом селе заберут за час, потому что дешевле, чем в магазине! Понимаете? Сто двадцать тысяч за день. А в идеале нужно три тонны солярки, триста тысяч. Понятно?

Отчиму было понятно, его глаза заблестели, он возбудился, занервничал.

— А точно купят столько?

— Пятьдесят мешков дешевой муки? Пф-ф-ф. Легко. Если умножить на три все то, что мы считали, в день можно иметь по триста пятьдесят тысяч. Ну, двадцатку на взятки гаишникам, если хлопнут. Но все равно по сотке в день — неплохо ведь?

— Три миллиона в месяц каждому! — восторженно проговорил Василий. — Три! Лимона!

— Но надо брать в расчет, что запасы муки конечны. Но ничего, найдем рис, картошку, еще что-то. Точно так же, делая небольшую наценку на каждом звене цепи, я хочу обменять продукты на ЖБИ, и в итоге мне это обойдется в половину реальной стоимости, если не меньше. Понимаете? Чем больше звеньев, тем выше наценка. И все равно все счастливы, все довольны.

Отчим почесал в затылке, в очередной раз посмотрел на меня, как на говорящую собаку, и повторил:

— Откуда у нас такие деньги?

— Акции «МММ» продадим. Вы — свои, я — свои. И вложимся в бизнес пятьдесят на пятьдесят. У вас сколько акций?

Василий недовольно сморщил нос.

— Пять.

— У меня чуть больше. Вот как раз и появятся деньги на стартовый капитал. Если маму убедите продать ее акции, будет больше. И деньги не сгорят, и мы обернем больше, чем принесли бы проценты, и риска никакого. Вы же понимаете, что просто держать акции рискованно, учитывая судьбу всех предыдущих накоплений?

Василий собрал кожу на лбу гармошкой, вздохнул.

— Да. Наверное, ты прав. А сколько у тебя акций?

Я приуменьшил втрое:

— Десять.

— Ну-у, это много! Это четыреста тысяч!

— Почти пятьсот, — поправил его я. — Вы смотрели, после нового года на сколько они подорожали?

— Ни на сколько, — ответил он.

— Значит, цена изменится в понедельник. Утром звоним директорам колхозов, все согласовываем, потом продаем акции и покупаем солярку. Во вторник начинаем крутиться.

— А Завирюхин? — вспомнил Василий про изначальную нашу, точнее мою, цель. — Ему когда звоним?

— Когда у меня на руках будет право собственности на землю, — сказал я. — Вдруг с участком проблемы, и зачем тогда это все?

— А машина? — уточнил Алексеевич. — Мой «КАМАЗ» будет нужен?

— Это выяснится только во вторник. Возможно, до того мы будем пользоваться грузовиками колхоза. А вот когда придет пора забирать муку, тогда пригодится ваша машина, и то не факт.

— Так что, до понедельника ничего не понятно? — возмутился Василий.

— В субботу утром попытаемся сделать обзвон. Может, и послезавтра будет понятно. В любом случае начать мы сможем только во вторник, потому что в понедельник мне надо отпроситься с уроков, и еще кое-что запланировано.

— Ладно, — согласился Василий. — Все равно машина пока просто простаивает, я без проблем ее возьму.

А я подумал, что в понедельник у меня запланировано общение с начальником в органах опеки, и это куда важнее обогащения, пусть наша деятельность и принесет пользу другим.