В пятницу в девять утра мы с отчимом уже были на мукомольном заводе, где нас, как и в прошлый раз, встречали чуть не с красной ковровой дорожкой. Теперь наши оборотные составляли 600 000 — мы снова накинули по сотке каждый, увеличив сумму, и мешки муки лежали в грузовике уже в два слоя, но все равно место еще имелось, можно было увеличивать оборотные средства до полутора миллионов.
Сегодня по плану было курортное село, расположенное неподалеку от поселков, населенных армянами. Там жили родственники участкового, он просил заехать к нему домой, чтобы жена обзвонила армян, собрала народ, а там и русские подтянутся.
Это был большой и богатый населенный пункт, где местные сдавали отдыхающим халабуды и с того жили весь год, а следовательно, деньги у них имелись. К тому же село превосходило размерами все те, где мы торговали ранее, там были пятиэтажки и даже два двенадцатиэтажных дома. В общем, день обещал быть плодотворным, если отчим опять с гаишниками бодаться не начнет.
А чтобы этого не случилось, мы и на завод, и оттуда ехали огородами и проскочили без проблем в Воронов гай, а дальше расслабились, потому что, когда мы пустые, брать с нас нечего. Если поймают гружеными, гайцы, скорее всего, конфискуют несколько мешков. Это не смертельно, но кормить паразитов не хотелось из принципа.
Заскочив к Арсену и получив порцию армянских пирогов, мы продолжили путь.
Я приник к окну, наслаждаясь пейзажами. Если рассматривать черноморское побережье Кавказа, оно довольно однообразное: серая слоистая горная порода, крупная галька, местами — перемешанная с песком, плотный лесной покров с высокими деревьями.
Здесь было не так. Здесь горы будто бы шли войной на равнину, местами одерживали верх, вдавливали твердь мощными спинами холмов, местами теряли позиции и образовывали плоскогорья. Выглядело это так, словно неведомый исполин под разными углами срезал вершины холмов гигантским ножом.
Дорога то тянулась прямо, то извивалась лентой серпантина. Пробудилась память взрослого, зашевелилась, прижала к стеклу и заставила понять, насколько же это уникальный клочок суши. Особенно весной, когда то тут, то там будут желтеть латки горчичных полей, а плоскогорья вспыхнут алым от распустившихся маков.
Если бы не опыт взрослого, я просто ехал бы и ждал, когда мы прибудем в пункт назначения.
В одиннадцать мы были на месте. К четырем вечера распродали товар, в шесть были дома, прихватив божественной армянской пахлавы у Лейлы. Заработали мы по 400 000 каждый.
Мукомольный завод работал и по субботам, в воскресенье оставался только дежурный на складе, который мог выдать муку по накладным, но грузиться придется самим. Потому мы встали перед выбором: загружаться на миллион в субботу, часть муки меняя на солярку, или оставлять половину продукции на складе, чтобы забрать в воскресенье.
Сразу забрать все, конечно, было соблазнительно, но мы рисковали нарваться на ментов, которым могло прийти в голову арестовать товар и раздербанить. Так мы теряли все. Вероятность этого маленькая, скорее всего, они просто заберут пару мешков, но сбрасывать ее со счетов не стоило. Плюс такого решения: не надо кататься туда-сюда.
Ну и единственный смысл оставлять часть товара на складе — перестраховка.
И я, и отчим сошлись во мнении, что товар нужно разделить на две части: одну сбыть в субботу, вторую — в воскресенье. В понедельник он отдаёт машину напарнику, а я отправляюсь в школу на неделю. Надеюсь — на неделю, и что меня отпустят еще на одну, а дальше…
Как показал таймер, уходить в вечерку мне нельзя, а каждый раз отпрашиваться из школы на неделю — не по правилам, другие ученики тоже так захотят. Как бы ни был дрэк ко мне лоялен, всему есть предел.
И вот опять личное конфликтует с общечеловеческим. Если уйду из школы и займусь личным обогащением, это навредит мирозданию… Хотя почему? Я собираюсь построить приют, открыть больницу и сделать много полезного, разве это не учтется?
Проверять не буду: вдруг начнет счетчик крутиться назад⁈ В любом случае, в школе я сейчас нужее потому, что на нас начались наезды. Точнее — на меня, а страдают друзья. Разберусь с этим, и можно думать, как жить дальше.
В итоге в воскресенье вечером, после торговли мукой, отчим отогнал «КАМАЗ» менту, и у нас был миллион оборотных средств, плюс в карманах по миллиону двести пятьдесят. Девятьсот долларов за неделю — это много или мало?
Закрывшись в туалете, я сидел на бортике ванной и сводил концы с концами.
Торговля мукой: 900 долларов.
Автомастерская: 35 долларов.
Рынок в Москве: 25 долларов.
Раньше кофе неплохо приносил, но этот бизнес перестал работать. Продал четыре пачки армянам в ларек, четыре — частным лицам в курортном поселке. Итог — 64 000 или 50 долларов
Первая рабочая неделя принесла тысячу сто десять долларов. Плюс полторы тысячи припрятаны у бабушки, да в акциях «МММ» пара сотен.
В принципе, очень и очень неплохо. К тому же оборотные мы увеличили до миллиона, что тоже надо учитывать. Эти деньги мы разделили, и две равные доли хранились у меня и у отчима.
Вопрос, куда девать колоссальную сумму? Дома оставлять стремно. А вдруг нас ограбят именно тогда, когда никого не будет дома? Отчиму отдать на хранение… Так он тоже живой человек, к тому же я полностью ему не доверял.
Бабушке везти уже поздно, к тому же их надо обменять, за неделю доллар может подорожать. Выходит, придется таскать полторы тысячи баксов с собой. И это стремно, пусть никто и не знает, что у меня такая сумма на руках. Нет. Часть спрячу… да хотя бы в коробку под ванной, часть возьму с собой. Нельзя держать яйца в одной корзине.
Я открыл ежедневник на вкладке «Планы» и отправился звонить бабушке, узнавать в первую очередь про Андрюшу, о котором известий не поступало, и во вторую — что надо купить и передать в Москву и нужен ли абрикосовый компот или вино. Ведь дед с бабушкой держал связь.
Завтра после учебы мы едем с мамой забирать право собственности на землю. После идем в гости к врачу, Гайде, я собирался с ней поговорить о частном врачебном кабинете: как провернуть это дело и что требуется для оформления такого бизнеса. Для второго нужен юрист, но вдруг она в курсе, или у нее есть знакомые?
Еще нужно собрать дань с друзей, но это завтра на тренировке, и сделать деду заказ, чтобы передал им мелочевку для торговли.
Бабушку я набирал с замирающим сердцем. Ирина все время говорила ей, что с Андрюшей все хорошо, но было непонятно, правда ли это. Может, она просто щадила мать-гипертоничку. Сегодня бабушка должна была навестить любимого внучка в больнице и собственными глазами увидеть, что с ним.
Потому было боязно: во-первых, за бабушку, которую при виде внука-овоща мог хватить удар, во-вторых, за самого Андрюшу: а вдруг от моего внушения он впал в анабиоз? Я ж не знаю, как оно подействует на ослабленного гнилушку.
Трубку снял Юрка.
— Как там бабушка? — осторожно спросил я.
Каюк отчитался:
— Нормально вроде. Бодрячком.
— В больнице у Андрея она была? Новости есть?
— Была, но я не спрашивал, — отмахнулся Каюк. — У нас тут свинья рожала. Рано, блин. Двенадцать поросят, прикинь? И бабушки нет. Два издохли, свинье мы солому постелили, четырех поросят взяли в дом, он совсем слабые…
— Жуть какая. А позови-ка ее… Не свинью — бабушку.
Если она умаялась и спит, придется до завтрашнего дня мучиться неведением.
Однако Каюк уронил «сейчас» — и через минуту я уже разговаривал с бабушкой. Голос у нее был уставшим.
— Как Андрей? — спросил я сходу.
— Спасибо, что интересуешься. Сам не свой. Лицо все расцарапано, бледный, апатичный, слабый, домой просится. Смотреть больно.
— Что апатичный, нестрашно, ему колют мощное успокоительное. Попытки суицида были? — продолжил допрос я. — Кроме двух предыдущих.
— Не было. Говорят, ему получше, появились аппетит и желания — он хочет домой, а раньше хотел одного: умереть.
Я закрыл глаза, чувствуя, как одна за одной расслабляются напряженные мышцы. Надеюсь, братец больше не вернется к наркоте. Хотя я склонен верить в то, что бесполезно лечить зависимость, нужно лечить личность, ломать и переделывать ее, а в современных условиях это невозможно.
Я-взрослый знал только одного наркомана, которому удалось соскочить с иглы под каблук. Та самая ситуация, когда любовь сотворила чудо. Товарищ стал примерным семьянином, у него трое детей, большой дом в Подмосковье и минивэн, причем добился он этого сам, и не наркоторговлей.
— Дай бог, чтобы не вернулся к наркотикам, — все волновалась бабушка.
— Не вернется, — уверил ее я.
Вот только чем другим он заполнит пустоту в душе?
После звонка бабушке, как всегда вечером, я набрал Илью, оставленного присматривать за «Бойцовским клубом». Как вчера и позавчера, он должен был отчитывался о прошедшем дне. Сегодня мы не собирались на базе планово, кто хотел, приходил на приставке, обычно собиралось не больше шести человек, так что волноваться было не о чем, никто поодиночке нигде не шатался.
Узнав мой голос, Илья весело проговорил:
— Товарищ капитан, разрешите доложить! Играть пришли Димоны и Кабанов, Микова и Гайчук. Дисциплину не нарушали, держались вместе. Вообще все молодцы, завтра сам все проконтролируешь.
— Подозрительная активность неприятеля? — спросил я.
— Никакой. Ни я, ни члены клуба ничего не заметили. Остальные завтра расскажут о проделанной работе.
— Ну и славно. Давай, Илья, до завтра… Нет. Кое-что забыл. Ты говорил, что должны назначить дату, когда Яна кладут на обследование и операцию.
— Не факт, что прооперируют, — вздохнул друг. — Сперва в областной центр. Если вместо результата мы получим надежду, повезем в Новосибирск или Москву.
— Так а число госпитализции? — уточнил я.
— Двадцатое-двадцать третье февраля.
— Хорошо. Следи за процессом. Если не будет хватать денег, я подкину.
Воцарилось молчание. Я сквозь расстояние почти видел, как Илье неудобно, он хочет отказаться, но понимает, что по-другому я не смогу, как и он не смог бы пройти мимо, если бы что-то случилось, скажем, с Борисом.
— Завтра в школу идешь? — с некой тревогой спросил Илья.
— Конечно, я же сказал! Встречаемся в привычное время — под шелковицей!
Но прервать разговор не получилось. Илья поделился новостью, что Карась влюбился в Верочку. Она вызвала его отвечать, он отреагировал… слишком возбужденно, и весь класс это заметил. Верочка тоже заметила и сама слегка зарделась, хотя старалась виду не подать. А еще Желткова постоянно мной интересуется, вьется вокруг Лихолетовой, чтобы через нее просочиться в клуб.
В общем, школьная жизнь бьет ключом: кого — по голове, кого — под зад, кого — еще по какому месту.
Слушая его, я представлял свой класс, учителей, друзей, Веру, и на душе становилось тепло, тревоги отступали, я был уверен, что мы со всем справимся.
Со всем, кроме моей все усиливающейся симпатии к Вере. Вот с ней ничего сделать нельзя. Мне исполнилось пятнадцать, ей будет двадцать восемь. В масштабах вселенной тринадцать лет — даже не миг. Но если посмотреть глазами взрослой женщины, то я — перспективный сопляк, не более. Когда я только родился, она уже была девушкой, как Алиса.
Говоря с Ильей, я смотрел на себя в зеркало, отмечая, что бриться пора на постоянной основе. Летом я резко вырасту. Если постоянно качаться, то буду похож на начинающего спортсмена, а не на соплю в полете. Ну а благодаря конституции: мощный костяк, широкие плечи, большой объем мышечной массы, которая быстро нарастает, я буду выглядеть старше своих лет…
Шевельнулась мысль, что еще три года, и связь взрослой женщины со мной уже не будет порицаема, но… Но Вера — интересная женщина, которая не будет столько ждать.
Кстати, у нас литература завтра, задали выучить стихотворение Ахматовой о любви.
К счастью, в доме водились книги, в том числе — модных поэтов Серебряного века, Цветаевой, Ахматовой, Пастернака, хотя их никто не читал. Я взял нужный томик и решил выучить первое подходящее по размеру стихотворение, но оно было слишком нежным, женским. Представил, как рассказываю его басом, и стало смешно. Нужное я искал минут десять пока не наткнулся на посвящение Анненскому, написанное от лица мужчины. Вот это и расскажу.
Учил стих я в уже в постели, так и вырубился с книгой.
А очнулся белой квадратной комнате с экраном и таймером и напрягся от дурного предчувствия.
Продолжение тут: https://author.today/work/440313 Добавляем книгу в новинки. Лайки стимулируют к написанию новой проды.