Вперед в прошлое 10

Глава 14 Мы в ответе за тех, кого

Пока у бабушки выгрузили консервированные абрикосы, пока перекусили, прошло около часа, да плюс дорога — в Николаевку мы попали в полдевятого. Жутко хотелось спать, и мы с Василием зевали наперегонки, мечтая о покое и теплой постели. Я мысленно крутил сценарий примирения отчима и Бориса, потому что из-за пустяка может разрушиться мамино счастье. Как бы ни относился к новоявленному отчиму, я понимал, что он маму любит, заботится о ней. Похоже, Василий и есть тот самый «её человек».

Василий вроде бы готов к диалогу, а брат — не факт. Даже если получится урегулировать конфликт сейчас, он будет тлеть, пока снова не вспыхнет. Попытаюсь наблюдать и сглаживать острые углы.

Однако уже в подъезде, поднимаясь по лестнице, я почувствовал неладное. Ощущение было, как в жаркий майский полдень перед грозой: стихают звуки, животные прячутся, насекомые замирают в предвкушении первых раскатов грома.

Василий тоже это почувствовал, нахмурился, открывая дверь в нашу квартиру.

Оттуда будто бы дохнуло концентрированным наэлектризованным недовольством. В ванной заскулил запертый Лаки, его когти заскребли о дверь.

Разувшись и начистив до блеска туфли, Василий шагнул к двери в ванную, распахнул ее, и на него напрыгнул Лаки, который за несколько месяцев из беспомощного слепыша превратился в шерстяной шпицешар, а из него вытянулся в крупного, уже мне по колени, крепкого щенка — в меру активного, в меру любознательного.

Отчим сел на четвереньки. Лаки уперся передними лапами ему в плечи и попытался облизать лицо. Василий, хохоча и нахваливая щенка, выставил руку шлагбаумом. И тут из зала вылетела мама — встрепанная, краснолицая, злющая и дрожащим голосом крикнула:

— Убирайте эту тварь куда хотите! Чтобы духу его тут не было!

Лаки прижал уши и шмыгнул за отчима, в котором почуял поддержку.

— Шо с тобой? — Поднявшись, Василий шагнул маме навстречу, но она попятилась. — Кто в тебя вселился?

— Эта тварь погрызла мои сапоги! Почти новые! Весной купленные! Три месяца на них копила!

— Лаки маленький, — встал на защиту щенка Василий, потрепал его за ухом. — У-у-у, шкода! За ним нужен глаз да глаз, как за ребенком.

Задохнувшись от гнева, мама воскликнула:

— Ну ты и сравнил! Ребенка — с псиной. Забирайте его и девайте куда хотите, я за ним смотреть не вызывалась! Вы его мне навязали! Принесли игрушку и не смотрите за ним. На мою голову опять!

Я попытался утешить маму:

— Ма, поехали завтра купим тебе новые сапоги?

— А толку? — всплеснула руками она. — И новые сгрызет. Я целый день за ним хожу и все прячу, прячу…

— Ты все равно весь день дома… — буркнул Василий, приведя те самые «мужские» аргументы, от которых женщины бьются в истерике.

Мама раскрыла рот, стала хватать воздух, а потом как крикнет:

— Я отказываюсь за ним ухаживать! Слышали? Отказываюсь! Забирайте его и девайте куда хотите, или из дома его вышвырну.

— Оля, успокойся. Как же так можно… куда же мы его? — забормотал отчим. — Ночь же ведь. Давай хоть утром.

— Или я, или он! — мама указала пальцем на щенка.

— Боря дома? — спросил я.

— Нету его! С утра ушел — и с концами! — крикнула она.

Я погладил Лаки по голове — он лизнул мою руку.

— Пойдем, малыш.

Я достал ошейник с поводком.

— Ты куда? — спросил отчим и обратился к маме, постучав костяшками по лбу. — Оля, ты чего?

— На дачу, — ответил я. — К Лидии. Она присматривала за ним на новый год. Думаю, не откажет, и дети будут рады, они чуть не плакали, когда я его забирал.

Отчим посмотрел на маму с осуждением, покачал головой и обратился ко мне:

— Давай отвезу.

Мама растерялась, побелела и прошептала:

— Ночь же ведь…

Василий обулся, молча взял щенка под мышку, и мы покинули квартиру. Первым из подъезда вышел я, заметил двух незнакомых гопников, сидящих на обочине. В темноте лиц было не разглядеть, но это точно не парни из нашего дома. Наверное, ждут кого-то.

— Нельзя так, — проговорил отчим чуть не плача и отдал мне щенка.

Лаки дергался, вырывался — хотел на землю. С ним на руках я уселся на заднее сиденье, прижал его к себе. Отчим продолжил:

— Нельзя так! Он к нам привык, полюбил нас. И я его полюбил. А теперь мы его выгоняем. Выбрасываем, как надоевшую игрушку.

— Мы будем его навещать и дрессировать, — убеждал я скорее себя. — Ну правда, мы обещали маме переселить его сразу после урагана.

Как бы мне ни хотелось растить и воспитывать щенка, но на это совершенно нет времени, Боре он не особо нужен, Наташке — тем более. Буду делать это по мере возможностей, ведь мы в ответе за тех, кого приручили.

Пригревшись на руках, щенок задремал, а мысль полетела дальше. А за спасенных я в ответе? За Каналью, Наташку, сирот, Алису и приготовленных на продажу девочек… Андрюша, интересно, закодировался или нет? Бабушка не знала, что с ним происходило в эти дни.

Завтра планировался день контактов: встреча с Толиком, возможно — с машинистом, и уже отсюда будем с Алексеевичем плясать. Он договорится с ментом-напарником, чтобы взять машину, если она понадобится, и я подумаю, кому что и от кого надо составлю схему взаимодействий.

Благодаря памяти взрослого я знал, что в будущем создадут базу данных, ввел запрос — получил информацию о любом предпринимателе, любом предприятии. Трудно представить, но это так. Сейчас же никаких баз нет, и Виталя рассказывал, что много некрупных бартерных сделок держалось на договоренностях, а большинство проводилось по поддельным документам, либо фирмами-однодневками. Ни у ОБЭП (или как правильно называется отбел по борьбе с экономическими преступлениями?), ни у налоговой алгоритм работы не был налажен. Кто не хотел рисковать, оформлялся официально и превращался в корову, которую надзорные органы не только пытались выдоить досуха, но еще и чинили препоны в работе. К желающим поживиться прибавлялись пожарные, менты, санэпидемстанция, и у всех были требования, мало совместимые с реальностью. Владельцы крупного бизнеса предпочитали сразу платить начальникам этих ведомств, чтобы их подчинённые не мотали нервы и не выписывали штрафы.

У меня-взрослого в начале нулевых была подруга-предприниматель, которая решила свернуть деятельность, потому что поборами замучили. Полтора месяца она бегала по инстанциям, чтобы сняться с учета как предприниматель! Похудела за это время, побледнела, лишившись литра крови, и у неё начал дёргаться глаз.

В конце девяностых работа налоговой, ОБЭП и прочих наладилась, и их стало не миновать. А пока поймать спекулянта или бартерщика можно только на горячем, с липовой печатью в руке, подписывающим бумаги после договоренности.

С мысли я сбился, когда машина съехала на грунтовку и затанцевала на ухабах. Мы ехали в черноту, машина то поднималась на кочках, то клевала носом, и свет фар, брызнув во мрак и выхватив холм с дачами-лачугами, потом рассеивался по выбоинам.

Зимой в этом дачном кооперативе постоянно жили только сторож — дед с алабаями — и Лидия, несколько человек часто оставались ночевать, например, ее соседи. Летом этого деда должны убить наркоманы. Интересно, угроза еще есть, или нити судьбы многих людей переплелись по-другому?

Вот и кооператив. Свет фар мазнул по маминому участку на пригорке, потом машина повернула, и лучи света протянулись к концу улицы, к фонарику напротив моей дачи.

— Какая узкая дорога, — проворчал отчим, поглядывая на перекошенные заборы, оплетенные ежевикой и ломоносом.

Щенок проснулся, когда машина остановилась. Я посмотрел на него, он — на меня и зевнул. Стало стыдно за то, что предаю его, и я отвернулся, уверяя себя, что здесь ему будет лучше. Никто не станет запирать его в ванной, целый огород в его распоряжении. Дети будут его любить. Света плакала, когда мы забирали щенка с передержки после нового года. Это временная разлука, когда он подрастет, мы переедем. Но все равно на душе скребли кошки.

Вместе с ним я вылез из «Волги», чтобы открыть щеколду калитки, собрался просунуть руку в щель между досок забора, но ее заколотили. Пришлось стучать, а потом — сигналить. Я посмотрел в прореху забора — открылась дверь дома, на пороге появилась встревоженная Лидия. Ну а как не волноваться, мало ли кто это на ночь глядя?

Пришлось обозначать себя:

— Откройте, это я!

— Павлик! — Она расправила плечи и, прихрамывая, зашагала к нам, а мне сделалось неловко, что я еще и щенка собираюсь на нее повесить.

Щелкнул замок, отворилась калитка, и во двор ворвался Лаки, сделал круг по огороду и вернулся к нам. Я кивнул на него.

— Он погрыз обувь, и мама нас вместе с ним выгнала из дома. Это наглость с моей стороны — просить, чтобы вы его приютили.

Я бросил взгляд на колыхнувшуюся занавеску, из-за которой за нами наблюдали дети. Лидия села на корточки и принялась чесать Лаки, который перевернулся на спину и подставил живот. Из дома к нам рванули Света с Ваней. Более взрослый Бузя пришел чуть позже.

— Оставим его? — обратилась Лидия к детям.

Света обняла меня, потом — Василия, после села рядом с Лидией и сказала, положив руки на щенячий живот:

— Смотрите, тут у него дрыгательная точка. — Она почесала ребра — Лаки инстинктивно задергал правой лапой, Ваня засмеялся, повернулся к Лидии, потом — ко мне.

— А можно? Можно его оставить, правда⁈

И вовсе не стало легче на душе.

— Можно, — все-таки вздохнул я.

— Нужно, — добавила Лидия, улыбаясь. — Я сама хотела завести собаку. Думала бродячих прикормить, так летом хозяева вернутся, и они уйдут домой. Тут мало кто живет, страшно, особенно ночью. А он большим вырастет, будет нас охранять. Когда собака лает, наркоманы лезть боятся.

— Ура-а! — радостно заголосила Света. — Спасибо, мама! Спасибо, Пашка!

— Я буду его дрессировать, — шагнул вперед Бузя. — Научу его сидеть и лапу давать.

Я положил руку Бузе на плечо.

— Теперь спокоен за него.

Паренек гордо вскинул голову.

— Идите в дом! — прикрикнула на них Лидия — дети простились со мной и послушались ее безоговорочно.

Подождав, когда они займут наблюдательный пост у окна, она сказала:

— Давай в понедельник вечером сходим в органы опеки?

— В четыре вечера, — сразу же согласился я.

Лидия кивнула и продолжила:

— Детям надо учиться, а то они — как трава. Потом нам придется поездить, собрать документы, они-то у детей в детдомах. И лишь после этого можно что-то решать.

— Но сперва надо получить добро от опеки, — сказал я. — Так что идем в понедельник. Все получится, я знаю, что говорить. А вы подготовьте документы на квартиру.

— Это комната, и она ведомственная. Мне в опеке откажут! — запаниковала Лидия.

— Не откажут. У меня есть очень весомые аргументы, — улыбнулся я. — Вам что-нибудь нужно из еды?

Лидия мотнула головой.

— Все есть, с нового года осталось. Газовый баллон мы купили. Поезжай домой, уже поздно.

— До свидания.

Василий, поджав губы, почесал щенка на прощание, и мы уехали, погруженные в свои мысли. Настроение было испорчено, отчим тоже привязался к щенку и, похоже, маму ждала ссора. Но и ее срыв понятен — она согласилась на щенка с условием, что мы его пристроим, когда он немного подрастет. А потом по глупости согласилась продлить его прописку, чтобы угодить Василию, да не рассчитала свои силы, ведь у щенков столько энергии, что они разносят квартиру.

Однако мама меня в очередной раз удивила. Когда мы вошли в квартиру, там были выключены все лампы. В зале мигал телевизор, и в его монотонное бормотание вплетались рыдания и всхлипы. Мы с отчимом переглянулись, и он не разуваясь рванул в зал, где мама в театральной позе распласталась на моей кровати и рыдала, аж подвывала.

У меня сердце в пятки ухнуло. Бори нет, значит, что-то с ним случилось! Ноги вросли в пол. Василий схватил ее за плечи, поднял, встряхнув.

— Шо случилось?

— Это я… Я виновата! — пролопотала она, сложила руки на груди лодочкой. — Простите меня! Давайте его вернем!

— Ты про щенка? — сообразил я. — А Боря где?

Ошарашенный Василий отступил на шаг и растерянно посмотрел на меня.

— Где Боря? — повторил я, но она лишь дернула плечами.

Мысленно выругавшись, я пошел в кухню, Василий так и стоял в середине комнаты. Это что за реакция? Психанула, потом проанализировала свои действия и раскаялась? Или поняла, что пошла против воли будущего мужа, наказания теперь не избежать, и пустила в ход самое убойное своё оружие — слёзы? Когда жила с отцом, она так не делала, понимала, что бесполезно. Что это — искренние эмоции или манипуляция?

Еще Боря делает нам нервы. Обиделся на Василия и наверняка сидит на базе, изображает голубя-дутыша, в тайне надеясь, что его найдут, и поймут, как были несправедливы к маленькому. Ситуация пустяковая, но, если пустить все на самотек, все перессорятся и возненавидят друг друга. Так что не валяться мне в кровати, а искать брата, действовать, пока миротворческая миссия требует минимума усилий.

Потому я, глядя, как мама с отчимом уже обнимаются, выкатил мопед с балкона.

— Ты куда? — прошептала мама.

Хотелось сказать: «А сама как думаешь» — но я проговорил:

— Борю искать. Почти десять, а его все нет.

Мама пожала плечами.

— Это нормально. Вы часто так возвращаетесь.

— Сегодня — не нормально, — бросил я и уже почти вышел в подъезд, но меня остановил отчим:

— Стой! Куда ты на мопеде — в ночь? Убьёшься же! Вместе поедем. — Он глянул на маму. — Оленька, а ты пока накрой на стол. Мы не голодны, но чаю с печеньем выпили бы.

Как я и думал, Боря на базе в одиночку рубился в приставку. Вздрогнул, когда я его окликнул, с трудом скрыл удовлетворение — не забыли все-таки, ищут! Я молча сел рядом. Борис выключил приставку, развернулся ко мне, ожидая, что я начну уговаривать его вернуться, но ошибся.

Так хотелось просто внушить ему, что отчим — нормальный, и не надо с ним собачиться, но неизвестно, как ментальное насилие отразится на его психике. Вдруг он потеряет талант, целеустремлённость, вкус к жизни? Ведь по закону охранения энергии, если что-то где-то появляется, то в другом месте убывает. Я-то программировал смертников и моральных уродов, там хорошее не убудет, потому что его попросту нет. Пришлось выкручиваться, переключать его внимание и устраивать эмоциональные качели, как Завирюхину.

— Лаки больше не с нами, — сказал я, наблюдая за братом.

Он побледнел, губы затряслись.

— Машина задавила? — дрогнувшим голосом спросил он.

Я подробно рассказал, что случилось, акцентируя внимание на роли отчима, но и маму попытался оправдать — сам ведь был взрослым, и такие заботы, обрушившиеся на голову, меня не обрадовали бы.

— Пойдем домой, — закончил я. — Поздно уже.

Боря вспомнил об изначальной причине свой обиды, не особо убедительно надулся.

— Так не хочется, там… Квазиозавр.

Я хохотнул.

— Он больше не будет тебя трогать, сам сказал, что вспылил, все такое. Даже готов извиниться. Но ты ведь тоже был не прав.

Боря засопел, потупился.

— Было дело… Но зачем было так орать и обзываться⁈

— Он согласен, что зря это сделал. Давай вы с ним заключите перемирие. Ты извинишься, он извинится. Ну не дело же!

Боря скривился. Ну, давай же, у тебя мозги не так закостенели, как у него! Будь умнее!

— Ладно, — скривился он. — За ботинки и тарелку извинюсь, за краски на столе и вещи на стуле — не буду.

— Справедливо. Выключай тут все, и пошли, он меня на машине привез.

— Он что, прямо тут? — выпучил глаза Боря и остолбенел.

— Да. Мириться приехал.

Боря вроде как даже повеселел, выключил телевизор, отсоединил приставку.

— К Илье сгоняю, отдам на сохранение…

— Мне давай. — Я протянул руку, забрал приставку и повел брата наверх.

Скорее всего, это не последний его конфликт с отчимом, но хотя бы месяц дома будет все спокойно.

Василий стоял на улице, опершись на машину. Увидев Борю, он воскликнул:

— Слава богу, ты тут.

Скосив на меня глаза, Боря с видом победителя протянул руку отчиму.

— Я был не прав, что не помыл посуду и вошел в грязной обуви.

Поколебавшись пару секунд, Василий прошептал едва слышно:

— Извини, что накричал на тебя. — Он скосил глаза на меня, пожал его руку, а я рванул к Илье относить приставку.

Когда мы приехали домой, в подъезде я кое о чем вспомнил, открыл наш почтовый ящик и обнаружил там… Письмо из Саранска от Толстого! Не забыл нас!

— Чему это ты так рад? — спросил Боря.

Я помахал письмом:

— Тимофей поздравляет нас с новым годом! Не тяни щупальца, вскрывать конверт не будем, прочитаем вместе со всеми, как в прошлый раз.

Едва мы вошли в квартиру, как навстречу вышла встревоженная мама, одетая в выходное. Вот теперь точно что-то случилось.

— Андрей в реанимации, — проговорила она, и мне подумалось, что это двоюродного братца, решившего завязать, так скрутило.

Но мои догадки оказались неверными, она уточнила:

— Наташа звонила, плакала. По «скорой» его увезли с отеком легких, а там нет лекарств! Надо помочь.

— Надо, — согласился Василий. — Поехали.

Наташкин Андрей звонил тем же вечером, когда мы отвезли его домой. Его мать психанула, собрала вещи и уехала в Москву. Сестрица сразу же рванула к нему и с ним была последние дни. О том, что он болен, она не говорила. Наверное, Андрей простудился, когда шел к нам в легкой одежде по морозу, не стал лечиться и запустил болезнь.

— Подождите! — крикнул я, поскреб по сусекам и в карманах обнаружил пять тысяч, отдал маме. — Вот, возьмите, понадобятся.

С ними я ехать не стал: мама медик, она лучше знает, что делать.

Память взрослого, пережившего ковидные времена, говорила, что отек легкого — более чем серьезно, шансы выжить пятьдесят на пятьдесят. А сорок лет — для мужчин переломный возраст. Сколько ровесников меня-взрослого умерли в возрасте от сорока до пятидесяти только потому, что продолжали работать на износ, забыв о том, что пересекли экватор жизни. Да я-он и сам таким был.

Надеюсь, все с Андреем будет хорошо.