Что-то обещать рыжей я не стал — просто уточнил время и место, и деловито пожал плечами. Мол, «если получится — появлюсь».
Хотя чувствовал себя, надо сказать, чуть ли не королём мира! Ну а что? Кривоносу и его банде накостылял, за сломанную руку поквитался. На счётчик, считай, поставил, да ещё и внимание Лани на себя обратил…
Только вот надо ли оно мне?
Хм… Ладно, завтра будет видно!
Оставив подворотню позади, я направился прямиком к дому сестёр Арикель. Задерживаться там не стал — да они и не настаивали, всё уже было много раз обговорено. Я просто передал Алисе скопированные бумаги, выслушал от неё пару пошлых шуток, дождался короткого кивка Элиры, получил причитающуюся награду и, услышав, что через три дня алхимичка просит прийти к ним для «нового разговора», отправился восвояси.
На улице уже окончательно стемнело — всюду зажглись фонари, лавочники давно свернули свои точки, и народ шатался по улица только в двух направлениях: домой, и в какое-нибудь питейное заведение.
Я сунул руку в карман, где вместо бумаг теперь лежала увесистая порция серебряных монет и маленький пузырёк с мутной жидкостью — «для восстановления сил», как сухо пояснила Элира.
Но это на крайний случай. Сейчас я собирался «восстановить силы» старым-добрым способом — хорошенько поесть!
О-о-о, как выяснилось, когда в карманах есть деньги — еда становится очень вкусной!
Мясное рагу в густом соусе с сочными овощами… Пряный, острый и одновременно сливочный суп из морепродуктов, подаваемый с рисом… Салаты из пяти непонятных трав и пяти разных рыб, тесто с мясом в сорока вариациях, специи, сладости, острое, горькое, солёное…
Готовили в разных частях города всё подряд — и я постоянно пробовал что-то новое.
Но сегодня захотелось уже известного. Так что по пути к Трущобам я свернул в неприметный переулок, пересёк несколько последних улиц Вороньего гнезда и на самой окраине района вышел к знакомой таверне «Тонущий кот».
Живот тут же напомнил о себе глухим урчанием.
Место, на первый взгляд, было так себе — один большой зал, закопчёный потолок, грязные стёкла, непонятно когда мытый в последний раз пол… Но готовили тут отменно — и недорого!
Место принадлежало бывшему моряку, бывшему по имени Скат, который когда-то лишился ноги и осел на суше. С тех пор хозяин заведения кормил таких же доходяг, каким сам был раньше, и каждое утро гонял двух своих сыновей с тележками на рыбный рынок за свежими дарами моря.
А потом весь день готовил три разных блюда — суп из морепродуктов, главное блюдо из рыбы с овощами, и «быстрые» лепёшки, начинённые мелко рубленным, жареным, пряным акульим мясом в сочетании с несколькими травами и соусом.
Впрочем, Скат не только прекрасно готовил — он иногда подкидывал таким как я какую-нибудь наводку. Так что «теневые» тут постоянно тёрлись, парочку я даже в лицо уже знал — как и они меня.
И несмотря на то, что мы были из разных районов — никто лишних вопросов не задавал, и на меня не быковал. У Ската тут была нейтральная территория, на которой можно было как найти подельника, так и сбыть что-нибудь «ненужное» — Скат этому не препятствовал за разумную мелкую долю.
Я кивнул вышибале на входе, и толкнул деревянные створки.
В ноздри ударил густой, как бульон, воздух: запах жареной рыбы, кислого пива, пота и влажного дерева. Людей в трактире было много — парочка у дальней стены, трое у входа и один у бара, две пары в центре, и одиночка в углу…
Пройдя мимо всех, я поздоровался с лысым, вечно хмурым Скатом. Заказал за четыре медянки миску густой и острой похлёбкой с кальмарами и кружку тёмного эля, а затем облокотился на стойку и стал ждать, наблюдая, как дым от очага клубится под низким потолком.
Именно тогда мой слух, привыкший выхватывать из общего гула отдельные ноты, уловил голоса.
Трое «теневых», которых я срисовал у входа — видавших виды, с лицами, изборождёнными шрамами, оживлённо о чём-то спорили, то и дело сталкиваясь глиняными кружками.
— … говорю тебе, Паук этот новый — не из наших! — хрипел один, седой, с крючковатым носом, — Ни к одному Барону не приписан, ни в одной симории не замечен! Призрак, ей-богу!
— Если и призрак — то с золотыми руками, Седой, — усмехнулся второй, низенький и на вид очень «скользкий», — Слышал, в Элионе в прошлую луну у старого алхимика Галлара из потайной комнаты шкатулку вынесли? Защита снята, как перчатки с девственницы. Стражники спали, будто младенцы. И ничего — ни следов, ни шума.
— А в Вороньем Гнезде, бают, пару семдиц назад он к мастеру Келвину в мастерскую наведался, — подключился третий, помоложе, с горящими глазами и длинными, нечёсанными неделю патлами, — Не украл ничего! Эт как ваще видано???
— Да потому что сокровище он любое может украсть, уже и дураку понятно! — фыркнул «скользкий», — А он по-крупному играет, тебе не понять, деревенщина!
— Чё сказал?
— Да заткнитесь вы! — прохрипел Седой, — Длинный дело говорит — этот Паук по крупному играет… Мыслит кой-чего, да!
— Чего?
— Да того, что как он к Келвину залез, то сделал он там что-то с его механизмой! Келвин два дня голову ломал, почему она гудеть стала по-другому! Ну он разобрался за выходные — а в первый день недели первого месяца, как обычно, на собрание в магистрат поехал.
— Седой, ты далеко ещё рассказывать будешь? Я жрать хочу… — снова заныл «патлатый».
— А ты слушай, да на ус мотай! В магистрате в тот день закон принимали за новый налог… За поправки к нему. Так Келвин, который всю дорогу принимать закон не хотел — вдруг запросто согласился, и ничего даже объяснять не стал!
— Так что же он…
— Что-что! Что-то сделал этот Паук с механизмами Келвина… А они и внушили ему что-то, смекаешь⁈ И Келвин сделал, что надо Пауку! Так что… Аккуратнее надо быть… Так может, и нами можно управлять будет…
— А что, «чешуйчатые» могут!
Забрав тарелку у Ската как-ни в чём не бывало, я сел за свободный столик неподалёку от троицы, и принялся за суп, стараясь не показывать своим видом, что ловлю каждое слово.
По спине пробежал холодок. Эти ребята обсуждали некоторые мои «делишки» для сестёр Арикель! Пусть и не все (не был я в Элионе, и не обкрадывал друзей Герцога!) пусть и перевранные, обросшие нелепыми подробностями, но основа-то была верной!
— Дурак этот Паук, вот моё мнение! — буркнул короткий Длинный, — Лезет в игры серьёзных людей, и забавляется… Поверьте не слово — скоро он исчезнет незаметно, и все о нём быстро забудут. Безрассудный гандар!
— Зато смелый! — парировал молодой «патлатый», — И мастер явно в своём деле, не то что…
— Ну, кто⁈
— Да все! Нынешние «сквозняки», что у зазевавшихся купцов кошельки тырят на площадях — ему не ровня. Он же этот… Артист!
— А может он из бродячих циркалей? В город три луны назад притащился табор, слыхали? Как раз в то время всякие такие дела и начались…
— Да позже.
— Да раньше!
Мнения разделились.
«Теневые» спорили, восхищались и осуждали этого мифического вора, этого «призрака», этого «Паука».
И ни единой мыслью, ни одним намёком они не допускали, что легендарный вор может сидеть в трёх шагах от них, скромно потягивая эль и хлебая свою похлёбку.
Вот умора!
Была бы, если бы у меня внутри всё не сжалось от тревоги.
Слухи ползут!
Это плохо. Это опасно.
Рано или поздно кто-то сложит два и два — странные кражи, появление в городе нового талантливого «теневого» с деньгами… Начнутся расспросы… На меня чтобы выйти — с одной стороны надо постараться. С другой — сёстры-то свои шеи спасут.
А меня сдадут с потрохами…
Но странное дело — сквозь этот холодный страх пробивалось другое чувство. Тёплое, щекочущее нутро. Гордость.
Да, дам'марак, это же обо мне они говорят! Моими делами восхищаются бывалые «теневые»! Моё мастерство, мою смелость ставят в пример друг другу!
Охренеть…
Я вдруг отчётливо осознал: мне это нравится! Всё это. Не только деньги и знания от сестёр — всё вместе. Этот постоянный риск, этот загадочный адреналин, заставляющий кровь кипеть в жилах перед каждым делом. Уважением в голосе, когда я слышу, как обо мне, совершенно незнакомом этим людям, говорят.
Они не знали, что это «Я», конечно, но…
Всё это было очень приятно!
Уголки губ сами собой поползли вверх. Я отхлебнул эля, и горьковатый вкус показался на удивление сладким.
Я увяз по уши, да. И выбраться, наверное, будет уже нелегко.
Но если честно…
Переживать об этом совсем не хотелось.
Рынок «Железных клешней» занимал здоровенный кусок Старого порта, и раскинулся не только на улицах района, но и частью на гигантских понтонах и мостках в устье реки Серебряной, впадающей в Старый залив.
Подойти к нему со стороны Вороньего гнезда можно было лишь по Шепчущему мосту.
С которого, кстати, уже доносился оглушительный гул — симфония большого города, дирижируемая морем.
Воздух здесь был насыщен тоннами запахов: кристально-чистый солёный бриз сшибался насмерть с удушающей вонью гниющей чешуи, рыбьих потрохов и кислого запаха старой, пропитанной водой древесины.
К этому добавлялись пряные ноты заморских специй из лавок на набережной, сладкий дымок от жаровен, где на углях тут же готовили утренний улов, и едкий аромат дешёвого рома из ближайшей таверны «Треска в смятении».
«Железные клешни» также были какофонией звуков — даже в столь ранний час.
Гортанные крики аукционистов, торгующихся за «живой груз» с только что пришвартованных галер княжеств, сливались с руганью матросов, скрипом блоков, поднимающих тюки с солёной треской, и бормотанием «чешуйчатых»-ихтиомантов, за невысокую по меркам капитанов плату, нашептывающих консервирующие заклятия на особо ценные туши.
Где-то звенели колокольчики разносчиков, предлагающих устриц, а где-то глухо били хвостами по прилавкам пойманные глубоководные уродцы, слепые и зубастые.
Прилавки ломились от разных диковин.
На одних, заваленных ледяными глыбами, испускающими морозный пар, лежали рубиновые тушки слепого тролльего палтуса, мясо которого светилось в темноте мягким зелёным светом.
На других, опутанные сетями из зачарованной паутины, бились серебристые летучие рыбы-мыслители, чей мозг считался деликатесом для алхимиков и аристократов.
В огромных магических аквариумах, где вода кружилась сама по себе, плавали грустные морские девы с радужной чешуёй, пойманные для зверинцев, и щупальцеголовые каракатицы, меняющие цвет в такт настроению покупателя.
Тут же, на обычных, залитых кровью столах, портовые мясники с закатанными рукавами и кривыми тесаками потрошили гигантских кальмаров, извлекая из них полупереваренные сокровища с затонувших кораблей, которые тут же оценивал жадный до золота гном-меняла.
Да, само собой, как и везде в Артануме, между лотков сновали не только люди.
Сутулые троглодиты в капюшонах таскали тяжёлые корзины, ворчливые гномы-купцы с циркулями измеряли бивни нарвалов, а по тенистым углам, под мостками, шныряли кобольды-карманники из пары местных симорий, и шарлатаны, на свой страх и риск работающиие в одиночку, и продающие «слезы русалок» (обычный рассол) и «чешую морского дракона» (как правило, окрашенную щуку).
Я стоял в тени между двумя палатками, прислонившись спиной к прохладному, шершавому камню стены. Отсюда было видно всё: и главную аллею, где уже вовсю кипела торговля, и узкие проходы, где сновали воришки и посыльные.
В кармане куртки лежал кошель, а под ключицей лениво пульсировал Камень, откликаясь на металлические изделия на прилавках вокруг меня — ножи, пряжки, звонкие монеты.
Я ждал.
И старался не думать о том, что это может быть ловушка. В целом, я был бы готов и к такому повороту событий — но не думал, что Лани устроит подобное.
Она появилась неожиданно — просто возникла из полумрака арки, ведущей в соседний переулок. Рыжие волосы были убраны под потёртый капюшон, но ярко-зелёные глаза и он не мог как следует спрятать.
Лани медленно приблизилась, её взгляд скользнул по моему лицу, по округе, оценивая обстановку.
Я просто поднял бровь в немом вопросе. Пусть начинает. Пусть чувствует себя не в своей тарелке.
Я и так не выспался ради этой встречи…
— Ну, я здесь, — наконец произнесла она. Её глубокий, чуть хриплый голос прозвучал тихо, но я уловил каждое слово, — Как и договаривались.
— Договаривались? — я позволил себе лёгкую усмешку, — Я помню лишь намёк, брошенный в грязном переулке. Так что давай, говори. Что за дело нас с тобой сюда привело?
Лани вздохнула, и её плечи под капюшоном слегка опустились. Она посмотрела куда-то мимо меня, на груду гниющих овощей у стены.
— Я ухожу от Кривоноса.
В её голосе не было ни сожаления, ни злости. Констатация факта.
Я понимал, что для неё это решение. Для меня же это были просто слова. Но сказать что-то, видимо, было надо — хотя я и не понимал, что именно.
— Внезапное решение, — заметил, стараясь, чтобы в моём тоне звучала лёгкая ирония, — Ещё вчера вы были одной дружной, хоть и не слишком удачливой, семьёй.
— Это давно назревало, — Лани пожала плечами, и её взгляд снова стал твёрдым, — Просто раньше… раньше была видимость движения. Дела хоть как-то шли, мы были хоть кем-то. Парни меня приняли и не обижали, это правда. Но дела вели так, что мне… Не нравилось. Как тебе тогда сломали руку, ни за что.
— Ты могла бы сказать дружкам, что я тебе жизнь спас.
— Могла бы. И тогда пришлось бы объяснять ещё ку-у-у-учу всего! Понимаешь?
— Всё ещё не очень.
— Да страшно одной уходить куда-то, Краб! — она впервые назвала меня по имени, — А теперь и оставаться страшно.
— Почему?
— После вашей последней стычки с Ривом, в начале лета, всё посыпалось. Долги, «удовольствия», провалы на простых делах, постоянный страх. Повторю — я благодарна парням, что не выгнали меня вначале, но держаться за тонущий корабль — не в моих правилах.
Она говорила спокойно, подбирая слова — но спокойно. Это звучало как будто бы правдиво. Знакомая для Артанума история краха и предательства…
— И он тебя просто так отпустил?
На губах рыжей дрогнуло что-то вроде улыбки, но в глазах не появилось ни капли веселья.
— Он не знает.
— С катушек слетит, точно. И если полезет ко мне — в следующий раз я ему побольше частей тела сломаю!
— Я…
— Пойми правильно, Лани, — я постарался говорить спокойно, — Я немного знаю твоего «клыка». И он идиот. То, что тебе там не нравится — твоё дело. Я-то тут причём?
— Я хочу быть в твоей симории.
— Чего-о-о-о-о-о?..
Я едва не расхохотался, но увидев серьёзное выражение лица девушки, остановился.
Она серьёзно, феррак⁈
Я скрестил руки на груди.
— Слушай, если ты решила, что я лучше Кривоноса, то чуть ошиблась. Благодарность за форт — это, конечно, круто, но я не собираю симорию. И уж тем более не собираю её из участников симории, чей «клык» постоянно хотел меня избивать. М-м-м-м, не-а, Лани, я работаю один.
— Я давно на улицах, Краб. И я вижу, что ты теперь кое-что значишь, понял? Пусть ты и не кричишь об этом на каждом углу, пусть и сам не знаешь.
В её словах была лесть и, феррак возьми, она действовала!
После месяцев одиночества и борьбы это признание, даже от такой как она, било точно в цель! Да ещё и после всех этих историй о неуловимом Пауке…
Но разум тут же закричал мне — нет!
Никаких связей. Никакого доверия.
Эта рыжая, как было бы написано в моих книгах, была «непредсказуемой переменной».
Ненужным риском, если переводить на человеческий…
— Ответ — нет, — я оттолкнулся от стены, давая понять, что разговор окончен, — Спасибо за предложение, но ищи себе другого героя. Мне наёмники не нужны.
Я уже сделал пол-оборота, собираясь раствориться в рыночной толчее, как вдруг услышал её тихий, но уверенный голос:
— А это изменит твоё мнение?
Я обернулся. На её ладони лежал мой собственный, потрёпанный кожаный кошель. Она подбросила его в воздух и поймала, и в её зелёных глазах заплясали огоньки азарта.
— Неплохо, — признал я, не двигаясь с места, — Ловко. Но не убедительно.
Она ухмыльнулась и сделала вид, что собирается развязать кошель.
Я наблюдал, совершенно спокойный, за движением её пальцев. Наблюдал — и уже представил, как она вскрикнет, как её глаза наполнятся слезами, как едкая, обжигающая пыль заполнит лёгкие…
Но рука Лани замерла рядом с узлом. Ноздри девушки дрогнули, она внимательно посмотрела на моё лицо, на мою абсолютно невозмутимую позу, и её ухмылка медленно сползла с лица, сменившись выражением странного, почти что уважительного понимания.
— Неприлично заглядывать в чужой кошель…
— Так ты вытащи пару монет не глядя.
— Не-а, — протянула она тихо и аккуратно перебросила кошель мне в руки, — Не буду. Потому что если бы я дёрнула этот шнурок… сейчас бы уже не видела ничего, да?
Я поймал кошелёк, не глядя, сунул его в карман.
Не просто стащила кошель, поняла, что там секрет. Угадала или знала заранее — неважно.
Важно, что я впечатлился — совсем чуть-чуть.
— Это всё мило, Лани, — честно сказал я, — Но мне и правда не нужны напарники.
— Найди меня, когда передумаешь, — девчёнка пожала плечами, — Потому что ты передумаешь!
— Бывай.