Часовой: Воин Ордена

Глава 3

На борту «Хорька» под пассажирские каюты было отведено три небольших кубрика. Я не удивился, когда мои будущие сослуживцы, единогласным решением разделились по трое и заняли две каюты, предоставив в моё безраздельное пользование третью. Привилегия командира. Точнее, острое нежелание лишний раз задерживаться со мной под одной крышей и дышать одним воздухом. Не скажу, что меня это сильно расстроило. Хотя подобное отношение уже начало несколько напрягать.

Команде корабля, включая капитана, было начхать, кого они перевозят — ящик бумаг или нескольких едва оперившихся Часовых. Или проклятого наследника проклятого Рода, в устах некоторых потомственного предателя, от которого в любой момент можно ожидать той еще подлянки. От них я ощущал полнейшее безразличие, и не более того. И с учётом загруженности событиями последних дней, я был этому даже рад.

Мои потенциальные подчинённые, все шестеро, также старались без особой надобности со мной не заговаривать и не встречаться взглядами. В их глазах я видел затаённую обиду и раздражение. С другой стороны, как я понял, Северные Земли были своего рода ссылкой. И служить туда отправляли самых никчемных, если можно так выразиться в адрес Часовых, вояк. Тех, кто отставал в учебе, проявлял ненадлежащее уважение, плохо показал себя на экзамене, да мало ли ещё за какие провинности! Так что, ребята, вы сами сюда напросились, и никто вам не виноват.

Так же в число «счастливчиков» попадали выходцы из Северных Земель, которым не повезло родиться в области, некогда подвластной герцогам Бестужевым. Мои несостоявшиеся подданные. Им то деваться было некуда. Их выбирали из самых низших слоев населения и командировали на учебу решением лютоградского Корпуса Часовых. Добровольцев, желающих служить на моей Родине, всегда не хватало.

Оказавшись в своей каютке, я оценил её тесноту и скромность. Два двухъярусных топчана, подвешенная под низким потолком лампа-летучая мышь, окошко-иллюминатор. Всё. Сомневаюсь, чтобы на «Хорьке» даже был камбуз. Размеры гондолы призывали экономить на каждом клочке свободного пространства. Питаться будем сух-пайками. Да это все ерунда. В своем нынешнем состоянии я был способен переварить и подошву от сапога, была бы под рукой соль.

На время полёта пассажирам строго предписывалось сидеть по своим каютам, отлучаясь только в гальюн. В воздухе некоторые правила, особенно на приписанных к армии, Академии или Корпусу Часовых кораблях считались железными. Значит, будем отсыпаться. Что-то мне подсказывало, что по прибытии в Лютоград времени для спокойного безмятежного сна у меня резко убавится.

Немного подумав, я, не разуваясь, улёгся на нижний ярус топчана и засунул руки под голову. Здесь пахло затхлостью, машинным маслом и застарелым потом. Ерунда. Особенно по сравнению с вонищей приграничного Болота, которое едва не стало моей вечной могилой.

Чуть вздрогнув, «Хорёк» с жужжанием оживших мотогондол, питаемых энергией волшебных кристаллов, начал подниматься над взлётным полем. Появился шанс ещё раз посмотреть на огромную Столицу с высоты птичьего полета. Но я даже не дёрнулся. К демонам этот город. Мыслями я уносился уже далеко на север. Но что меня ожидает? И на какой приём я могу рассчитывать? Не знаю… но на что-то хорошее, с учётом того как этот мир меня встретил, рассчитывать не приходилось.

Поднявшись на необходимую высоту, дирижабль повернулся в нужном направлении и лёг на курс, помчавшись юрким хищным воздушным зверем, наращивая скорость. Под чуть ощутимую качку и проникающее сквозь тонкие стенки кубрика гудение силовой установки в машинном отсеке я задремал.

Мне снова приснился сон. Воспоминание о минувших днях. Приснилась прежняя жизнь Алексея Бестужева. Вырванный из недр его памяти яркий и выпуклый отрывок ушедшего в прошлое бытия.

Это был кабинет отца. Я уже давно не ребёнок. После его гибели я часто прихожу сюда. Смотрю на его вещи, вдыхаю витавший здесь запах, хожу по слегка поскрипывающему под ногами дубовому полу. Наверно, отцовский кабинет, оружейная комната и мастерская дяди Игната стали моими самыми любимыми местами во всём нашем Родовом имении.

В кабинете мне больше всего нравилось сидеть в отцовском продавленном кресле, которое давно уже остыло от тепла его тела. А я еще я любил стоять перед огромной географической картой, занимающей собой чуть ли не всю поверхность одной из глухих стен. Карта была очень старая, местами поблекшая, но изумительной красоты и качества. В мельчайших подробностях она отображала все Северные Земли Великорусской Империи. Часть Государства, которую от ведьминых тварей защищал Корпус Часовых Тринадцатой Стражи.

На карту был нанесен и наш Родовой Дом. И примыкающие к нему поселки, и находившийся в пятидесяти милях к востоку суровый и неприступный Лютоград. Речки, поля, леса и рощи, городки и деревушки. Все было здесь, на этой карте. Сотни квадратных вёрст и тысячи жизней. Вотчина семьи Бестужевых. Сто лет назад отобранная и переданная в безраздельное владение Государю. Нам оставили лишь дом. Родовое имение в самом центре Северных земель. Наш край был последним оплотом на дальней границе Империи. Дальше шли только безлюдные пустоши, а на западе пролегало осквернённое приграничье, да огромная, занятая нынче адскими тварями область, отделявшие нас от Нормандской Империи.

Стоя перед картой, я представлял себе жизнь за пределами наших границ. Людей, что там обитают, города, иноземные обычаи и чудеса. Я знал, что наше Государство огромно, правит им Великий Князь и Император Константин Коренев. При поддержке двенадцати великих дворянских Родов. Когда-то, задолго до моего рождения, к этим избранным принадлежал и наш Дом. Фамилия Бестужевых по своему происхождению и знатности уступала только Кореневым. Еще в незапамятные времена мой далекий пра-пра-не знаю сколько раз прадед, единственным в Империи заслужил право носить титул Герцога. С правой передачи его дальнейшим наследникам. Это была высочайшая честь для любого аристократа. Тогда наша фамилия гремела на всю страну.

Те времена давно канули в лету и поросли быльем. Теперь произносить фамилию Бестужевых за пределами стен нашего имения было запрещено. Как и владеть исконно нашими землями и титулами. Одна из знатнейших аристократических семейств Империи превратилась в презираемых и ненавидимых париев. В изгоев.

Я смотрел на карту и вспоминал, как частенько, бывало, на моём месте стоял папа. В те дни, которые он проводил дома. Он разрешал мне входить в кабинет и наблюдать за собой. Он не только подолгу изучал эту огромную карту территорий, которые он был обязан защищать от чудовищ. Проколы, так называемые Ведьмины Пятна, почему-то в Северных землях появлялись до сих пор намного чаще, чем в других волостях огромной Империи. Что влияло на это, никто не знал. Но тем не менее Часовые Тринадцатой стражи гораздо больше вступали в схватки с прорывавшимися извне тварями, чем где бы то ни было.

Отец подолгу читал, изучал старинные книги, что-то чертил, писал… В его кабинете находилась уйма канцелярских принадлежностей, бумаг, каких-то тетрадей, папок, старинных рукописей и атласов. Два большущих шкафа, полностью закрывающих собой противоположную от карты стену, были битком набиты разными книгами… Александр Бестужев, бывало, говорил, что хороший командир должен не только уметь махать оружием и воодушевлять своих бойцов, но и учиться. Самому становиться лучше и умней. Он постоянно чему-то учился. Что-то делал. А я наблюдал за ним, запоминая. Я тоже учился.

Мое обучение было исключительно домашним. Я не ходил в гимназию. Не посещал вместе со сверстниками занятий. Но кто со мной занимался? Не помню… Да можно сказать, что я вообще никуда из Родового имения и не отлучался. Наш дом был огромен, а примыкающая к нему земля богата. Это было всё, чем мы нынче, по факту, владели. Родовое имение да раскинувшаяся неподалёку деревушка. А дальше… Дальше всё принадлежало Государю. Константину Кореневу. Все северные земли, подпираемые с Запада оскверненным Приграничном, с севера безлюдными пустошами, а с Востока Мглистыми горами. Добраться к нам можно было только по южному направлению. Или по воздуху. Всё это я знал, тщательно изучив Карту.

Я умел и читать и писать, и по словам отца был довольно смекалист для своих на тот момент десяти лет. Сейчас я стоял на пороге пятнадцатилетия. Через год мою спину украсит Родовой символ — сжимающий в передних лапах меч грифон. А поверх него уже ненавидимые мною Запретные руны. При мыслях об этом меня передернуло. Я ждал этого дня и боялся его.

— Лёшка! Вот ты где!.. Я так и зна…

Я вздрогнул. Этот голос… Такой знакомый и чужой одновременно. Звонкий, детский, полный скрытого торжества. Чей он? Дверь, ведущая в отцовский кабинет, приоткрылась и внутрь заглянула голова… Я не успел рассмотреть как следует, кто это был, потому что проснулся.

А проснувшись, ещё некоторое время пытался сообразить, где нахожусь. Жёсткий лежак под спиной, низкий потолок, проникающий через круглое окошко рассеянный солнечный свет и лёгкое покачивание. Я все еще летел. Эти мои сны-воспоминания… Они были настолько яркими и достоверными, поражающими своим эффектом реальности, что поневоле пугали. Но были вместе с тем настолько манящими и родными, что ли, что хотелось в них снова вернуться. И ещё они были уникальным кладезем столь нужной мне информации.

Сны, которые я начинаю воспринимать своими. Как часть себя. Своего детства, своих безвозвратно убежавших в прошлое относительно беззаботных дней. Что со мной? Окончательно становлюсь жителем этого мира? Начинаю сливаться с дремлющим сознанием своего предшественника, в чьём теле я оказался? Вот ведь какая штука. С каждым днем всё меньше вспоминаю прошлую жизнь, тех, кто остался там и то, что мне было дорого. Не значит ли это, что… Что моё тело там все-таки умерло? Что меня больше ничего не держит? Как бы там ни было, я постепенно стал связывать своё дальнейшее существование с этой страной, с этой землёй. И я летел уже к себе домой.

На этом кораблике не отбивали склянки. Оно и понятно, судёнышко совсем небольшое с ограниченным количеством человек. Я выглянул в иллюминатор. Солнце уже катилось к горизонту. Небо по-прежнему было чистым и по-летнему расслабленно голубым. Редкие облачка преграждали нам воздушный путь. Неплохо бы было обзавестись какими-нибудь часами, подумалось мне. Наверняка луковицы уже получили здесь распространение. Правда у тех, кто может себе это позволить. Я сильно подозревал, что нынешняя казна опальных дворян Бестужевых сейчас представляет из себя весьма печальное зрелище. Думаю, что я беден как нищий на паперти, несмотря на наличие родового имения и горстки приближённых.

Достав из вещмешка сухпай, состоящий из нескольких полосок вяленого мяса, сухаря да фляжки воды, я поел. Наверно, мою трапезу можно было расценивать как ужин. Скоро стемнеет, дирижабль заполнит длинная тринадцатичасовая ночь, а утром, утром мы уже будем над Лютоградом, самым крупным и населённым городом Северных Земель. Неофициальной Столицей могучего в былом Герцогства. В котором мне вряд ли обрадуются, подытожил я.

После ужина захотелось в туалет. Выйдя в узкий коридорчик, я побрёл по слегка подрагивающей под ногами палубе. «Хорёк» развивал очень приличную скорость, острым клином рассекая небесную гладь. От этого его слегка потряхивало, но команда корабля во главе с бравым капитаном, напоминающим пирата в отставке, явно знала, что делала.

Капитан курьера носил звучное имя Еремей Могильный и вёл себя как заправский морской волк, избороздивший сотню морей и дюжину океанов. В отличии от одетых в безликие однотонные бушлаты моряков команды он щеголял в неплохого покроя мундире с длинными фалдами, подпоясавшись огненно-красным кушаком с портупеей, отягощённой двумя пистолями. Среднего возраста, жилистый и подвижный, он, как и его кораблик, напоминал хищного ушлого зверька. От меня не ускользнуло, что костяшки его пальцев покрыты поблекшими наколками, а во рту сверкают два золотых зуба. Свои длинные, каштановые, с легкой проседью волосы он собирал в конский хвост, а на голове носил лихо заломленную треуголку. С виду заигравшийся в пиратов франт. Но то, с каким уважением относились к нему подчинённые, беспрекословно выполняя все команды, заставляло иначе смотреть на Могильного. Он явно пользовался непререкаемым авторитетом.

И, что лично для меня было немаловажным, ко мне отнесся не хуже чем к остальным. Даже, несколько раз повторив мою фамилию, словно пробуя на вкус, расплылся в широченной ухмылке и заявил, что один из его далёких родичей тоже звался Безродным. А затем, понизив голос, добавил, что не иначе, как его дед где-то здорово проворовался, и попал в опалу не то к барону, не то князю, черт их знает за давностью лет! Вот таков вот у нас колоритный капитан был.

Посетив угнездившийся в конце коридорчика гальюн, за которым следовал машинный отдел и багажный отсек, я столкнулся едва ли не нос к носу с одним из недавно принявших присягу Часовых. Нервный парень. Ещё на взлётном поле он старательнее других делал вид, что в упор меня не замечает. Но когда думал, что я не смотрю в его сторону, исподволь стрелял в меня беспокойными настороженными глазами. Я ещё тогда подумал, что он мне не нравится. Сейчас же, встретившись с ним буквально лоб в лоб, понял, что своего решения точно не изменю. Нервный парень. Подозрительный. Он посторонился, пропуская меня и отводя взгляд. Пробурчал:

— Проходи…

Он был почти на голову ниже меня, но крепкий и такой же широкий в кости. Простое крестьянское лицо, стриженные ёжиком волосы и бегающие глаза. Звали его вроде бы Григорием. Он явно боялся и был на взводе. Но чего? Неужели курсантов настолько запугали россказнями об ужасах Северных земель, что это способно довести до сдавшего экзамен на выживаемость и проучившегося два года в Академии Часового до нервного срыва? Не верю.

Григорий юркнул в двери гальюна. Я же, решив держать ухо востро, вернулся в свою каюту. По уже выработавшейся привычке усевшись возле окошка, я машинальным жестом проверил спрятанные за пазухой кителя свои сокровища: маленький тубус с картами, свёрнутое в трубочку письмо от князя Рокоссовского, да серебряную монету древних времен с изображением царицы Екатерины Второй. Я ни на минуты не расставался с этими вещами, не доверяя ни одной живой душе. Я не хотел рисковать, поэтому всегда носил свое добро с собой.

Время в полёте на дирижабле, особенно если ты сидишь одиночкой в каюте, тянется медленно и обволакивает, словно погружая в обманчиво расслабленное дремотное состояние. Не знаю, как у других, а на меня полёты действовали именно таким образом. Возможно именно эта коварная расслабленность в преддверии скорого окончания пути и едва не сыграла со мной злую шутку.

Меня разбудил негромкий стук в дверь. Я мгновенно вынырнул из навеянной корабельными гулами дремоты и разлепил губы:

— Входите!

В мою каюту заглянул один из шестерых выпускников Академии. Не помню его имени. На вид парень как парень, моих лет и с иссечённым едва видимыми крапинками оспинок лицом.

— Альрик, — негромко позвал он, обеспокоенно оглядываясь через плечо. — Я за тобой. Пошли быстрее! Там в машинном отсеке Гришка с Олегом сцепились!..

Какого еще рожна⁈ Я вскочил с лежака. За окном уже мелькало ночное небо. Предварительно зажжённая лампа, слегка покачиваясь под потолком, едва озаряла рассеянным желтоватым светом каюту.

— Как сцепились, какого ещё черта они удумали?

Парень недоуменно передёрнул плечами.

— Да леший их разберет. У Гришки по ходу чеку сорвало, вот и набросился на Олега. Слово за слово и пошли разбираться в машинный отсек.

— И что — их никто не остановил? — недоверчиво прищурился я. — Никто из моряков не заметил их свары? Там же обязательно кто-то дежурить должен из команды!

Часовой только руками развёл и умоляюще поторопил меня:

— Пойдём, пойдём скорее, ты же наш командир, как никак!

Командир. Точно. Я недовольно засопел. И как командир обязан следить за порядком среди своих подчиненных. Но пока то я еще официально не вступил в должность командующего! Да и какой из меня начальник? Вот Герман… А, дьявол! Ну вот и начались мои маленькие радости жизни на новом назначении… Не зря мне этот Григорий сразу не понравился, ох, не зря.

— Пошли, — сказал я, выходя из каюты. На лице прибежавшего за мной парня отразилось явственное облегчение. Неужели там действительно что-то серьёзное происходит? В прежнем мире не раз приходилось разнимать драки. Ладно, поглядим.

Парень, чьего имени я так и не мог вспомнить, торопливо двинулся по коридору, едва не переходя на бег. Я следовал за ним.

Перед тем как войти в машинное отделение, он слегка притормозил. Мне ещё показалось, что он прислушивается к чему-то. К чему? Не услышал ли кто наших суетливых шагов? А затем, затем впервые за несколько дней дал о себе знать мой Родовой знак. Нарисованный на моей спине грифон ожил, нагревая мне кожу и запуская в позвоночник предупреждающие коготки.

Ловушка!