Часовой: Воин Ордена

Глава 11

Мы шли на относительно небольшой высоте. День ещё даже не начал разгораться. Хмарь, затянувшая небо, расползалась, уступая редким лучам по-летнему тёплого солнца. Под нами медленно проплывали пока ещё принадлежащие Государству людей Северные земли. Мы шли строго на запад. И совсем скоро должны были пролетать над фамильными угодьями моей семьи.

Едва не изнывая от нетерпения, я находился на открытой площадке верхней палубы, наслаждаясь лёгким ветерком и открывающимися видами. Всю палубу ограждал высокий, по грудь взрослому человеку, борт. В метре над моей головой нависало закруглённое брюхо оболочки дирижабля. В случае опасности это открытое пространство закрывалось металлической сеткой.

После того как мы обустроились на борту «Икара», я испросил у капитана разрешения подняться на смотровую палубу. Против чего он не возражал. Лишь отправил вслед за мной вездесущего двужильного сержанта, проследить, чтоб такой болван, как я, не сверзился вниз.

Мы шли над захудалой землёй, покрытой морем жухлой бледно-зелёной травы, над небольшими всхолмиями, миновали пару застарелых ведьминых пятен. Пролетели над полоской хилого лесочка, переходящего в небольшое, кажущееся чёрным с нашей высоты озеро. Затем местность стала подниматься, и вдруг резко ухнула в пологий овраг, потянувшийся с севера на юг огромной рваной раной. Затем наше судно понеслось, подгоняемое ветром, над густым ельником, простиравшимся на пару километров в сторону запада. Сержант услужливо напомнил, что сразу за ельником пойдут поля, за ними речка, небольшая деревушка, и я наконец увижу свой родной дом.

Вообще, всё, что видел, производило впечатление обреченности, уныния, некой опустошённости. Мы пролетели уже почти сорок миль, а нам встретилось лишь одно человеческое поселение. Наверняка, в прежние времена окружавших Лютоград населенных пунктов было гораздо больше. Но те времена ушли. Пару раз мне показалось, что вижу какие-то развалины. Но я не стал уточнять у Корнедуба. Всё было понятно и без лишних слов. Это Северные Земли. Дикий фронтир.

Я облокотился на обшитый железом борт, до рези в глазах всматриваясь вперёд. Рядом стоял немного скучающий сержант, который уж точно не один раз наблюдал подобные картины. Он даже повернулся к нагретому всё сильней пробивающимся через тучи солнцем борту спиной, опёрся и снисходительно поглядывал на меня. «Икар», жужжа всеми четырьмя мотогондолами, шёл очень ровно и плавно, основательно. Чувствовалось, что в чреве его силовой установки сокрыта огромная дремлющая мощь и он способен развить очень высокую скорость в считанные секунды.

— Небось домой охота? — покосился на меня сержант. — Дай бог, скоро отправишься на побывку.

— Это внизу дорога? — я перевёл взгляд на проносящуюся под нами местность. — Она ведёт к…

Я вовремя заикнулся. Я не знаю, каким образом я покинул два года назад отчий дом и отправился на учёбу в Академию. По воздуху или же по земле? Если по земле, то мои вопросы должны звучать глупо и подозрительно. Со стороны кажется, что я вообще ни хрена не знаю о местной географии! На счастье сержант не обратил на мою оплошность внимания, а я поторопился перевести разговор на другую тему.

— На борту нашего корабля есть пушки?

— Пушки! — усмехнулся Корнедуб. — Не забывай, что «Икар» разведчик. А пушки много весят. Да ещё ядра. Лишние гири на крыльях корабля, сынок. Да и к чему нам пушки за пределами Границы?

Тут я вцепился в его слова, надеясь выяснить то, к чему уже не раз приходил в своих мыслях:

— У нас, как я понял, подавляющее преимущество в воздухе. Есть огнестрел, бомбы, даже пушки! Так неужели нельзя…

Я азартно рубанул ребром ладони воздух, а сержант неожиданно оторопело посмотрел на меня, неодобрительно покачал головой и, повернув седую голову, сплюнул вниз. Я снова умолк, поняв, что умудрился сморозить какую-то ахинею. Но что я сказал не так⁈

— И чему вас сейчас в Академии учат… — проворчал Корнедуб и, видя, что я по-прежнему ничего не понимаю, постучал меня костяшками пальцев по лбу. — Да ты что, Бестужев? Неужели не знаешь, что на осквернённых землях порох не воспламеняется! Он попросту отказывается там гореть. Так что бесполезны на ведьминых угодьях все твои пушки да бомбы! Порох не горит, почти половина заклинаний наших магов не работает, а та половина, что действует, может в ответку шарахнуть по тебе самому! Там очень нестабильные магические поля, как объясняют маги. А каким образом нечисть превращает порох в безобидный песочек вообще никто понять не может. Благо, хоть волшебные энергокристаллы работают стабильно в любом месте! А ты говоришь пушки!..

Ну я и осёл, мысленно застонал я. Это ж надо так опростоволоситься. Вот вернусь в поместье и сразу же, пока будет свободное время, засяду за отцовские книги.

— Может, они потому пока к нам и не лезут второй войной, что опасаются столкнуться на наших территориях с пороховым оружием, — задумчиво протянул Корнедуб. — Так и тянется. Не мы их, и не они нас. Эй, рядовой, не прогляди свое подворье! Смотри.

Я торопливо вскинулся. Мы миновали ельник, поля, речушку с перекинутым мостом, пролетели над довольно крупной деревушкой, и моим глазам открылся участок земли, находящийся на небольшой возвышенности и по какому-то капризу природы словно обрубленный с трёх сторон, с резко уходящими вниз, к поросшей густым лесом пропасти, стенами. Таким образом к этой возвышенности можно было подъехать только с одной стороны, что очень облегчало вероятную оборону. А на самом почти квадратном плато раскинулся небольшой, но до того сбитый, плотно застроенный и устремляющийся ввысь замок, что навевало ассоциации с гордо вскинутым вверх кулаком, назло всем и всему миру, словно вызов, словно протест. У меня невольно перехватило дыхание, а в сердце кольнуло застарелая боль. Невероятно! Я— то ожидал увидеть нечто вроде заурядной барской усадьбы: большой двухэтажный дом, да окружающие его хозпостройки, а тут… Наверняка эти постройки там имелись, но всё было окружено высокой каменной стеной.

Мы шли немного в стороне и я, как не высовывался через перила, не мог разглядеть то, что находилось внутри, скрытое от моих глаз. Я заметил, что над башнями не развивалось ни одного знамени, ни штандарта, ничего, что указывало на принадлежность имения к определённому дворянскому роду. А ещё я понял, что крыши замковых надстроек довольно обветшалые и местами требуют ремонта, зубцы стен кое-где осыпались, многие окна щерятся пустыми проёмами. Имение определённо переживало не лучшее времена.

— Должно быть, лет сто назад твой дом смотрелся намного лучше, — тихо сказал сержант. — Не совру, если предположу, что нынче вы не богаче обычного крестьянина. Но это все равно твоя вотчина. У тебя такой вид, будто ты всё это видишь впервые. Нешто так соскучился по тумакам Игната?

Провожая жадными глазами остающуюся по правую сторону и позади нас обветшалую крепость, я встрепенулся при звуке знакомого имени, с трудом оторвал взор от Родового имения Бестужевых и спросил:

— Вы знаете дядю Игната, сержант?

— Знаю-знаю. Встречался не раз. Большой души человек. Врать не буду, в твоем имении никогда не доводилось быть, даже когда твой отец был жив. Но Игнат, бывает, когда наведывается в Лютоград, посещает Цитадель. Они очень дружны с нашим главным кузнецом. Сомневаюсь, чтобы он сильно распространялся о том, что делал и видел в городе.

— Он редко отлучался, — тихо сказал я, вспоминая один из своих снов-воспоминаний детства. — По крайней мере раньше… Как погиб мой отец?

Корнедуб внезапно как-то резко постарел и некоторое время молча смотрел на меня. Затем так же тихо ответил:

— Если за последние с момента его гибели десять лет ты все ещё спрашиваешь об этом, значит, ты либо действительно ничего об этом не знаешь, либо о чём-то темнишь. Но у тебя честная и порядочная морда вылитого Бестужева, и я не верю, что ты способен на двуличие и ложь.

А еще я ни хрена не знаю о прошлом этого самого Алексея Бестужева! А если черпать столь нужную мне информацию исключительно из снов-воспоминаний, то и оставшейся жизни не хватит, чтобы составить для себя чёткую картину своих прожитых лет. Поэтому придётся рисковать выглядеть в глазах окружающих идиотом, но упрямо спрашивать.

— Я и в самом деле не знаю, дядь Фёдор, — вот что на меня нашло вдруг назвать седоусого ветерана Часовых Тринадцатой стражи так, будто передо мной оказался управляющий моим имением Игнат? Я тут же прикусил язык.

Корнедуб, от неожиданности вскинув брови, с кряхтением проворчал:

— По— хорошему, тебе бы сейчас надрать уши за нарушение субординации. Ну да в задницу её. Орден Часовых — это не имперская армия, а мы, Корпус Тринадцатой Стражи, не все остальные. У нас в почёте кое-что поважнее уставных отношений.

— Умение учиться, думать и запоминать, — невольно улыбнулся я. Скрипнув кожаной перчаткой сержант отвесил мне лёгкий подзатыльник, на что я даже не шолохнулся.

— Оставаться человеком. Чтобы не превратиться со временем в подобие тварей, с которыми нам приходится сражаться. Эх… Ты вот что, салабон… Если хочешь узнать о гибели Александра Бестужева, спроси лучше Кречета. Я не то, что не хочу рассказывать. Просто меня в том выезде вместе с ними не было. А наш нынешний капитан был. Он успел всего два года прослужить под началом твоего отца. Поднялся от рядового до лейтенанта. Считался неофициальным замом командующего. И предсмертной волей умирающего Бестужева было присвоение Кречету звания капитана и главнокомандующего Корпусом. Видишь ли, тут такое дело, что каждый Корпус сам выбирает себе командира. Единой власти над нами нет. Конечно, в нашем случае Император мог назначить своего человека. Но… Сам понимаешь, на нас лишний раз предпочитают не обращать внимания. Стоим на рубежах? Стоим. Справляемся? Справляемся. Ну и ладно. Вот так Кречет и стал лидером и за последние годы набрал силу и авторитет, — выдержав короткую паузу и побуравив пустоту перед собой, сержант добавил: — Ты не думай, Бестужев, Ярослав хороший человек. Сложный, но хороший. Упрямый, правда, как мул, ну да все мы не без греха. Так что поговори с ним, поговори. Думаю, он тебя не сожрёт. А спрос не бьёт в нос, хе-хе!

Я невольно почесал под глазом, вспоминая чудовищные удары капитанских кулаков. Не бьёт, ага… Как же!

Но советом сержанта воспользоваться решил. Внезапно на открытой палубе мне стало неуютно и холодно. Нам, Часовым, пока идём над государевыми землями, заняться пока все равно было нечего. Со всеми корабельными делами справлялась команда. Наша работа была ещё впереди. К границе мы должны были подойти только к вечеру. Поэтому у меня ещё оставалась уйма свободного времени. Так почему бы действительно не попытаться потратить его на полезный разговор с капитаном?

На второй палубе разведывательного корабля, прямо на корме, у капитана стражи была собственная каюта, по соседству с каютой капитана «Икара» Афанасия Ланского. Вот в дверь этой каюты я и отважился постучать и дождался грозного рыка проснувшегося медведя:

— Входи, что ещё за расшаркивания на борту?..

Я вошёл внутрь и застал Кречета, сидящим напротив большого квадратного окна за спиной, за привинченным к полу дубовым столом. Капитан изучал развёрнутую на столешнице карту и, подняв массивную голову, пробурчал:

— И почему я не удивлён, увидев именно тебя, рядовой Бестужев?

— Меня направил к вам сержант Корнедуб, — поспешно отчитался я, вытянувшись на пороге.

Капитан чуть удивлённо сдвинул брови, отрываясь от карты.

— Слушаю.

Я набрался духа и резко выпалил:

— Он сказал, что вы находились вместе с моим отцом на задании, когда он погиб. И что вы лучше кого-либо другого сможете мне об этом рассказать, господин капитан.

Кречет потемнел лицом и, хмыкнув, побарабанил пальцами по расстеленной на столе карте.

— Корнедуб вот прямо так и сказал?

— Во всяком случае его основной посыл был таков, — чуть замялся я.

Через раскинувшееся за широченной спиной капитана незашторенное окно я видел скрывающийся вдалеке бросающий вызов всему миру некогда величественный и по-прежнему гордый замок. Надеюсь, обратно мы будем идти этим же путем.

— Что, так близость родных мест подействовала? — грубовато спросил Кречет, не спуская с меня угрюмого взгляда. — И с чего ты взял, что я буду тебе что-то рассказывать? Эта история не имеет отношения к твоему желанию учиться командовать. Только потому что ты его сын?

— Нет, — я решительно покачал головой. — Потому, что вы были его другом. Другом моего отца.

Кажется, мне опять удалось удивить сурового капитана лютоградских Часовых. Кречет с досадой посмотрел на меня и, раздражённо махнув рукой, буркнул:

— К демонам тебя, Бестужев! Садись и слушай.

Я поспешно, пока он не передумал, плюхнулся на один из двух свободно стоящих с моей стороны перед столом стульев. Меня разрывало жгучее нетерпение пополам с внезапно накатившим волнением. Да что это мной? Я так начал переживать, будто собирался услышать посмертный некролог о своем настоящем, родном отце, который родил меня в моем прошлом мире. В том… Я на секунду зажмурился, прогоняя эти мысли. Парадокс в том, что я уже больше ощущал себя Алексеем Бестужевым, а не Лёхой Воронцовым. И погибший Александр Бестужев был мне очень дорог.

Кречет откинулся на спинку кресла и сложил огромные лапищи на животе, перетянутым потёртой кожаной портупеей. На миг он наморщил лоб, вздохнул и негромко, что было удивительным для него, начал говорить:

— В тот день, точнее, в ночь… Думаю, ты знаешь, что все Проколы происходят исключительно ночью. В общем, ничего не предвещало беды. Это был для нас далеко не первый вылет и мы знали, что делать. Леонид, а он был тогда главным чародеем Цитадели, уверял, что образовавшийся прокол совсем свежий. Не сильно большой и только народившийся. Не успевший набрать силы, чтобы под натиском иномирной скверны лопнуть и выплеснуть на нашу сторону этих проклятых тварей. Для таких, как мы, плёвое дельце. Мы были молоды, сильны и считали что назло всем ещё повоюем не один год, что у нас вся жизнь впереди.

Твой отец бы оповещён по каналу магической связи. Он прибыл в течение пары часов. Прокол и растекался всего то в сотне миль от Лютограда, ближе к безлюдным пустошам. Повторюсь, плёвое дельце. По— хорошему, командующему там и делать было нечего. Уровень грозящей опасности был совсем не высок. Но Александр явился сам, лично. Он словно что-то почувствовал… До сих пор не могу понять, как. К сожалению, у меня такого чутья нет. Понимаешь, он прибыл и лично возглавил рейд. Меня он, конечно, взял с собой. И Рогволда. Как звали священника, что тогда поднялся с нами, я уже не помню.

В общем, мы сели на боевой рейдер, десять полностью вооружённых и закованных в доспехи Часовых. Священник да молодой колдун. Вполне достаточно, чтобы запечатать только созревающий Прокол да постоять рядом для подстраховки. В противном случае мы выдвинулись бы большим количеством бойцов. Чёрт возьми! Я вообще хотел обойтись полудюжиной. Но твой отец все-таки взял десяток. В конце концов он не провидец… Иначе поднял бы в воздух не один корабль, а два, и не с одним десятком человек!

Кречет резко замолчал. Он словно погрузился в давние воспоминания. Я буквально услышал скрежет его стиснувшихся зубов. Я замер, боясь громко дышать или, не дай бог, пошевелиться.

— С местом возникновения Ведьминого пятна Леонид не ошибся. Мы гнали, как проклятые и уже к полуночи были на месте. Удобная местность, поросшая ягельником пустошь, никого из живых вокруг. Дальше только тундра и безлюдные земли. Как сейчас помню, холодная звёздная ночь. Уже наступил октябрь. Но все ещё стояла сухая погода, только первые морозы уже начали пробирать землю. И это сияющее остаточной энергией пятно… Огромное, намного больше, чем мы думали. Оно озаряло ночь, как вторая луна. И оно было нестабильно, в состоянии взрыва. Словно гнойник, который набухал и вот-вот должен был лопнуть. Леонид ошибся. Он верно указал место прокола, но просчитался в его категории и степени созревания. В него было вбухано столько скверны, сколько я до той поры ещё не видел. Она с такой силой давила из иного мира, что ткань мироздания просто трещала. У нас у всех волосы встали дыбом, ещё когда мы только подлетали к нему… А затем, не успели мы и высадиться, как Прокол лопнул.

Кречет снова замолчал. Внимательно на меня посмотрел и мёртвым голосом сказал:

— Не приведи тебя Бог увидеть когда-либо то, что я увидел тогда, Бестужев.