Товарищи ученые

Глава 6

Впрочем, сейчас не было у меня времени на размышления и даже на то, чтобы вскрыть конверт и прочитать, что там. Поэтому я просто вбросил конверт в папку и понесся в первый корпус

Кадровики уже меня ожидали. Вид и речь у них были одновременно напыщенные и виноватые — они и сознавали свой косяк, и пытались делать вид, что ничего не произошло. Мне на это было наплевать, я сунул им бумажку, придержал едва не выпавший конверт и распрощался. Без пяти девять влетел в приемную Котельникова.

Володька был уже здесь, секретарша сосредоточенно стучала на машинке.

— Успел?.. — усмехнулся он.

— Как видишь.

А еще через минуту в приемную резко шагнул чуть запыхавшийся Рыбин.

Вот настоящий завхоз! — весь в делах, всегда на бегу. И взгляд цепкий — исконного хозяйственника, не привыкшего упускать ничего, что попало в поле зрения. По принципу — хватай все, а потом разберемся.

— Ага… — это было первое, что произнес он. Затем как-то принужденно осклабился: — Доброе утро, молодые люди. Вы к Алексею Степанычу?

Дурацкий вопрос, если честно. К кому еще здесь мы можем быть? К Ленину ходоки?..

Такое провертелось у меня на языке, но я лишь вежливо ответил:

— Так точно.

— О, — завхоз разулыбался шире, — армейский ответ, четкий… Довелось послужить?

— Да откуда же! — встрял Вован. — Мы ведь сюда со студенческой скамьи. Не помните нас, Михаил Антонович? Мы еще у вас мебель на складе получали!

— Э, молодежь! Да разве всех вас упомнишь?.. Вас ведь сколько ко мне ходит? Сотни! А Рыбин один.

Он старательно рассмеялся, и вновь вышло как-то с натугой. Я счел это за неудачную остроту и слегка обозначил улыбку: дескать, у каждого бывают шутки не самые лучшие.

Вообще Рыбин был дядька солидный, представительный, обладатель благородной «платиновой» седины. Вот так глянешь — точно за профессора примешь. И всегда выглаженный, аккуратный, несмотря на беспокойную пыльную должность…

— Армейская закалка! — с гордостью говорил он — я как-то случайно краем уха услышал. — Я же в войну ротой командовал. Образцовое подразделение было! Сам комдив в пример ставил!..

Прихвастнуть своей службой он мог, что правда, то правда. Так как бы между делом подчеркнуть былые заслуги.

Это искрой промелькнуло в памяти, чуть было не зацепилось еще за что-то — но тут дверь кабинета открылась. Предстал озабоченный Котельников.

— Нина Сергеевна! Завлабов-четыре, двенадцать и пятнадцать вызвали?

— Разумеется, Алексей Степанович, — спокойно ответила та, не переставая печатать. — На девять сорок.

— Отлично… Антоныч здесь, молодец!

— Всегда готов, Алексей Степанович.

— Заходите!

— Прошу! — Рыбин сделал учтивый жест, пропуская нас. — Молодым везде у нас дорога.

— А ты, никак, себя в старики записал? — немедля откликнулся зам.

— Я⁈ Да Боже упаси, Алексей Степаныч! Я еще такого шороху наведу, чертям жарко станет!

Неожиданная шутка.

Впрочем, Котельников не обратил на это внимания, бросил взгляд на часы, отрывисто скомандовал:

— Садитесь!

Все расселись примерно так же, как вчера, правда, хозяин кабинета занял начальствующее место во главе стола.

— Значит, так! Ну, Михаил Антонович, с тобой у нас разговор короткий…

— Я длинных и не признаю…

— С чем тебя и поздравляю, — зам слегка нахмурился, дав понять, что перебивать его речь не следует. — Значит, так! Два начинающих исследователя, подающих большие надежды, — краткий кивок в нашу сторону, — переводятся на Объект.

Он четко выделил артикуляцией: Объект. Или даже так: ОБЪЕКТ. Рыбин чуть нагнул голову: ясно, дескать, не впервой. Босс, однако, счел необходимым поднажать словесно:

— Ты понимаешь ведь, что это значит? И что этому разговору за стены кабинета не выйти?..

— Ну, Алексей Степанович… — завхоз даже обозначил благородное недоумение, — когда от меня что отсюда выходило⁈

— Хорошо, хорошо, — зам успокаивающе приподнял ладони. — Я лишь для проформы. Повторение — мать учения! — это я даже не тебе, это себе говорю. Значит, так: они где-то минут через двадцать, через полчаса будут у тебя на третьем складе, выдашь им полные комплекты спецодежды. И…

— И без лишних глаз.

В голосе Рыбина прозвучал все-таки едва заметный упрек. Зачем, мол, повторять мне то, что я давным-давно знаю?

Но Котельников не пожелал этого заметить:

— Совершенно верно. На этом, собственно, все. У тебя ко мне вопросы есть?

— Есть, Алексей Степанович.

— Излагай.

— Вы ведь вызвали завлаба-четыре?

— И еще двух.

— Те двое меня не волнуют. А этот… как его, здоровый такой детина?

— Мартынюк.

— Он самый. Прошу ему втык сделать. Хороший такой! От души. Вроде клизмы.

— За что? — Котельников приподнял брови.

— Он к моим кладовщикам подъезжал в обход меня. И его сотрудники тоже. Насчет лабораторной посуды сверх лимита.

— Та-ак… — заинтересованно протянул замдиректора. — Уже любопытно. Ну-ка, с этого места поподробнее!

Завхоз стрельнул в нас взглядом: мол, можно ли при них?.. Котельников молча кивнул — можно. И тот продолжил:

— У них там, по моим сведениям, какой-то сильно нехороший Гондурас вышел. Не то лопнуло что-то, не то взорвалось… Но они все сами потушили, затихарили. Докладывать не стали. Ну, сами понимаете: Мартынюк этот на ниточке висит, выговор у него…

— Выговора нет пока. Замечание.

— Ну все равно не сладко. Вот он и скрыл эту историю. А имущество-то угроблено! Теперь они и зашныряли тайными тропами…

— А у тебя на складах излишки, конечно. Неучтенка.

— Ну а как же без этого, Алексей Степаныч⁈

Рыбин заухмылялся шире, и в правом углу рта внезапно блеснул золотой зуб. Раньше я такой подробности не видел.

— У хорошего завхоза без этого нельзя. В меру, конечно.

Зам ответно усмехнулся:

— Чувство меры — вообще одно из главных в нашей жизни… Ладно, Михаил Антоныч, я тебя понял. За информацию — благодарю! Принял к сведению.

— Только, Алексей Степаныч…

— Да не волнуйся, не узнает он, откуда протекло. Вернее, узнает, но не то.

— На Пашутина сошлетесь?

— А вот это уж мое дело, — вежливо, но твердо возразил Котельников. — Ребята тоже — рот на замке. Так?

— Могила! — заверил Володька.

— Тогда у меня все, — завхоз поднялся. — Иду на третий склад, жду ребят?

— Да.

Рыбин вышел, плотно и аккуратно притворил за собой дверь. Котельников вновь глянул на часы на левой руке.

— Третий склад знаете, где? — как-то невнимательно спросил он.

Мы оба отрицательно мотнули головами. Я, правда, приблизительно представлял, где у нас склады и хранилища, но их нумерацией сроду не интересовался.

— Это прямо здесь, — уточнил Котельников и для наглядности ткнул пальцем вниз. — В полуподвале. По ближней лестнице спуститесь, там пост ВОХРа, я их предупрежу… Цокольный этаж — объект охраняемый.

И он наскоро объяснил, где в полуподвале склад № 3.

— … получите обмундирование — и ждите. Официально, между прочим, вы теперь числитесь в той самой «четверке». Ваш начальник — вышеупомянутый Мартынюк, Геннадий Кириллович.

Он чуть повел рукой в сторону пустого стула, где минуту назад обретался Рыбин.

— Ясно! — брякнул Вован.

— Вы его знаете? Мартынюка, я имею в виду.

— В лицо, — сказал я. — Впрямую не общались.

— Ну, познакомитесь, пообщаетесь. Один из самых перспективных наших молодых. Кандидат физ-мат наук. Способности большие, перспективы еще больше. А вот опыта маловато. Наукой увлечен сверх головы, отчего и промахи. И замечание одно имеет, тоже верно. Официальное. В приказе.

Тут Котельников помолчал, как бы нечто обдумывая про себя. Усмехнулся:

— Я абсолютно уверен, что Рыбин чистую правду сказал. И его можно понять. Что-то рвануло, они там дружно это дело засекретили… А они все за своего завлаба — горой! Он для них как капитан корабля. И это правильно! — неожиданно заключил замдиректора. — Один за всех, и все за одного, так и должно быть. Без этого настоящей науки не бывает. Без проб, ошибок, неудач. Но держать в ежовых рукавицах надо. Притормаживать. Иначе… Впрочем, ладно! — прервал себя он. — Это уже вас не касается. Короче говоря, прямой ваш начальник — Мартынюк, числитесь вы у него, но трудитесь в подземке. Он в курсе, он и сам там в основном, а лаборатория у него как приложение к основной работе… Полагаю, насчет режима секретности мне лишний раз твердить не надо?

— Незачем, — молвил я.

— Иного и не ждал. Ну…

И тут загремел телефон.

Вообще, телефонных аппаратов у Котельникова на служебном столе стояло три: обычный с диском, цвета «слоновая кость», черный без диска, с заглушкой на его месте, и здоровенный, тоже черный, причудливо-архаичного вида, и с диском и с набором кнопок и клавиш. Селектор, наверное, громкая связь.

Звонок был резкий, требовательный, я сразу угадал, что звонит бездисковый аппарат.

— Прошу прощения, — зам поспешно встал, можно сказать, что вскочил. Прошел к служебному столу, не садясь, снял трубку — все верно я угадал.

— Да!

В трубке авторитетно забурлил неразборчивый голос. Фигура Котельникова — он стоял к нам спиной — будто бы подтянулась, как у военнослужащего в строю.

Мы с Вованом переглянулись.

«Шеф!» — сказал он мне без слов, одними глазами. Я кивнул.

Заместитель только отвечал, докладывал, сам ничего не говорил:

— Да… Да, разумеется… Вызвал завлабов, будем уточнять. По окончании доложу… Да, здесь по графику, но предполагаю, что через неделю придется потяжелее. Топлива уходит больше расчетного. Порядком больше. Да, Рыбина, Кондратьева надо подключать… Хорошо! Есть.

И он положил трубку, вернулся. Но не сел. Вид у него был озабоченный, хотя не хмурый.

Между прочим, разговаривал он с шефом, то есть с директором института академиком Поливановым вежливо, уважительно, но без малейшего подобострастия. Как со старшим товарищем. С наставником.

А то, что закончив разговор, он не стал садиться, я расценил как сигнал к завершению беседы нашей. И толкнул Вовку коленом.

Он вмиг все понял, мы дружно поднялись. Котельников расценил это как само собой разумеющееся:

— Ну, пока так. Ступайте. Нет, погодите! Одну минуту.

Он вернулся к рабочему столу, нажал клавишу на эбонитовом чудище.

— Да, — раздался искаженный голос.

— Нина Сергеевна, позвоните на пост охраны в цокольный этаж. Скажите, сейчас придут двое: Скворцов и Мечников. И созвонитесь с Пашутиным, им надо постоянные пропуска сделать. Все!

Он повернулся к нам:

— Желаю удачи! — и крепко пожал руки.

Мы отправились указанным маршрутом вниз, и на входе в полуподвал на самом деле встретили пост ВОХР: столик с телефоном, настольной лампой, и низенького тщедушного старичка в темно-синем обмундировании. Я вмиг понял, что старичок — ветеран какой-то из силовых структур: МВД, КГБ, а может, отставной армейский офицер, и это не исключено. Советский ВОХР едва ли не наполовину состоял из подобных пенсионеров.

— Фамилии? — промолвил он скрипучим голосом, прямо-таки пронизав нас взглядом темных глаз.

Я представился за двоих.

— Документы? — последовал вопрос.

И паспорта, и удостоверения у нас были с собой. Каждый сотрудник «Сызрани-7» имел рабочее удостоверение, и они различались по степени значимости и допуска. У нас с Володькой пока были самые рядовые — для подвального помещения их хватало, если при этом было указание по телефону. Тем не менее дедухан тщательно просмотрел все четыре документа, долго и строго взглядывал на нас, сличая лица с фотографиями. Прямо-таки сверлил взором. И в целом впечатление было такое, что ему очень не хочется пропускать нас — просто так, из принципа. Но и причин на то никаких не было, вот досада-то.

— Проходите, — с неудовольствием сказал он, возвращая бумаги.

— Как нам третий склад найти? — спросил я.

Старичок пару секунд поважничал, однако вынужден был проронить:

— Сейчас налево, потом до конца почти… Вам к Рыбину?

— Да, да.

— Ну, он там… Увидите, дверь приоткрыта. Тоже налево.

Странно, но в голосе стража мне почудилась неприязнь. Не к нам, а к завхозу. Ну да, мало ли что, где-то когда-то сцепились.

Впрочем, заморачиваться я не стал. Миновав пост, мы повернули влево.

Пожалуй, Котельников недогнул палку, назвав помещение полуподвалом. Это был подвал самый настоящий, этаж не нулевой, а минус первый, без естественного освещения: длинный сумрачный коридор, скудно озаряемый мертвенным светом неоновых ламп. Плиточный пол, запертые массивные двери, иные со штурвалами. Заметно веяло здесь подземным холодком, шаги наши звучали неправдоподобно гулко.

— Бр-р-р!.. — шуточно встряхнулся Володька. — Антураж для фильма ужасов! Ты когда-нибудь видал такие?

— Один раз, — механически брякнул я.

И спохватился, да поздно.

Эх, черт! Ну какие фильмы ужасов в СССР 1978 года!..

Мой странный персональный опыт, вместивший в себя будущие почти полвека, меня, конечно, выручал. Зная будущее, я мог ориентироваться в жизни гораздо лучше моих нынешних современников. Мог выглядеть умнее. Конечно, я этим ни в коем случае не злоупотреблял, никогда не подчеркивал, хотя ни в коем случае не упускал тех плюсов, какие мог из послезнания извлечь.

Но вот сорвался.

— Это где ты видел? — удивился Володька. — Когда? Какой фильм⁈

— Где?.. Да в Москве, на закрытом показе, — нашелся я. — На конференции был в позапрошлом году, там нам и организовали. А название — «Ребенок Розмари». Американский.

— Ничего себе, — удивился Вован. — А чего ты раньше не говорил?

— Да что там говорить! Овчинка выделки не стоит. Фигня… А, вон, смотри, дверь! Да и сам Михаил Антонович.

Рыбин приоткрыл дверь, махнул нам рукой, избавив меня от необходимости выдумывать. То есть, «Ребенка»-то я смотрел, конечно, но в такое время и в таком месте, о которых рассказать невозможно.

— Проходите, проходите, — изобразил гостеприимство завхоз. — Вот мои владения!

— Чертоги, — усмехнулся я.

Мы переступили высокий порог, и…

— Ничего себе! — Вовка аж восхищенно присвистнул, озираясь. Да и меня впечатлило.

Помещение оказалось немыслимо огромным. Место близ входа освещалось несколькими мощными лампами, а влево и вправо ряды стеллажей уходили в непроглядную тьму.

Рыбин остался доволен произведенным впечатлением.

— Да, — промолвил он. — Если не дивизию, то минимум бригаду можем снабдить!

— Здорово, — простодушно признал Мечников. — Михал Антоныч, а вы говорили, на фронте ротой командовали?

— Довелось, — отвернулся и пригнулся, что-то перебирая на ближайшей полке. Голос зазвучал глухо. — А что?

— Да я думаю, из вас бы интендант вышел идеальный!

— Так ведь в конце концов и получился, — Рыбин засмеялся, выпрямился. — Ну что, давайте обмундировываться!

Фраза про интенданта меня как-то так странно, боком зацепила.

— В смысле, Михаил Антонович? Вы на фронте интендантом тоже побывали?

— Не то, чтобы на фронте…

Завхоз проронил это как-то неохотно и не договорил. Но здесь уже разобрало меня.

Помимо родной физики я всегда увлекался историей. Еще со школьной скамьи. Конечно, по-любительски. Тем не менее, знал ее неплохо. Особенно отечественную. И сейчас память вмиг подсунула мне знаменитую фразу Суворова: дескать, любого интенданта после пяти лет службы можно смело вешать без суда…

Смех смехом, а ведь Рыбин явно съехал с темы. Почему?

Это меня раззадорило.

— Простите, Михаил Антонович, не понял. Вы сказали: не то, чтобы на фронте… Как так?

— Как так? — переспросил зачем-то завхоз. — Да вот так. В прифронтовой полосе. Не линия фронта, но Действующая армия. Ближний тыл.

Он говорил все это как бы между прочим, как говорят о чем-то обыденном. Но я угадал в его взгляде странность… Или нет, лучше сказать, что он попросту спрятал взгляд. Так сузил веки, что глаз почти не стало видно.

Ну и что это значит?