Товарищи ученые

Глава 16

Тут надо пояснить.

Вчера перед сном мы долго перетирали нюансы будущего разговора, предназначенного для шпионской сети. Кстати говоря, мы как-то незаметно стали обзывать ее Сеть — именно так, как имя собственное. И приклеилось. Ну, Сеть и Сеть, годится.

А получилось у нас следующее.

Мы исходили из того, что Сети известно: Кленов был на Иркиной вечеринке. А дальше уже погнали легенду: там, подвыпив, он растормозился, потерял над собой контроль и проболтался кому-то — неназываемой «ей» — о своей тайной жизни. И о том, что у него есть тайном дневнике, который прячет на территории «Сызрани-7». И что «она», сильно встревоженная этим рассказом, решила передать его мне.

Разумеется, мы предполагали, что в Сети расшифруют «ее» как Ирку, хозяйку светского салона. Но во-первых, мы «на микрофон» поведали бы так, что с нее взятки гладки, а во-вторых, то, что Кленов проболтался бы именно ей — выглядело достоверно. Ирка могла при желании обаять кого угодно. И в целом весь этот ручеек провокативной информации мы спланировали так, чтобы все свелось в идею: Максим Скворцов знает (предполагает), где находится дневник покойника, способный вскрыть Сеть. И когда-нибудь отправится за этим дневником.

— Слушай, — озабоченно произнес Володька по пути на работу, — а ты не думал, что это риск? Если уж они своего заглушили в пруду, так тебя им и вовсе раз плюнуть?

— Конечно, думал, — спокойно ответил я. — Ну, во-первых, им нужен не столько я, сколько дневник…

— Несуществующий…

— Так это мы с тобой знаем. А для них он пока существует. А во-вторых, мы подстрахуемся. Выберем такое место, откуда легко наблюдать со стороны. И попросим всю нашу команду там затихариться. А я полезу в это место. И как только вы увидите, что некто юркнул за мной…

— Вы сразу юркайте за ним. Или за ними.

— Примерно так.

Володька помолчал, посопел на ходу. Изрек:

— Рискованное все же дело…

— Ну, Володь, мне повторять банальности про шампанское?

— Да не надо, конечно.

И до первого корпуса мы дошагали, уже лишь перебрасываясь незначащими словечками и фразами. Предъявив новые удостоверения, миновали вохровский пост перед подземным коридором, и тут на нас налетел Рыбин.

— О! — воскликнул он. — А ну-ка, ребята, зайдите ко мне на склад.

— Зачем? — немедля спросил Вовка.

— Идем, идем, — завхоз загадочно улыбнулся.

Мы переглянулись, пожали плечами. Пошли. Зашли в склад. Рыбин для начала начал рыться в служебных бумагах:

— Так, ребята! Прошу извинить, один такой легкий Гондурас вышел. А именно: я вам имущество недодал. Не по своей вине, хочу сразу сказать! Неразбериха в руководящих документах. Я вам сколько пар носков выдал?

— Э-э… четыре кажется, — вспомнил Вовка.

Рыбин пошелестел накладными:

— Четыре, все точно! А надо шесть. Вот тут сказано. Посему еще две пары — получи и распишись!

Получили, расписались. Пока все это длилось, складской хозяин озабоченно шуршал листочками накладных и еще каких-то документов, а потом вдруг вскинул голову:

— Ну что, ребята, вы как? На новом месте освоились?

— Вполне, — слегка удивился Володька. — А вы почему спрашиваете?

— Да так, — чуть пожал плечами Рыбин. — Просто интересно.

Взгляд его, однако, при этом был странно серьезен.

— Нормально освоились, — аккуратно ответил я, видя уже, что завхоз спрашивал не просто так. — А почему что-то должно быть не так?

И вот здесь дело пошло еще интереснее. И стал похож на человека, приготовившегося рассказать о том, что он видел ночью на кладбище. От чего кровь может застыть в жилах.

— Да как сказать, — произнес он смутно.

— Что такое, Михаил Антонович? — вкрадчиво спросил я. — Чего-то не договариваете?

Он сделал совсем коротенькую паузу — но сделал-таки. И вдруг сказал решительно:

— Ладно! Все равно услышите от кого-нибудь. Про ваше это метро такие тихие легенды ходят… Ну, я в них не верю, конечно, но дыма-то без огня не бывает.

— То есть?

И тут завхоз поведал нечто совершенно невероятное.

В скупых словах он рассказал, что между работниками коллайдера змеятся слухи о призраках, странных звуках в тоннелях, необъяснимых страхах, охватывающих людей в определенных точках. Ощущениях чьего-то зловещего присутствия сзади, мучительных желаниях не то оглянуться, не то броситься без оглядки вперед…

Я саркастически усмехнулся:

— Вы это серьезно, Михаил Антонович?

— А я вообще вам ничего не говорил, — ответил он очень спокойно. — Не может ведь советский человек двадцатого века городить такую чушь, верно?

Я хмыкнул.

— Если не может, то зачем тогда городить?

— А вот это думайте, ребята, — столь же спокойно сказал Рыбин. — У вас ученые головы на плечах. Умом блистать — это же про вас, про физиков сказано. И все! Работать пора, опоздаете. Геннадий Кириллович по голове не погладит. Он мужик твердый.

На самом деле пришлось поспешать, чуть ли не бегом. И тут я почувствовал, что Володьку рассказ завхоза сильно поддел.

— Слушай. — задыхаясь, бормотал он, — а какого черта⁈ Неужели вправду эти слухи ползают⁈

— Да вообще-то не исключено, — говорил я. — Ты знаешь, человеческая психология такая штука… В нас всегда есть тяга к таинственному и жуткому. Ну, вспомни в детстве «страшные истории» друг другу не рассказывали, что ли?

— Ну, еще как! Черная рука, да заброшенный дом…

— Вот-вот! Оно самое.

— Но это же детская чушь!

— Ну! Детство проходит, а тяга к мистике остается. Приобретает иные формы. Вместо черной руки возникают Бермудский треугольник, Лох-Несское чудовище…

— Корабль «Оранг Медан»…

— Вот-вот!

Что верно, то верно: в 70-е годы ХХ века были весьма популярны истории сомнительной достоверности о необъяснимых событиях. Бесследные исчезновения кораблей и самолетов близ Бермудских островов. Нечто ужасное, якобы обитающее в шотландском озере Лох-Несс. Голландский корабль «Оранг Медан» обнаруженный с мертвой командой у берегов Индонезии… Ну и, конечно, бесконечные разговоры о контактах с инопланетянами. Космическая эра, что здесь скажешь! Особенно любили потчевать читателя подобными сказками журналы «Наука и жизнь», «Вокруг света» и «Техника — молодежи»

— Понимаешь теперь⁈

Тут я постарался растолковать приятелю, что интерес к потустороннему очень глубоко укоренен в нашей психике, и даже материалистическому воспитанию нелегко перебороть это качество.

— Это у нас в генах, понимаешь? Вплоть от первобытных предков. Страх темноты, полумрака… А все страшное притягательно. А там, в «метро», ты сам видел. И вправду полумрак, звуки искажаются, эхо гуляет. Да и подземелье как-никак…

И я продолжил: мол, иной человек сам не замечает, как у него вместо нормального сознания начинает работать вот эта самая память предков. Темная сторона души. Отсюда вывод: всегда сохранять ясность ума, критическое мышление, не давать призракам выползать из глубин собственного подсознания. Тогда никаких призраков и не увидишь.

— Вот так, коллега… Ну, пришли! Отпирай. Не опоздали?

— Нет. Нормально.

И понесся подземный рабочий день.

Как всегда, он был спрессован, загружен массой вопросов, задач, диалогов. Мартынюк умел сделать работу чем-то вроде спорта, дистанции с препятствиями. Я трудился, старался, искренне удивляясь, как вообще тут может мерещиться некая мистическая чушь. Это может быть только в том случае, если тебе делать не хрен, и ты балду гоняешь. А если делом занят — какие, к черту, голоса да привидения?.. Вздор!

Так-то оно так, но другая, хотя и соседняя мысль вползла в меня, да так и зацепилась.

А зачем вообще Рыбин вдруг рассказал нам эту паранормальщину? Просто так, хотел поделиться? Предупредить на всякий случай? Когда рассказывал, его топорное лицо было совершенно непроницаемо. И случись что, спокойно бы сказал: я ничего не говорил. Ничего не знаю. И точка.

Но все-таки сказал. Зачем⁈ Что кроется за этим?

Очень странно.

Мало нам вообще странностей, еще и завхоз решил добавить.

Впрочем, работа не давала увязнуть в размышлениях. Опыт опытом, мастерство мастерством, а нагрузить наш завлаб умел. К концу трудового дня во мне ненадолго поселилась мысль: черт возьми, как хорошо ничего не делать, ни о чем не думать…

Подозреваю, что и Вован подумал о том же, однако сегодня была его очередь идти за продуктами и готовить продукты. Рожу он, правда, сделал кислую, но куда ж деваться, поперся. А я пошел домой, и только приготовился включить мыслительный процесс, как меня окликнули:

— Э-э, Максим! Максим!

И передо мной возник Ипполит Семенович.

— Максим, привет, привет! — от усердия замахал он руками. — А я как раз тебя искал!

— Зачем?

— Зачем? Да как сказать… Ты знаешь, странно как-то…

Надо же! И у этого странно. Кругом странности!

Короедов мялся, ежился, корежился, не решался сказать. Сказал я:

— Это вы опять насчет того, чтобы я зашел? Зайду. Обещал — сделаю.

— Да, да, зайти… Конечно! Заходи. И чаем угостим, и всяким разным…

Он проборматывал это так, что ясно — не в том суть. А к сути почему-то прикоснуться не решался.

Тогда его подстегнул я.

— Слушайте, Ипполит Семенович, — начал я вкрадчиво, — я к тому нашему разговору, помните? Вчера.

— Конечно! — воскликнул он как-то чересчур, чуть не вздрогнул. — А что⁈

— Только это между нами! Строго.

— Конечно! Конечно, понимаю. Могила!

— Даже так? Ну ладно. Что-то мне не нравится возня вокруг гибели этого Кленова. Пашутин меня расспрашивал с пристрастием, теперь еще некоторые частные лица лезут с расспросами…

— Кто⁈ — так и вскинулся начснаб, словно его шилом снизу ткнули. — Кто расспрашивал?

Я сделал изумленное лицо:

— Господи, Ипполит Семенович⁈ Что это с вами?

Он смутился:

— Да нет, нет, Максим, это я так… За дочку волнуюсь, переживаю.

— Так и я о том же. К ней могут начать липнуть, выпытывать. Строго между нами, Ипполит Семеныч: кому-то очень интересно это знать. Зачем? Понятия не имею! Но лезут. Лезут в это дело.

— Так кто? Я и спрашиваю: кто⁈

— Например, Костя Федоров, — сочинил я.

От этого ответа снабженец точно остолбенел. Как будто совсем не это рассчитывал услышать.

— Кто⁈

— Федоров. Константин, — повторил я. — Что, не знаете такого?

— Нет, — обалдело произнес Кондратьев, но тут же спохватился: — А! Это москвич-то? Из четвертого?

— Он самый.

Собеседник вновь впал в ступор непонимания.

— Что такое, Ипполит Семенович?

— Да странно как-то… Ему-то зачем, Косте этому?

— Не знаю, зачем. Но вам за Аэлитой нужен теперь глаз да глаз!

— Ни-ни-ни! — затрепетал папаша. — Глаз не спущу! Она же у меня одна! Вот ведь история, а⁈ Здесь ведь казалось бы, тишина да покой, вовсе ничего происходить не должно, а тут такой переполох!

— Ну, пока еще переполоха нет, слава Богу, но бдительность необходима.

— Это в первую очередь, в первую очередь! — горячо заверил вдовец, но я по глазам угадал, что думает он уже о чем-то другом. И не дал ему отмолчаться:

— Еще что-то хотели сказать?

Ипполит Семенович начал скрести ногтем левую бровь. Замычал:

— М-м…

— Ну? — подстегнул я. — Да не смущайтесь вы, дальше меня не пойдет, да я и любую информацию готов воспринять. Самую невероятную! Думаю, меня уже ничем не удивишь.

— Гм! Да понимаешь, Максим… Вот в прошлый раз мы вспомнили случай с шофером, который разбился. В семидесятом году, помнишь?

— Конечно. И что?

— И я теперь только начинаю соображать одно дело… А! Нет. Пока нет. Чепуха! Надо еще… Все, пойду! Пойду! Бывай здоров!

После этой странной тирады он и вправду начал откланиваться.

— Погодите, Ипполит Семенович…

— Нет, нет! Потом. Побегу!

— Ладно, — сказал я, удивленный. — Помните насчет Аэлиты.

— А как же! Обязательно! Не забуду!

И вправду почти убежал — быстро, вприпрыжку засеменил в сторону дома. А я, продолжая удивляться, продолжил путь к себе. Что произошло с Кондратьевым? Какая муха его укусила?..

Володьке я пока ничего говорить не стал. Но когда мы после ужина, наконец, оказались в своей комнате, заговорил о другом:

— Итак, Владимир Юрьевич! Завтра у нас ответственный день.

— Пойдешь за этим сказочным дневником?

— Сам ты сказочник! — беззлобно отругнулся я. — Завтра многое должно решиться. И вот что, Вовчик! Завтра собираться не будем. Если за мной следят — то сообразят, что у нас какой-то сбор. Поэтому просьба у меня такая: ты обзвони всех наших, объясни ситуацию. Возьми все это на себя. И вы все где-то пол-восьмого вечера подходите к третьему жилкомплексу. Только незаметно, по-одному.

Это я успел продумать заранее. Третий жилой комплекс находился не сказать, чтобы на отшибе, но его окружали такие живописные заросли берез, рябин, черемухи… Словом, настоящая роща. Место тихое, почти безлюдное. Спрятать там что-нибудь — самое подходящее дело.

Вовка вполне проникся детективной задачей:

— Ага… А как нам быть незаметными?

— Ну, это нетрудно! Будьте в ближайшем подъезде, наблюдайте оттуда. Все видно! Заходите туда по одному, как будто каждый по своим делам. Смотри!

Я взял бумажку, ручку, набросал схему местности. Дома, проезды, тропинки, заросли.

— Представил?

Вован кивнул. Пространственное воображение у него было хорошее, я давно в этом убедился.

— Ну вот, смотрите отсюда. Между первым и вторым этажами. Все у окна не маячьте, один кто-то пусть будет. А вот если этот наблюдатель заметит, что за мной кто-то устремился…

— То устремляемся мы.

— И чем скорее, тем лучше. И победа за нами!

— Легко сказать! — проворчал Вовка.

Я и сам это понимал, что это нелегко. Но бывает, что идти на обострение необходимо. А кроме того, предчувствие удачи, лихого, дерзкого хода событий — это было, поджигало, заводило изнутри, как будто во мне вдруг включился внутренний реактор, начал вырабатывать энергию.

И спал я с этим чувством. Снилось то, что трудно описать: скорость, бег, полет через какие-то пространства, где мелькало нечто, чего не успеешь разглядеть. И это хорошо.

И весь рабочий день, который вновь прошел в «подземке» — мы монтировали сложный, не дававшийся нам узел — я провел с этим лихим и задорным чувством, похожим на азарт спортсмена перед выходом на ринг, на поле, на помост. И задержался на работе. Не в «метро», а в лаборатории, сказав Мартынюку, что наш монтаж может послужить темой для статьи в специальном журнале — что совершенная правда. Это увлекло, а завлаб меня поддержал прямо двумя руками.

Таким образом я от души поработал, на самом деле контуры статьи начали вырисовываться… Прямо не хотелось отрываться от наброска, но вот и время поджало. Я поскорей все запер, закрыл, опечатал, ключи сдал вохровцу и быстро пошел по вечереющим улицам.

Странное чувство: если я все верно просчитал, то сейчас должен находиться под наблюдением двух противоположных сил. За мной должен следить враждебный глаз, а потом я буду находиться под дружеским присмотром. Осознание второго вселяло уверенность, а от первого вовсе не было тревоги, вообще чего-то пугающего. Напротив, я чувствовал особенный кураж. Смотрите? Наблюдаете? Ну-ну!

При этом все мои действия были рассчитаны именно на них, наблюдающих. На подходе к Третьему комплексу я оглянулся раз, оглянулся два, как бы проверяясь. Никого, естественно, не увидел.

И вот вход во двор.

А здесь я уже ощутил себя спортсменом, выходящим на помост. Под взгляды переполненного зала. По рукам, по спине побежали покалывающие мурашки. Мысль вдруг сама по себе, мимо всякого желания начала отсчитывать шаги.

Раз. Два. Три. Че…

Тут я оборвал себя на полуслове. К черту!

Во дворе было пусто. Заросли уже погружались в сумеречную дымку. Я огляделся. Никого. И я шагнул в заросли, сознавая, что этот шаг отсекает многое из того, что было прежде, и переносит туда, где меня ждет то, чего я себе еще представить не могу.

Я стал осторожно углубляться в заросли, раздвигая ветви руками.

Пройдя несколько метров, остановился. Прислушался.

И вдруг отчетливо услышал за спиной шорох листвы и чьи-то шаги.