Товарищи ученые

Глава 20

— Постой! — я бесцеремонно оттолкнул Аэлиту, первым вбежав на территорию участка.

Здесь над распахнутой входной дверью светила лампочка в плафоне, создавая странноватую освещенную зону, которую обступала тьма. И в эту зону света, то есть на крыльцо, из дома вышел прапорщик с автоматом.

Я не знал, как его зовут.

— А вы чего тут? — недовольно сказал он нам. — Сказано же было: сидеть в машине!

Я виновато развел руками:

— Да вот, не удержал. Дочка ринулась отца выручать, как только выстрел услышала. Как здесь удержишь!

Прапор усмехнулся. Закинул автомат за спину, простучал сапогами по крыльцу:

— Жив-здоров папаша ваш. В подполе был заперт, это верно. Уже вылезает.

— Папа! Папочка! — Аэлита ринулась в дом, прапорщик попытался было удержать ее, да куда там! Махнул рукой:

— Экая бестия, а? — но прозвучало это одобрительно.

— А Рыбин что?

— А этот не очень жив, — прапор умел в черный юмор. — И даже совсем не жив.

— Застрелился, что ли?

Тот кивнул:

— Да. Видать, понял, что дело швах и бахнул себе в башку. Избавил суд от лишних забот.

— И уголовно-исполнительную систему…

— А вот тут еще бабушка надвое сказала. По его делишкам-то наверняка бы вышка корячилась. Так что в суде бы все и закончилось.

Но тут из дома донесся девичий вопль восторга и знакомое счастливое бормотание:

— Аэлитка, дочка… Ты-то как здесь⁈

Ответа я не услышал, да и не надо. Все ясно. То хорошо, что хорошо кончается!

На крыльцо вышел Пашутин. Почти один в один произнес то, что я подумал:

— Ну что? Хорошо смеется тот, кто смеется крайним…

Но тут же добавил:

— А до края-то еще добраться надо!

Странноватое заявление.

Тут он взглянул на меня насмешливо:

— Что, зятек? С тестем-то обниматься будешь?

— Положим, пока еще не зять, — сострил я. — Пока еще не с тестем…

— Ладно, — особист сошел в сад, — это дело ваше, как вы там фигуры расставите. А наше вот какое: завтра будь у меня! Где-то во второй половине дня.

— Так завтра выходной, Борис Борисович! Суббота.

— У нас выходных не бывает, — наставительно сказал чекист. — Это во-первых. А во-вторых, разговор, что называется, не для протокола.

— По душам?

— Это как получится, — он вскинул руку, глянул на часы. — В пятнадцать ноль-ноль подходи. Адрес…

Остальное уже неинтересно. Разве кроме того, что и Аэлита и сам Ипполит Семенович наперебой приглашали меня остаться ночевать у них — папаша вмиг уловил перемену в отношениях и, похоже, был ей рад. Но я все же деликатно отказался, сказав, что сейчас им, отцу и дочери, лучше побыть вдвоем. И этим, похоже, приобрел дополнительные баллы в их глазах.

Домой заявился чуть ли не под утро. Все уже дрыхли самым крепким сном. Конечно, я старался быть бесшумным, но Вовку все же разбудил. Он сонно причмокнул губами и произнес сиплым со сна голосом:

— А, Казанова… Каковы успехи на ниве… ниве…

Не смог дальше подобрать слова. Я помог:

— Науки страсти нежной? — вспомнив Пушкина.

— Ну, типа того.

— Нормально, — я зевнул. — Как говорится, все по плану.

Наутро и Володька, и Зинаида Родионовна из деликатности ни словом не намекнули о моих ночных странствиях, и у меня не было никакого желания делиться сенсациями. Тем более до разговора с Пашутиным.

А до того мне хотелось пройтись, подумать. Вовке я туманно намекнул, что продолжаю вчерашнюю тонкую миссию, где много есть того, о чем не скажешь вслух. Он, конечно, понимающе закивал и лицо сделал такое многозначительное… Словом, мне удалось успешно сманеврировать из дома и отправиться в неспешную прогулку по пустым субботним улицам «Сызрани-7».

А думал я вот о чем.

По всему выходило так, что наши особисты во главе с Пашутиным нащупали Сеть уже давно. Ну, во всяком случае, не вчера. Отсюда вопросы.

Верно ли, что над Рыбиным во главе Сети стоял еще кто-то? Верно ли, что все наше дилетантское расследование проходило под присмотром «большого брата»? Впрочем, тут все ясно. Нас вели, но не мешали. Почему?

И еще были вопросы. На какие-то из них ответы брезжили в моем сознании, но я понимал, что это лишь рассветы истин, а до них самих еще надо дойти.

Ровно в три я был по адресу. Звякнул в дверь — она тут же распахнулась.

— Заходи, — улыбнулся Пашутин.

— Вы один? — как-то само собой вырвалось у меня.

— Один, один. Жена с сыном отдыхают. В Анапе.

— А вы? — я прошел в комнату, озираясь.

— А мы без сна и отдыха, как полагается. Почти. Служба такая! Проходи. Сюда садись! Чаю будешь?

Самая обычная, рядовая квартира. Примерно как у Жорика. Ничего особенного.

— Не откажусь.

— Ну, давай! И поговорим. Ты же догадался, что у меня к тебе серьезный разговор?

Я лишь усмехнулся на это, и он правильно понял мою усмешку. С удивительной скоростью накрыл стол, точнее говоря, журнальный столик: чай, сахар, лимон, печенье, сушки. Можно подумать, что чекистов специально учат сервировке.

— Вот так, скромненько. У нас ведь не пир горой, правильно? Рабочий полдник, скажем так.

— Согласен.

— Ну и отлично. Давай потолкуем! Это необходимо.

— Можно, я начну с вопросов?

— Можно, если по-умному.

— У меня по-глупому не бывает.

Пашутин пожал плечами. И я задал умный вопрос:

— Правильно понимаю, что Рыбина со всей его Сетью вы уже давно разрабатывали?

Особист кивнул, сделал глоток и сказал:

— Это как считать! Что от нас течет — это Лубянка установила года полтора назад. Незадолго до того стало ясно, что протекает вообще по линии науки. Пошустрили, подработали, выявили, что это «Сызрань-7». Тогда меня сюда и направили. Ну, внешне это выглядело, как нормальная замена кадров, но в самом деле я сразу имел четкую задачу.

— И задача была решена! — я улыбнулся.

Он чуть прервался, и взгляд его как будто затвердел. Но вмиг смягчился:

— Всего, понятное дело, я тебе сказать не смогу. Да оно и просто ни к чему. Скажу главное: был такой момент, когда всерьез подозревали Кондратьева. Уж больно комичный персонаж, как-то чересчур. Это и сбило с толку. Всерьез думали, что маска такая наигранная. И биография, главное, мутная: сам из оккупированной местности, все довоенные документы пропали — ни дна, ни покрышки. И вроде не придерешься: война все списала. Но все же послал Бог ума, разобрались. И даже сверх того: поняли, что кто-то по-умному наводит нас на ложный путь, на Кондратьева то есть! А отсюда… ну, опять же, всего говорить не буду — так и добрались до Рыбина. Который, как выяснилось, вовсе не Рыбин.

Я аж присвистнул:

— Ничего себе! Вот это сюрприз!

Признаюсь честно, что это изумление я отчасти разыграл. Не скажу, что прямо уж так взял и угадал до точки, но к такому повороту был готов.

Пашутин остался доволен эффектом:

— Так вот и есть. А вообще фамилия его Губин. Думаю, документы подделал по созвучию, чтобы привыкнуть проще. Губин, Рыбин… Все прочие паспортные данные тоже переделанные, но чем-то схожие. Дата, место рождения… С той же целью. Ну и ты, наверное, понял уже, в чем тут суть?

— Немцам служил во время войны.

— Конечно. И не рядовым полицаем, и даже не вообще в полиции, а в разведорганах. И дело свое знал, позорное отродье! Знал. Немцы его ценили. Награды от них имел.

— Почему же с ними не удрал?

— Ну, это сложно сказать. Пока нужен был, пользовались им, как бумажкой в сортире. Подтирались. А как самим небо с овчинку показалось, так не до него стало, Иуды. Здесь уж спасайся, кто как может. Кто-то успел с ними дернуть, кто-то нет.

— Но спасся все-таки.

— Да, как-то изловчился проскочить. После войны фильтрация была серьезная, процентов восемьдесят этой дряни отлавливали. Но этот ухитрился попасть в двадцать. И ладно бы затих, спрятался навсегда… Нет же! Натура такая гадская, не мог не продаться. И ведь умный же, не дурак! Как-то пролез сюда, в закрытый город, Сеть создал, и заработала она у него, у паскуды! Это же представь: надо суметь найти таких же продажных, такую же нечисть. Прямо какие-то магниты говенные у них внутри, друг к другу тянутся… А если серьезно — ты представь, каким психологом надо быть, чтобы отловить этих! Причем заметь: он это начал делать, еще не имея никакого выхода на закордон. Самодеятельность, так сказать.

— Чтобы потом предложить уже готовую Сеть…

— Вот именно. И сумел выйти на серьезных хозяев. Ну — голова, что уж там говорить.

— А мы — две головы!

— Это ты про себя? — Пашутин иронически прищурился.

— Это я в общем, — скромно отговорился я. — Про всех.

Он шевельнул бровями, глотнул чаю. Признал:

— Ну, в целом верно, коли расщепили мы их, а его до самострела довели. Это, правда, досадно, и нам еще за это прилететь может…

Тут он оборвал себя, спохватившись, что приоткрыл ведомственные тайны.

— … да он и понимал, что ему при любых раскладках яма будет. Сперва, конечно, расколют до промежности. А потом кол осиновый. Образно говоря. Ну, а всю прочую Сеть мы взяли. Допускаю, что один-двое затихарились, да они уж никакой погоды не сделают. Да и выловим мы их за месяц-другой.

— Кто они?..

— Да в основном из обслуги, но были и энэсы. И чисто научную информацию они уже стали качать. Ловко он их ловил, п-подлюга!

— За бабки?

— В основном. Но идейные тоже есть! Впрочем, у них это одно другому не помеха. Идея — хорошо, а идея плюс лавэ еще лучше.

— Так-то оно так… А что за история с шофером Савельевым?

— А здесь я до самого донышка еще не добрался, хотя в общих чертах картина обозначилась. Этого самого Савельева Рыбин вербанул, платил, а тому стало мало. Начал шантажировать. Ну и получил яд… то есть, это и ядом не назовешь, нечто вроде снотворного, что ли. Впрочем, зависит от дозы. Тогда следствие до этого не докопалось, но я уверен. Хотя неизвестно, получится ли доказать. Может, и нет. И никогда не узнаем. А мое мнение: Пашке этому пообещали повысить гонорары и как-то подсунули зелье. В чай, в компот, да мало ли куда. Действует оно постепенно. Так что уже на трассе парень вырубился — и в кювет.

— Но мог бы ведь и жив остаться?

— Мог. Вероятность невелика, но мог. Так что ж поделаешь? Риск — часть шпионской профессии.

— Но он погиб, — задумчиво продолжил я, — и все осталось шито-крыто…

— До поры-до времени, — уточнил Пашутин.

— Да. А Кленов? С ним примерно то же?

— Этот, надеюсь, не предатель. Хотя подъезжали к нему наверняка с теми же припевками. Это у них неплохо было построено: так, что и не придерешься — да я ж просто пошутил, да и все! Правда, за такую шутку можно было бы из «семерки» и вылететь, но это не так уж и страшно, в конце концов. И опять же, кто не рискует…

Он не договорил. Я понимающе покивал, соображая, что с Кленовым, должно быть получилось не совсем гладко, и имитацию самоубийства в пруду пришлось делать не от хорошей жизни, если так можно сказать. И этот случай, должно быть, стал последней каплей, выведшей работу чекистов из скрытой фазы в прямую.

— Так? — спросил я и получил утвердительный ответ с незначительными дополнениями. И кажется, начал догадываться еще о некоторых хитростях оперативной разработки.

— Скажите, а вы ведь знали о том, что мы начали самодеятельное расследование? — спросил я, на что собеседник лишь усмехнулся.

А когда сказал:

— Стало быть, глаза и уши везде? — то он усмехнулся еще загадочнее. И тогда я спросил:

— А почему сделали вид, что не замечаете? Хотя, наверное, вели нас?

— Вели, конечно, — спокойно подтвердил он. — А почему скрытно? Да в общем-то, это нам было выгодно. Пусть бы они, заразы, думали, что на них какие-то энтузиасты вышли и ведут самодельное следствие… А настоящее-то следствие кто ведет?

— Знатоки.

— Вот так оно и есть.

Вопросы сразу построились в моей голове в логический ряд.

— Хорошо. Тогда вопрос. Или нет, не вопрос! Скорее, предположение. Сопоставив кое-какие факты, вспомнив случай с Савельевым, Кондратьев пришел к мысли, что и с Кленовым тоже поработал его старый дружок…

— Да. Но не только это. Кондратьев мне сам рассказал: несколько странных, тревожных случаев он припомнил, и везде рядом оказывался Рыбин. Как-то так тихо, незаметно, но если вдуматься — рядом!

— Ты смотри-ка! — я мотнул головой. — Вдумался? Вот уж не знаешь, где таится алмаз! Ипполит Семенович — такой смешной чудак, ему вроде бы только в цирке народ смешить, а он, ты смотри-ка! Аналитик.

— О-о, брат! Интересный субъект. Мы же недаром его подозревать стали. Так, думаем, прикидывается старый черт шутом гороховым. То есть, пожалуй, у него есть это, покривляться малость. Но это уж так, школа жизни. Тоже ведь его судьба потерла. Якобы умному лучше не умничать, а придуриваться.

— Я с этим не соглашусь, — сказал я вежливо, но твердо.

— Тут, брат, диалектика, — усмехнулся Пашутин. — По ситуации. Когда как. А насчет Рыбина — он, Кондратьев-то, в грудь себя бьет: я, говорит, сперва поверить в это не мог, а лучше сказать, не хотел. Прямо все в душе сопротивлялось, не хотел верить в это! Говорит: как вспомню прошлое, сколько лет пройдено бок о бок… В общем, понять можно. Но логика и факты, они сильнее душевных волнений, хоть ты тресни.

Да уж — подумал я. И сам ответил на вопрос, почему Рыбин не стал устранять Ипполита Семеновича. Что, впрочем, и раньше понятно было: это было бы чересчур. Потому было принять рискованное решение, показавшееся главе Сети лучшим из худших: запугать отца с дочерью, смертельно боявшихся потерять друг друга. Дескать, этот страх сделал бы их сговорчивыми и послушными.

Обдумав все это, я сказал:

— Слушайте, а этот Рыбин-Губин… Он же умная сволочь. Он же прикидывал, наверное, что вокруг него тучи сгущаются! А?

— Конечно! И пути отхода намечал. Но не успел. Мы оказались быстрее.

— И мы тоже, — не забыл я свои пять копеек.

Пашутин посмотрел на меня столь проницательно-загадочно, что я тоже с загадкой улыбнулся в ответ:

— Я так понимаю, что наш разговор будет иметь продолжение в недалеком времени?

— Поживем-увидим, — был ответ.

Чай к этому моменту был почти выпит. Я одним махом допил остатки.

— И еще можно два вопроса напоследок?

— Ну, попробуй, — Пашутин тоже допил из своей чашки.

— Так я понимаю, что вы нас вели через ваши глаза и уши, о которых я пока не знаю?

Трудно описать выражение, появившееся на лице особиста, когда он произнес следующее:

— Почему — пока? Может статься, и совсем не узнаешь…

Я не стал копать тему. Кивнул:

— Понял. И второй вопрос: прапорщик Волчков. Он вообще кто?

Пашутин встал, давая понять, что беседа закончена:

— Вопрос преждевременный. Хотя интересный, — и улыбнулся. Я его понял.

Возвращался я домой, нагруженный размышлениями. Вернее, не возвращался. Неспешно бродил по улицам, овеваемый урожайными запахами зрелого лета. Думал сразу по нескольким фронтам. И чем больше думал, тем яснее понимал, что произошедшее — лишь старт событиям. А уж как они развернутся далее — зависит много от чего и от кого, в том числе от меня.

Во-первых, я четко понял: Пашутин мне сказал не все. Кое-что скрыл. Я ничуть не огорчился от этого, сознавая, что с лишними вопросами тут лезть незачем. Всему свое время! — точно, тут Борис Борисович прав на все сто.

Однако и тянуть нечего. Дело, в общем-то, не закончено. И более того, где-то в самом деле досадно смазано. Пашутин чуть сболтнул лишка. Хоть и поймал себя за язык почти в тот же миг — да я успел услыхать то, что мне надо. Как-никак мозги ученого, цепляют с полуслова.

Не хвастаюсь, говорю по факту.

А раз так, вот тебе еще задачка, младший научный сотрудник.

Кто в твоем окружении — секретный сотрудник? Ведь кто-то же есть, точно! Неужто я не разгадаю? И не попробую вытряхнуть из него то, что не договорил шеф контрразведки.

В этот миг я неспешно шагал по березовой аллее. На ней были и скамеечки для удобства гуляющих, почти пустые в выходной день, но я и не подумал сесть. На ходу мне думать сподручнее.

Сработало. Шагов через двадцать я резко остановился. Вскинул взгляд в небо. И торжествующе рассмеялся:

— Да как я раньше-то не догадался!..