— Постойте, — забормотал я, — постойте…
— Ты что? — удивилась Аэлита.
— Вспомнил, — твердо сказал я. — Да!
Вспомнил я наш разговор в подземном складе, где мы получали дополнительное вещевое довольствие. Я, Вовка, он. Теперь я допускаю, что он и выдумал эти лишние две пары носков нарочно для того, чтобы завести с нами эту беседу.
Я могу восстановить ее дословно! Так она застряла в памяти.
Видимо, в лице моем нечто изменилось сильно, потому что Аэлита едва ли не встревожилась:
— Да Макс! Что с тобой⁈
Ну, здесь я и повторил то, как Рыбин завел тему о таинственных призраках и голосах в подземных сумерках коллайдера.
Ипполит Семенович необыкновенно взбудоражился:
— Вот-вот! — заговорил он, — точно! В самую точку!
И тут же горячо распространился о том, что это и был первый психологический подход шпиона к нам, носителям секретных знаний. Проба. Проверка нашей внушаемости. С серьезным видом изложить что-то абсурдное-не абсурдное… Ну, так, наверное, не скажешь, но нечто крайне нестандартное. И цепляющее душу. Такой вот флер мистической тайны, с легким потусторонним оттенком — именно то и есть, что многих людей остро дергает за внутренние струны. И многоопытный агент вражеских спецслужб решил проверить нашу реакцию. Говорил как бы между делом, с иронией, но в то же время так извилисто — мол, я вроде шучу, конечно же, такого не бывает; но вы все же где-то намотайте на ус. А черт его знает, шучу я или нет…
Конечно, Кондратьев так не говорил. Это было бы выше его сил. Это я так додумывал, слушая его искреннюю, горячую, сбивчивую речь. Но пусть коряво, малограмотно — сказал он ровно то, что я подумал! Полный синхрон мыслей. Рыбин психологически раскачивал нас, четко отслеживал нашу мимику, выражение глаз, всю вот эту психомоторику. Он прекрасно читал по нашим лицам и соображал, кого проще будет взять в оборот. Кто более внушаем, более податлив. Разумно? Ну еще бы!
— Да уж, умел, паскуда, — с каким-то ожесточенным восхищением сказал Кондратьев. — И немчура сволочи, учить умели в своем этом гестапо… или как там он?.. Забыл.
— Абвер.
— Вот-вот! Делали этих психологов как на конвейере!
Аэлита улыбнулась:
— Тогда уж парапсихологов, пап. Кстати! Помнишь, ты рассказывал, как здесь у вас чуть было не выступил один такой?
— Я рассказывал? — удивился было Кондратьев-старший, но тут же прояснился: — А-а, да, верно! Было, было! Я и позабыл.
— Что было? — не уловил я.
— Да как же! С Мессингом-то с этим все же как с ума посходили. Так вот и до нас докатилось!
Действительно, эстрадный виртуоз Вольф Мессинг — на минуточку, заслуженный артист РСФСР! — выступавший как гипнотизер, и где-то даже экстрасенс, был очень на слуху. Сумел создать себе крайне необычное реноме мага-не мага, но человека со сверхъестественными способностями. Бог весть, какой был из него медиум и оракул, но технологиями пиара, саморекламы он владел блестяще. Гастроли проходили с фурором, народ валом валил.
Успех, как водится, породил последователей. Множество ловких пройдох, как отпетых мошенников, так и в самом деле одаренных людей, заколесили по городам и весям, со сцен районных, сельских клубов значительно тараща глаза, изрекая туманные, загадочные фразы… Мода, одним словом.
Странно, но эта мода не миновала и наукоград «Сызрань-7». А впрочем, странного и нет. Пытливые умы физиков, электронщиков, физико-химиков жадно интересовались всем на свете, жаждали разобраться во всем, включая загадки психики. Поэтому концерт гипнотизера прошел бы на ура. Этим делом бодро занялся культмассовый сектор комитета комсомола, и уже чуть было не организовал выступление. Однако в последний момент спохватилась парторганизация. Негоже вроде бы в цитадели советской науки устраивать такое! Уж больно того… Не то, чтобы клоунада, но в любом случае тема скользкая. Где-нибудь в цирках, в обычных дворцах и домах культуры — пойдет. Главное, деньги в бюджет государства! А здесь все-таки другое дело.
— И что? — осторожно спросил я, чувствуя в данной теме поживу, но еще не находя ее до конца.
— Решили, что негоже, — Кондратьев развел руками. — Дескать, мы-то кто? Передовой край науки! И вдруг какое-то поддувало со сцены будет чудить. Нет, вообще культурная-то программа у нас, конечно — ну ты сам знаешь! И Кобзон тут у нас выступал, и «Современник» был. Театр в смысле. Вроде бы даже Высоцкого хотели пригласить, да тоже в конце концов решили, что слишком уж того… Фигура спорная.
— Понял, — я вежливо вернул снабженца на главный путь беседы. — Так что с этим парапсихологом?
— А! Есть такой в Куйбышеве. Вроде как Мессинг местного разлива. Ну, конечно, слава не та, но по окрестностям чешет знатно, говорят, полные залы собирает. По Ульяновской по Саратовской областям жарит. Ну и у нас, само собой. Аншлаг! Ну вот, хотели его к нам заманить. Вроде бы уже все на мази было, да вдруг дирекция дала по тормозам. Партком, точнее. Шум подняли: да как так, да что за шарлатанство в научном городе! Отбой, короче говоря. Ну и по-тихому замылили это дело.
— А когда это было? — проговорил я, чувствуя, как логические шестеренки в голове завертелись с бешеной скоростью, и от счастливого предчувствия захватило дух! — тот случай, когда от предчувствия до открытия остался последний шаг.
— А позапрошлой осенью. Да, в семьдесят шестом. В октябре. А этого типа-то, который выступать был должен, знаешь, как зовут? То есть, сценический псевдоним. Захочешь — не забудешь: Лев Султанов! Это же надо такое придумать⁈
— С филологической точки зрения гениально! — рассмеялась Аэлита. — Когда имя-фамилия во-первых, дважды царские, а во-вторых, создают единую фразу. Ну, словосочетание. Я представляю, как это зрителям должно по мозгам бить!
— Как молотом, — согласился я, с трудом удерживая счастливую улыбку.
Учитесь властвовать собою! — сказало «наше все», то есть А. С. Пушкин. Золотые слова!
Я держал себя. Ничего не дрогнуло в лице, хотя в мозгу уже не зарница — а молния сверкнула.
Все! Все! Нашел!
Я уже абсолютно был уверен, хотя еще никаких доказательств не было. Ни малейших. Но их уже и не надо было. Интуиция мимо не стрельнет. Я уже видел, как все дальнейшие события послушно ложатся в эту догадку.
И у меня хватило самообладания еще с четверть часа попить чайку, поболтать с Кондратьевыми о пустяках, посмеяться. Но наконец сказал:
— Так, товарищи! Спасибо за хлеб-соль, то есть, чай-сахар, пойду. Пора! Дела есть.
Во взгляде Аэлиты прочитал немой вопрос: а что, не останешься?..
Не знаю, каким чудом угадал это Ипполит Семенович, но сказал совершенно простодушно:
— Максим! А ты дела закончишь-то, обратно приходи! А?
Вопрос во взгляде девушки превратился в мольбу.
— Да конечно! — бодро ответил я. — Снова готовьте чай да сахар.
Аэлита расцвела. А Семеныч окончательно расставил точки:
— Теперь наш дом — твой дом, чего уж там стесняться-то!
«Не зря яму под сортир копал,» — нелепо мелькнуло у меня.
— Договорились, — и встал из-за стола.
Пока прощался, выходил на улицу, в голове крутилось: а как мне Волчкова найти?.. Я знать не знал, где он живет! Но решение, конечно, пришло мгновенно: спешить в расположение роты. Так и сделал.
На мое счастье дежурным по части был пожилой лейтенант Иваныч. Меня встретил радушно-приветливо:
— А, старый знакомый! Каким ветром?
Вот интересно, почему он даже не старлей⁈ Наверное, из прапорщиков недавно вышел. Но матерые опытные прапора в офицеры совсем не рвутся: смысла нет. Нашли себя, другого не ищут. А здесь, видно, какой-то особый случай.
Впрочем, я тут же отбросил посторонние мысли.
— Здравия желаю! По делу. Волчкова ищу. Срочно. Он в расположении?
— Сергеич-то? Так он сегодня в командировке!
— Знаю. Вместе ездили в Куйбышев. Уже вернулись. И вновь понадобился.
— А, вот оно что! Так значит, дома.
И кратко, толково объяснил, где дом. Недалеко. Я тут же припустил туда.
Знакомые «Жигули» стоят возле подъезда. Отлично! Через полминуты Волчков открыл дверь квартиры:
— Здорово! — с легким удивлением. — Давно не виделись. Что случилось?
— Все! — с торжеством сказал я.
— Даже так? Ладно, — он вышел на площадку, прикрыл дверь. Объяснил: — Извини, домой не приглашаю. К моей подружки пришли, балаболят. Да и незачем бабам мужские разговоры слушать. Излагай!
— Василий Сергеевич! — сказал я с пафосом. — Ты даже не представляешь, насколько ты был прав!
— Уже интересно, — в голосе почувствовался азарт.
— Дальше еще интереснее будет, — пообещал я. — И я не знал, ты только представь! Что научное мышление реально создает суть дела из ничего. А оно создало!
— Так-так, — у особиста пробилась улыбочка, — ну-ка, с этого места подробнее…
И я все изложил подробно. Когда закончил, всякие улыбки на лице Волчкова выжег лихой сыщицкий кураж.
— Так! — сказал он как отрубил. — Кто у нас зав культмассовым сектором?
— Ох, — вырвалось у меня, — не знаю точно. Далек от этого.
— Зря, — усмехнулся он. — Татьяна Казакова. Знаком?
— Не очень. Видел на собраниях, не больше того.
— Ну вот и познакомишься. Давай вниз, жди меня там. Пять минут! Своей объясню, она поймет. И еще позвонить надо.
Точно через пять минут спустился. Объяснил:
— Сейчас к одному из ребят Пашутина заскочим. Для антуража. Я же для всех прапорщик из охраны. А этот парень пусть беседует.
И дальше все понеслось в бешеном темпе. Прямо на улице мы подхватили сотрудника Пашутина, молодого парня, бойкого, с хорошо подвешенным языком, погнали к Казаковой. Звали его Роман.
Татьяна, симпатичная худощавая блондинка, оказалась дома одна. Визиту нашему, конечно, удивилась, но вроде и обрадовалась:
— О, наши доблестные органы! Чем обязана?
Как высокопоставленная комсомолка, она, конечно, соприкасалась с миром местных спецслужб.
— Не до юмора, Татьяна Сергеевна, — холодновато осадил культорга Роман. — Мы же не на чай с бубликами к вам пришли. А по делу.
— А я разве что говорю? — вмиг перестроилась она. — Проходите, прошу.
— Разговор под грифом «секретно», — Роман произнес это помягче, но все же суховато.
— Понимаю.
И чекист тут же заговорил по-приятельски:
— Слушай, Тань! Ты помнишь, как года полтора назад хотели сюда гипнотизера из Куйбышева пригласить?
— А как же! Я, правда, тогда сектором не заведовала. Рядовой член. Этим не занималась, но все при мне происходило.
— Расскажи, как было.
— Да как было? Идет совещание, думаем: какие нам мероприятия устроить. Вдруг Димка Новиков и говорит…
— Стоп! Не знаю такого что-то.
— Да он перевелся потом в Подмосковье куда-то. Вообще-то спец по радиоволнам, не совсем наш профиль. Сейчас вроде бы кандидат уже. Буквально месяц-два как защитился. Кто-то обмолвился.
— Так. Значит, он эту идею предложил.
— Ну да. А! Еще вспомнила: говорил, что пару дней назад зашел к Рыбину по каким-то делам. Разговорились. И вот как-то слово за слово, не знаю уж, как там у них зацепилось, только Михаил Антонович и брякнул: есть, мол, в Куйбышеве такой деятель. Говорят, чудеса творит. Димка-то и загорелся, как член культсектора. Отличная идея! Да и всем интересно стало. Но партком зарубил.
— Почему?
Вопрос был совсем пустой, но я понял, что Роман задал его нарочно, чтобы отвлечь Татьяну от главного. Она действительно пустилась рассказывать с азартом, с увлечением, но я уже не слушал.
Я переживал про себя совершенно немыслимое упоение.
Ну что, неужто нашли⁈ — с восторгом спрашивал сам себя, не нуждаясь в ответе. Ответ — конечно! Таких совпадений быть не может. Нет, ребята, мы сделали это!..
А главное, на самом деле из ничего! Мы совершили чудо. Ведь после суицида Бубнова у нас ровным счетом ничего не было. Ни-че-го! Даже времени. А теперь есть. Правда, со временем и сейчас туго. И тянуть нельзя!
Роман еще поспрашивал Татьяну о ненужных нам подробностях, умело затушевывая главный интерес. Мы же с Волчковым скромно помалкивали, и я видел, как хозяйка изредка бросает на нас любопытные взоры. Кто мол, эти два безмолвных деятеля?.. Но спросить не решилась.
Наконец, распрощались. Роман спокойно, даже как бы лениво, нехотя промолвил напоследок:
— Татьяна Сергеевна, мы ведь уверены, что из нашего разговора ни слова, ни звука нигде не прозвучит? И что мы трое вообще к тебе заходили?
— Да что вы! Да похоронено навек! Как в индийской гробнице!
Роман хмыкнул:
— Ты прямо как поэт заговорила… Ладно! Верим.
Уже в салоне «копейки», когда уселись, с полминуты все трое молчали, еще не веря до конца, что поймали Фортуну.
— Ну что я говорил? — промолвил Волчков. — Вот вам и научное мышление! Всегда я был уверен, что это лучший инструмент. Ну, теперь только финиш не изгадить! Не дай Бог… Интересно, вернулись наши?
— По идее, должны, — сказал я.
— Рвем к Пашутину! — решительно объявил Волчков и включил стартер.
Шеф наш оказался дома, причем по его виду заметно было, как он сдал. Под глазами обрисовались темные круги. Но в этих самых глазах — я это видел ясно! — прямо-таки вспыхнула надежда, когда он увидел наши лица.
Тем не менее спросил спокойно, даже нарочито равнодушно:
— Ничего себе делегация. С чем пожаловали?
— С хорошими новостями, — не стал томить Василий Сергеевич. — Головы рубить не придется!
Надежда во взгляде полковника полыхнула как протуберанец в солнечной короне. Он помедлил секунду.
— Ну, входите.
Задачу изложить наши открытия и соображения дружно возложили на меня. Я это постарался сделать как можно четче и яснее. Вроде бы получилось. Закончил так:
— Посудите сами, Борис Борисович. Превосходная маска для резидента! Такая яркая фигура: эстрадный артист, да еще в столь оригинальном жанре. Ну кто на него подумает⁈ Вот и не могли подумать.
Пашутин слушал меня молча, ни слова не проронил. И мне казалось: слушая, он напряженно размышляет о чем-то своем, о чем пока молчит. И когда я закончил, он еще молчал секунд десять-пятнадцать. И никто не решился прервать это безмолвие.
И вот шеф решительно растормозился:
— Так! Роман, свободен на сегодня. Волчков, Скворцов, со мной. Вы на машине?
— На моей, — доложился Волчков.
— Поехали.
— Конечно, мы не спросили — «куда?» Поехали и поехали.
Приехали в первый корпус. Пожилой вохровец на вахте сперва заартачился было, но Пашутин цыкнул на него:
— Иван Игнатьевич! Ты меня знаешь? Я когда-нибудь туфту гнал⁈
— Да Борис Борисыч…
— Ну вот и пропускай! Ты же старый служака, ну что я тебе объяснять буду? Давай журнал твой, распишусь, вся ответственность на мне.
Старикан просиял, мигом сунул нам журнал регистрации и шариковую ручку.
— Эти двое со мной, — кивнул в нашу сторону Пашутин.
— Пусть тоже распишутся!
Полковник добродушно усмехнулся:
— Ну, Игнатьич, ты и бюрократ! Как ты при таких талантах в начальники не вышел?
— Так с образованием-то у меня швах! — охотно подхватил дежурный. — Где мне его было взять?
— Да я понимаю, что негде, — Пашутин передал ручку Волчкову.
— А-а, то-то и оно. Курсы младших лейтенантов — вот и все университеты. А дальше путь-дорога, пыль да туман…
В кабинете начальник сразу прошел к телефону.
— Садитесь, — махнул рукой на стулья вдоль стены.
Нам он больше ни слова не сказал, но по его переговорам я логически догадался, что звонит он в областное управление КГБ. И вызвонив хорошего приятеля, попросил того выяснить ближайшее расписание выступлений артиста оригинального жанра Льва Султанова.
Люди этой системы, видать, железобетонно усваивали два правила: ничему не удивляться и не задавать лишних вопросов. Если твой коллега спрашивает тебя, за сколько суток Юпитер совершает полный оборот вокруг Солнца или каков был состав московского «Динамо» в матче против лондонского «Арсенала» в 1945 году — значит, ему это жизненно надо. Вот именно что туфту гнать не будет. Не спрашивай, а ищи ответ.
Перезвоны Пашутина с областными коллегами длились порядка получаса. За это время он успел предложить нам чай, правда, без ничего. Себе тоже налил. Попивая чаек, мы переговаривались о пустяках, с натянутыми нервами ожидая звонка из Куйбышева.
И вот телефон загремел. Пашутин схватил трубку:
— Алло! Я, да. Слушаю, конечно. И пишу!
Схватив блокнот, ручку, и приговаривая:
— Так… так… — он начал быстро писать в блокноте, а потом сказал: — Спасибо, Игорек! За мной… Ну, ты понял, что за мной! Будь здоров.
И брякнув трубку на рычажки, окинул нас повеселевшим взглядом.
— Ну, сослуживцы, — провозгласил он, — вот теперь я верю, что вы правы!
И расхохотался.