Товарищи ученые

Глава 10

Суть в том, что явную парочку образовали хозяйка и басист «Большого взрыва». Оно бы вроде и естественно, и никак меня не колыхало, разве что этот тип вызывал у меня стойкую антипатию. Почему? Да черт его знает. Не объяснишь. Может, потому, что слишком уж гламурно обхаживал хозяйку?.. Мне, собственно, сам этот факт по барабану, но смотреть было противно, прямо Лиса Патрикеевна какая-то, а не мужик.

А вот Ирка тоже на его льстивые ходы реагировала неясно, что и зацепило мое внимание. И я стал незаметно наблюдать.

Она ведь особа любвеобильная, чересчур падкая на мужское внимание, из-за чего, случалась, влипала в неприятности вплоть до нежелательных беременностей и абортов. При этом надо сказать, что для нее мужчины делились строго на две категории, без промежуточных инстанций. Да — нет, нравится — не нравится, и все тут. Причем выбор иногда казался странным, но, видать, у нее был какой-то свой угол взгляда, который позволял ей в невзрачных как будто человечках видеть то, чего не замечали другие. Типа соседа Демьянова. Прямо талант особый! Умственный рентген. С такими она могла быть невероятно обаятельной. А кто не глянулся — тому гуляй, Вася, и тема закрыта.

Ну а в вот в данном случае как раз выходило ни то, ни другое. По всем прикидкам казалось, что Ромашкина должна клюнуть на этого персонажа как рыбка на крючок. Ну еще бы, такой видный мужчина! И это правда, басист парень рослый, фактурный и, объективно говоря, по-мужски привлекательный. Внешность впечатляющая. Харизма есть. Интеллект тоже чувствуется.

Но я видел, что у Ирки реакция не та. Что она мнется, жмется. Улыбается принужденно. Хоть и держится улыбчиво, приветливо по хозяйским обязанностям, но что-то ей не так в этом эффектном Казанове.

Пустяк? Да как сказать.

Я отлично сознавал, что в том раскладе событий, где пока не удается схватить связующую нить — любая мелочь, любая вздорная случайность может стать золотым ключиком. Оброненное ненароком слово, взгляд, поступок… Ничего не стоит упускать! Пусть из десяти подобных мелочей девять будут мимо кассы. Зато десятая попадет в цель.

И я продолжил негласное наблюдение.

Ирка явно любезничала через силу. Правда, и в гитаристе я не уловил той искорки, которую не скроешь, когда мужчину влечет к женщине. А тут он тоже вел галантную игру как будто неохотно, без куража.

Тогда зачем ему это надо?..

Задача есть, ответа пока нет. Но я уже ощутил вот тот самый азарт, кураж, без которого вообще нет ничего в жизни, кроме скуки и рутины. Без которого жизнь не жизнь, а проживание. Значит, будем рыть в этом направлении! И чем скорее, тем лучше.

А скорее — это завтра. Сегодня, понятно, смысла нет. А вот завтра…

Тем более, завтра воскресенье. Надо будет обязательно к Ирке заглянуть.

…Высоцкий закончился, началось свободное общение. «Вольные упражнения» — как выразился Татаренко, развеселив всю честную компанию. Народ уже обвыкся, расслабился, подразмяк, разбивка на пары стала очевидной. На кухне кипело-бурлило, весело звенели чашки-ложки, роскошно благоухал настоящий не то бразильский, не то колумбийский кофе… Чай-кофе-потанцуем — нормальная стадия развлекательной программы. Магнитофон добросовестно наполнял пространство сладкозвучными лирическими мелодиями — «медляками», как было принято говорить, пары тесно топтались в обнимку. Звучала самая глубокая «попса»: Поль Мориа, Рэй Конифф, Джеймс Ласт, наши «Поющие гитары», мастера переделок зарубежных хитов… Кто-нибудь из девушек время от времени говорил:

— Ой, Ир, спасибо за такой чудесный вечер! Мне пора.

И что-нибудь так далее. А кто-то из парней вызывался:

— Я провожу!

И парочка исчезала. Как дальше у них развивались события? Деликатность велит об этом умалчивать.

Так, между прочим, исчезли Татаренко с Мариной. Яр успел подмигнуть нам на прощание:

— Уходим в ночь!

— Может, помочь? — двусмысленно сострил я в рифму.

Но Яр за словом в карман не лез, и ответ прозвучал такой:

— Справимся сами, спасибо маме!

— Э, маме… — пробурчал Жора. — А папе нэ нада спасиба гаварить?..

Произнеся это, он зевнул, вежливо прикрывая рот рукой.

— Однако! По-моему, пора в покои Морфея. У меня в понедельник дежурство по поликлинике, надо бы отдохнуть хорошенько.

Думаю, Минашвили немного слукавил. Для отдыха ему завтра времени вполне хватало. Просто стало скучновато. Высоцкого послушал, друзей коньяком угостил, сам отведал… А разводить амуры, шуры-муры не позволяло кавказское воспитание.

Между прочим, исчез и бас-гитарист. Как-то так незаметно, как дым осеннего костра. Был, был — и нет.

Тоже загадка.

Я поискал взглядом Ирину, и не столько увидел, сколько услышал, как она хлопочет в кухне. Состав гостей, конечно, поредел, но угостить оставшихся хозяйка считала своим святым долгом. Какие-то патриархальные понятия в ней жили неистребимо, несмотря на весь шальной беспорядок в башке.

— Кому чаю⁈ — провозгласила она радушным голосом и улыбаясь, как подобает хозяйке. Я, однако, просек, что тут не очень ладно. Нечто проскальзывало в лице, во взгляде. Видать, огорчилась, что музыкант ушел. Виду, конечно, старается не подать.

Кругом загадки!

Да, они как будто не связаны между собой, однако, это лишь потому, что я пока не нахожу связи. Не вижу того самого золотого ключика. А он есть! Он прячется здесь, в самых простых случаях. В них что-то есть, что пока незримо для меня соединяет разрозненные загадки. В том, как гитарист увивался вокруг Ирки. В каком-то слишком стремительном сближении Татаренко и Марины. В разговоре Мартынюка и Рыбина в подземном складе… А может, вовсе и не в этом, а в чем-то другом. Но я его найду! Обязательно. Иначе я — не я.

Не успел я так философски подумать, как к нам подскочила Ирка:

— Мальчики, а почему не танцуем⁈

— Не мужское это дело, — брякнул Вовка.

Она оторопела:

— Почему это не мужское⁈

— Володя пошутил, — вежливо сказал я.

— Чудная какая-то шутка, — с подозрением сказала Ирка.

— Это у нас бывает, — я весело подмигнул ей. — Слушай, Ирэн, спасибо за вечер, все шикарно! Высоцкого послушать — праздник для души. Тем более такая запись. Молодец, что все это организовала!

— Праздник, говоришь?.. — Ирка странновато призадумалась, вроде бы не над моими словами, а над чем-то другим.

— Самый настоящий, — подтвердил я и встал. — Пойду.

— А что так? — по-прежнему задумчиво спросила Ирка. — Время-то детское!

— Хочу вернуться в детство, — не лучшим образом отговорился я. — Соскучился.

— Что-то рановато. Тебе ж не пятьдесят лет!

Эх, Ирина, Ирина, знала бы ты, какие у меня сложные отношения со временем!..

— Смотря как считать, — замысловато ответил я, но тему развивать не стал. Тут же и Вовка заторопился, и рассыпавшись в комплиментах хозяйке, мы смылись.

В подъезде Володька хихикнул:

— Слушай, а ты заметил, как этот балалаечник к Ирке липнул?

— Естественно.

— А потом слинял! Липнул, липнул, да не долипнул. Почему так?

Вот и мне хотелось бы знать — почему⁈

С этой мыслью я уснул, с нею же и проснулся.

Вернее, не только с ней, конечно. Я все думал о совокупности событий, в которых безошибочно чувствовал связующее начало, но не могу его поймать. И самое досадное — не за что ухватиться! Слишком мало данных. Нет, эти данные, конечно, придут. Но время, время! Оно ведь успеет принести новые события, их сеть заплетется еще сильнее, еще таинственнее…

Эти размышления довели меня до того, что я заворочался слишком сильно, заскрипел панцирной сеткой и разбудил Володьку.

Он прокашлялся и, не открывая глаз, пробормотал с неудовольствием:

— Кому не спится в ночь глухую?..

Я не стал отвечать в рифму, поскольку этот ответ не соответствовал бы действительности. Ответил наставительно:

— Владимир Юрьевич, изъясняйтесь объективно, как подобает ученому. Разуйте глаза: никакой ночи нет и в помине. В мире даже не рассвет, но уже восход!

Вован сладко потянулся, зевнул, разлепил веки:

— И то верно. И кое-кто утверждал, что он будет вне очереди дневалить по кухне. В выходные дни…

Зевота бывает заразительна, и я тоже зевнул:

— Могу повторить: выражайтесь точнее. Не кое-кто, а Скворцов Максим Андреевич. И он от своих слов не отказывается. Отдежурим без проблем. Кстати, не худо бы уже приступать к завтраку, как считаешь?

— Считаю разумным. Приступай. А Владимир Юрьевич еще немного поваляется.

Ну, я тоже еще малость повалялся, а поднявшись, отправился на кухню, где и обревизовал имеющиеся запасы. Для завтрака недостаточно, придется в магазин переться… Теоретически можно было бы попросить в долг у Зинаиды Родионовны, но та имела привычку подниматься ни свет, ни заря и уматывать по неким непонятным делам. Вот и сейчас ее и след простыл. Пришлось самому решать вопросы.

Так я умылся, оделся и пошел. Воскресное утро было чудесное, волшебно тихое. Прохожих тоже почти никого, что и понятно: народ балдеет, отдыхает. Однако, на крыльце магазина я внезапно наткнулся на Ирку — она выпорхнула оттуда почти налегке, лишь с чем-то небольшим, упакованным в бежевую оберточную бумагу.

Ну вот и ходить к ней не надо. Сама идет навстречу.

— О! — обрадовалась наша светская львица, словно мы давно не виделись. — Привет!

— Здравствуй, здравствуй, — ответил я солидно. — Откуда и куда?

— Из гастронома. Домой, — четко ответила она. — Кофе купила, — и потрясла свертком, — после вчерашнего-то… Все выдули, просыпаюсь: батюшки, нету ничего! А я без хорошего кофе с утра не человек. Так, размазня. Ну вот, сейчас поправлюсь.

Я решил ей немного польстить:

— Но вчера ты прямо звезда была! Вокруг тебя вращался весь бомонд.

— Кто?

— Ну, общество, значит. По-французски.

Мадмуазель от удовольствия заскромничала, засмущалась:

— Ну, ты скажешь!

— Так я правду говорю. Своими же глазами видел. Особенно этот персонаж вокруг тебя крутился… черт, все забываю имя! Ты его очаровала. Ну, музыкант-то, гитарист этот!

Ирина кивнула, но взгляд вдруг стал каким-то отстраненным, точно она мгновенно перекинула его из настоящего в прошлое. То есть во вчера. И что-то в этом совсем недавнем прошлом ее крепко озадачило. Она умолкла на пару секунд — и неожиданно спросила:

— А почему ты вдруг спросил? Ну, не спросил, а заговорил о нем?

— Ха! Да я же видел, как он вокруг тебя ходуном ходил. Ты его очаровала, это же видно.

Ну, тут совсем странно — Ирка впала в некое протяжное раздумье.

— Очаровала?.. Ну, это как сказать.

— По крайней мере, мне так показалось.

Она вздохнула:

— Да вот я тоже так было подумала. Ну… честно скажу, приятно было, хотя сам он не сильно в моем вкусе. Хотя, конечно, ничего. Не рыцарь на белом коне, но ничего.

— Сейчас рыцари на белых «Волгах» ездят. И на черных.

Шутка почему-то Ирку не тронула. В голубых глазах плыла все та же задумчивость.

— Да дело не в этом… — протянула девушка.

— Тогда в чем?

— Вот как-то непонятно, — сказала она. — Он говорил, улыбался, а взгляд у него был совсем не такой. Понимаешь?

— Пока нет.

Ирка досадливо воскликнула:

— Ой, да ладно! Чего тут не понять⁈

— Может, и понимаю, да ты уж лучше объясни. Для уверенности.

Вот тут я поймал сыщицкий азарт. Вне всякой логики, нечто мигнуло во мне. Огонек из дымки случайностей, который должен навести на верный путь. Сейчас Ирка, скорее всего, сама того не ведая, скажет мне что-то важное!

— М-м… — промычала она Ну, скажу так. Я ведь в таких делах-то соображаю. Профессор-не профессор, но секу сразу.

— В мужских взглядах?

— Ну да, — Ромашкина чуть смутилась. — И не только. Когда мужик к тебе подъехать хочет, это же сразу видно. Не только по глазам, по всем повадкам. И по роже, и по движениям… По всему, короче. Тут не ошибешься! А этот вроде бы и подъезжал, и так, знаешь, ловко говорил! Ну, вы умеете, ученые, такие сладкие словечки, сам знаешь. Красивые. Как бабам по ушам поездить, чтобы они размякли.

— Знаю, — перебил я. — Ближе к теме.

— А ты не перебивай! — несколько сварливо заявила Ирка. — Я все по делу говорю! Короче, он мне все такое поливает, и то, и се, и Феллини сюда приплел…

— Феллини? — удивился я. — Зачем?

— Ну, зачем! Показать, какой он умный. И восемь с половиной чего-то, только и талдычил. Восемь с половиной, да восемь с половиной! Это что значит?

— А! — я не удержался от улыбки. — Это как раз фильм Феллини. Так и называется: «Восемь с половиной».

— Так и называется?

— Так и называется.

— А-а… — неуверенно протянула она. — И о чем там?

— Неважно, — отмахнулся я. — Давай дальше.

— Так дальше то же, что и раньше. Он мне все это в уши льет, я думаю: мели, Емеля, твоя неделя. А я вижу: глаза-то у него не такие!

— А какие?

Я ощутил даже не просто интерес к этому рассказу, безусловно, любопытному. Нет! Теперь я точно знал, что напал на верный путь. Я ощутил примерно то, что гончий пес, вдруг вставший в стойку на дичь. Ведь нюх пса ловит запах дичи безошибочно. А я почуял, что от этого рассказа тянет ответом на мои загадки. Быть может, не окончательным. Но путь к ответу — вот он, здесь.

Малость призадумавшись над этим, я чуть было не упустил Иркину речь, а она уже текла горячо, увлеченно, и я спохватился.

— … Ну так же не смотрят! Я знаю, как мужик смотрит, когда ему надо… Ну, это самое!

— Прямо-таки это самое? — улыбнулся я.

— Ой, да вам, мужикам, только одного от бабы и надо! Начнете болтать, сладко да гладко, да мягко стелете… А потом у девчонки пузо на нос лезет, а этого доброго молодца и след простыл.

— Ну, ко мне таких претензий предъявить нельзя.

— Так я про тебя не говорю. Я вообще.

— И вообще не надо. Ты про этого продолжай.

— Так вот я и говорю! Взгляд у него не тот. У него что-то другое на уме. Говорит-то он мне одно, флиртует, обхаживает, вроде так и есть — а думает что-то другое!

— Что?

— Вот этого не поняла. Но что-то такое… не знаю, как сказать… Тоскливое? Нехорошее. Что-то его изнутри гложет. Понимаешь? Чушь какая-то! Он передо мной старается, аж мелким бесом рассыпается, а мысль у него где-то в другом месте. Как такое может быть⁈

Я задумчиво покивал. И молвил с расстановкой:

— Быть может все.

— Ну! — Ирка недовольно отмахнулась. — Это у тебя философия какая-то. Вселенная! А я говорю, как есть. Конкретно. Вот передо мной этот парень…

— Как его, кстати, зовут-то?

— Как? Виталий. Да! Виталий.

— А фамилия?

— Ой… Не запомнила. То есть, и не знала толком. Какой-то… Климов… нет! Похоже, но не то.

— Угу… — промычал я.

Ирка заторопилась:

— Ладно! Бегу. А то заболтались о всякой чепухе. Все, пока!

— Будь здорова.

И я отправился покупать продукты на завтрак.

Возвращаясь, я очень крепко думал об Иринином рассказе. Я поверил ей, Ирке, на сто с лишним процентов. Все это так и было, как она изложила. И это именно тот ход, что мне нужен. Занавес приоткрылся. Теперь надо знать, куда он приведет, этот самый ход.

Я вошел в подъезд, и во мне звучал рефрен: что-то будет! Что-то будет. Что-то будет. Печатал шаг. Каждая ступенька помогала повторять это: будет. Будет. Будет!

И на площадке между первым и вторым этажами я бросил привычный взгляд на наш почтовый ящик.

Стоп!

В его дырочках вновь нечто белело.

Я даже не успел подумать ничего — как очутился рядом, как мгновенно отпер ящик. И в руки мне выпал знакомый безымянный конверт.

Точно такой же, с тем же самым рисунком.

И вновь на нем значилось мое имя — и больше ничего. Все тем же прекрасным печатным почерком.

На этот раз я не стал тянуть, играть с самим собой. Мгновенно разорвал конверт, вытряхнул знакомый блокнотный листочек — точно такой. Прочел следующее:

ЗДРАВСТВУЙТЕ!

ИЗВИНИТЕ, В ПРОШЛЫЙ РАЗ НЕ ПОЛУЧИЛОСЬ ПО НЕЗАВИСЯЩИМ ОТ МЕНЯ ПРИЧИНАМ.

ПРЕДЛАГАЮ ВСТРЕТИТЬСЯ ЗАВТРА, В ПОНЕДЕЛЬНИК.

В 20.00 ЗА ПОЖАРНЫМ ПРУДОМ.