Товарищи ученые

Глава 26

Я резко обернулся.

Меня догонял Фрэнк.

Даже в полумраке видно было, что он как-то неуверенно улыбается.

— Привет, — сказал он, подойдя.

— Здорово.

Мне почудилось, что он мнется, не решаясь сказать нечто.

— Ты что? Спросить что-то хотел?

— И это тоже, — странновато ответил он.

— Но не только, — улыбнувшись, помог я ему.

— Да. Но разговор категорически тет-а-тет.

— Ты знаешь, я уже привык к этому. Вся моя жизнь вдруг начинает протекать под грифом «секретно».

— Согласен. Ты прав. А что, тебе это не нравится?

— Эх, Александр! — сказал я умудренно. — Здесь ведь вопрос такого масштаба, что категории «нравится-не нравится» становятся неприемлемы. Как законы Ньютона на околосветовых скоростях. Ты же физик, ты меня понял, я думаю?

— Врубился, да.

— Ну вот. Нравится мне или нет, значения не имеет. Я это принял. И не возражаю. А если я во что вникаю, я делаю это на все сто. Железно!

Тут мне показалось, что Фрэнк вздохнул с облегчением.

— Так я и подумал, — сказал он. — Тогда…

Замялся слегка. Я помог:

— Саня! Ну мы же решили — отсюда ни слова не выйдет. Что теперь мнемся, жмемся?

— Ладно! — махнул он рукой. — В самом деле, чего тут колесить вокруг да около. Короче, так: имею оперативную информацию, что тебя хотят привлечь в Комитет. На службу. Вот так!

Совсем не скажу, что меня это оглоушило обухом по голове. Даже напротив. Ждал ли я этого? Пожалуй, да. И уж точно был готов к такому развитию событий.

И Сашка подтвердил это чуть ли не слово в слово:

— Ну я так понял, что для тебя это не новость?

— Если формально и да, то морально — нет. А у тебя информация от Кости?

Сашка слегка покоробился:

— Ну при чем тут Костя? Сам не лаптем щи хлебаю.

— Да, извини. Конечно. И я так понимаю, что мне об этом объявят официально?

— В ближайшее время. Будь готов.

— Всегда готов, — ответил я по-пионерски.

А Фрэнк как будто загрустил:

— Да… Вот так жизнь и проходит. Встречи, расставания…

Я пожал плечами. Что было на это сказать?

— Жизнь не проходит, Саня. Жизнь идет.

— Ну, что что в лоб, что по лбу!

— Да как сказать…

— А, ладно. Никак говорить не надо. В самом деле, чего тут нюни разводить?

— Незачем.

— Вот-вот. Главное, не забудь отвальную сделать, — пошутил он. — На сколько персон?

— Видно будет, — улыбнулся я.

— Ну, бывай! — и после крепкого рукопожатия он исчез в ночи.

А я прошел домой. Володька на меня воззрился как на пришельца из четвертого измерения:

— Здорово… А мы уж здесь тебя потеряли!

— Поспешили, — буркнул я.

Вовка больше не спрашивал, но уставился на меня так, что я усмехнулся:

— Владимир, в вашем взоре вижу я немой вопрос. Ответить пока не могу. Ты ведь догадался, что за ведомство привлекло меня в свои ряды?

— Чего тут догадываться-то!

— Тоже верно. Ну, а слухи какие блуждают по белу свету на данную тему?

Володька сделал сложное выражение лица:

— Н-ну, не без этого…

— Точнее?

И он поведал, что уже потекло неведомо откуда, что с Рыбиным не все гладко, не все чисто. Что ни в какой он не командировке, а что его тайком взяли и нейтрализовали. Что он агент иностранной разведки. Конкретно — ЦРУ. Что он завербовал еще нескольких обитателей «Сызрани-7». Что планировал еще расширить эту сеть… Особо продвинутые ученые просекли повышенную суету нашей службы режима, откуда, разумеется, начали громоздиться версии. И в целом, надо признать, они блуждали где-то вокруг да около истины. Хотя всей истины, конечно, интеллектуалы не знали.

Но дальше скрывать ее бессмысленно. И даже вредно. Поскольку разгоряченные неизвестностью пытливые умы могут удариться в такую конспирологию, что и представить себе трудно.

Так я подумал, выслушав приятеля. И он сам к такому же выводу пришел — да тут ведь и не надо семи пядей во лбу:

— Боюсь, что такого могут насочинять, что сами очумеют.

— Это запросто, — процедил я, мысленно прикинув возможный полет мыслей наших ребят. — Только, Володь, имей в виду: я тебе сейчас всего не могу сказать. Я и завтра в распоряжении Котельникова, — малость слукавил я. — А дальше видно будет. У вас-то как дела, в лаборатории?

Володька расплылся в улыбке:

— У-у!.. Последние дни в «метро» пропадаем. Один узел тяжело монтировался. Бились, бились с ним, сделали, наконец! Ну, здесь конечно, Мартынюк. Его заслуга — сто процентов! Слушай, вот ведь золотая голова, а⁈ Нашел нестандартный ход, даже усовершенствовал конструкцию…

Вован увлекся, стал рассказывать о научно-трудовых подвигах коллектива и лично завлаба Мартынюка. Я слушал это, улыбался, кивал, а самому было немного грустно: теперь все это, будни, заботы и перспективы лаборатории чудились такими далекими, точно и не моими они когда-то были…

Завтрашний день у меня вновь оказался раем земным. Володька ни свет ни заря вскочил, полетел в коллайдер на крыльях энтузиазма, а я валялся на кровати, балдея от ощущения приятного безделья. Впрочем, долго прохлаждаться я не собирался, быстро вскочил, умылся-побрился, ловко отделался от любопытства Зинаиды Родионовны:

— Отпуск взял на несколько дней… Да, по личным обстоятельствам. Есть дела…

Ну и так как-то отболтался. Позавтракал и понесся.

К Аэлите, естественно. Не зная, застану ли ее дома.

Застал. Она радостно ахнула, кинулась мне на шею… и надо ли объяснять, во что переросли эти объятия.

Потом, тесно прижавшись друг к другу в постели, мы полусонно трепались о такой чепухе, что если бы кто нас сейчас услышал — лопнул бы от смеха. Но ясное дело, такая вздорная болтовня влюбленных — самое нормальное дело. Не о квантовой же физике, не о полифонии Достоевского говорить в обнимку… Так что порядок!

Однако я, даже поддакивая милому и бестолковому девичьему бормотанию, успевал думать о серьезном. А именно — о том, как завтра построится разговор в кабинете Котельникова. Я пытался смоделировать эту беседу, не сомневаясь, что присутствовать будем трое: я, Котельников, Пашутин. Что они мне скажут…

— Что? — встрепенулась Аэлита, и тут только я сообразил, что произнес эти слова вслух. И рассмеялся:

— Пустяки! Ничего особенного. Прогнозы на завтра.

Она поерзала немного, прижимаясь ко мне поплотнее.

— А что у тебя завтра?

Я помолчал.

— Пока не знаю. Но что-то важное. И даже судьбоносное.

— Вот как!..

— Так и есть. Прости за лишний пафос, но он тут не лишний.

Теперь сделала паузу она. Я точно разгадал ее молчание, и через десяток секунд услышал то, что ожидал услышать:

— Скажи… а я у тебя включена в судьбу? В будущее твое.

— Конечно, — немедля ответил я и покрепче обнял девушку.

Ясное дело: любой другой ответ вызвал бы у нее острый душевный геморрой, который она тут же постаралась бы перекинуть на меня. Но я и не соврал. Я в самом деле ощущал, что с каждым днем эта девушка — а уж если быть точным, эта женщина — мне все дороже и дороже. Иначе говоря, это моя женщина. Единственная на всю жизнь. Я не оставлю ее. Я никому ее не отдам. А лучше сказать — я сделаю все, чтобы она сама навсегда стала считать себя моей.

В ответ на мои объятия Аэлита прильнула ко мне крепко-крепко, наградила нежным поцелуем… а что стало происходить дальше и произошло не раз — повторяться не стану. Скажу лишь то, что все это, конечно, усилило мои чувства. Теперь я твердо знал, что мы с ней ныне, и присно, и во веки веков.

А завтра утром, именно в восемь пятьдесят восемь я был в приемной Котельникова. Секретарша только вскинула на меня глаза — и сразу:

— Скворцов?

— Он самый.

— Заходите. Ждут.

Вот так: ждут — в множественном числе. Ну, так и должно быть. И я вошел.

Пашутин и Котельников оба сидели за столом совещаний, куда кратким безмолвным жестом пригласили и меня. Совсем как своего. И рукопожатием удостоили. Сдержанным, деловым. Переглянулись меж собой — и это от меня не ускользнуло.

Этот мгновенный обмен взорами значил мысленный пас. Как говорится, мяч принял Пашутин.

— Максим Андреевич, — начал он, — я надеюсь, можно обращаться на «ты»?

— Конечно.

— Вот и хорошо. У нас к тебе, есть разговор — ты, наверное, уже это понял. Но прежде… Словом, есть ли у тебя вопросы? Проясним все, что можно.

— Есть.

— Давай.

— Что там с Султановым, который не Султанов?

— Тебе хочется знать его подлинное имя?

— Да Боже упаси. Хоть Дуремар Бармалеевич. Признал ли он вину, работу на иностранную разведку… На какую, кстати?

— Ну, а куда ж ему деваться? Он же не дурак.

В последней фразе явно промелькнула какая-то злая насмешка. Я вопросительно посмотрел, и особист правильно меня понял.

— Это не комплимент, — усмехнулся он. — А лишь признание факта. Он все верно просчитал. Не только признал, но согласился на сотрудничество. Перевербовку, другими словами. И не то, что согласился, а сам сразу о том и заговорил. Уверен, что заранее думал об этом. И продумал хорошо. Все у него покупается, все продается… Главное, расчет-то правильный у сукиного сына! Все наперед знал. Что наши пойдут на это. Естественно, пошли. Слишком ценный кадр. Да, есть риск, что он может просигналить: «работаю под контролем». Объяснят ему, конечно, что так делать нехорошо. Вежливо так… Но я думаю, здесь даже страховаться нечего. Он своих хозяев продаст влегкую, как сморкнуться. Ни чести же, ни совести. Ни стыда. Один только ум. Он уже говорил, что может наших ребят психологическим трюкам толковым обучить. И не врет, думаю.

— Считаете, что может?

— Вполне! И выступал он профессионально. Я убедился. Много чего считывал по лицу, одежде, по жестам… Словом, прямо тебе Шерлок Холмс. Да и вообще — ну, что уж там, талант. Башка работает как ЭВМ. Противно такое про гада говорить, да что ж поделать, если правда.

— А как они с Рыбиным законтачили? Сказал?

— Еще бы он не сказал! Рыбин, сволочь… прости, Алексей Степаныч…

Тот отмахнулся:

— Да ладно! И не такое эти стены слышали.

— Короче: Рыбин ведь начал здесь шпионить на свой страх и риск. Так сказать, по зову гнилой души. И лишь потом начал искать выходы на хозяев. И нашел! Тоже работать умел, конечно. Вот тогда те и забросили сюда Султанова. А он давний агент. Так и нашли друг дружку.

— Понятно. Значит, психологические подходы Рыбина — они не столько от немцев, сколько от него. Он и натаскивал нашего завхоза?

— Естественно! Но фрицы, собачьи дети, тоже в этом толк знали. Школа еще та!

— Понятно. А сам Султанов? Он-то как вышел на эти шпионские страсти?

— Тут темнит. Говорит: натура у меня слишком уж любознательная. Хочу все знать! Жадный, говорит, был до жизни, хотелось не пойми чего, но с творчеством, говорит, с острыми ощущениями. Дескать, и в художественном училище побывал по классу живописи, бросил. Потом чуть было в профессиональные картежники не затесался, и вроде даже карта поперла как Ивану-дураку! Но и тут показалось не по росту. Достоин большего!

— Поверили?

— Ты знаешь, отчасти да. А вообще, полуправда, ясно-понятно. Где-то недоговаривает, где-то сочиняет… Но правду из него тянуть — уже не наша забота.

— Забрали? — улыбнувшись, я вскинул взгляд в потолок, обозначая тех, кто забрал.

— Почти. Вчера прилетели, целая бригада. Четверо. Уже с ним толкуют. Я, собственно, уже сдал им его с рук на руки. Сказал, что к оперативной игре он пригоден, ну а дальше…

Пашутин слегка пожал плечами. Вид постарался сделать равнодушный, но я видел, что ему невесело. Да, наверное, его поощрят за сделанное. Сеть в «Сызрани-7» ликвидирована, курирующий эту сеть резидент выявлен и взят в оперативную разработку. Важнейшая задача решена. Все замечательно. Но грустно, должно быть, для контрразведчика расставаться с делом, в который вложено столько много сил, действий, мыслей, нервов. С делом, где удача и неудача мотала нас как на качелях, точно судьба нарочно придумала острый детективный сюжет и решила поиграться вволю, чтобы участники ее игры хватанули всю гамму чувств. А ей, судьбе, вроде бы это в кайф.

И вот после всего пережитого, после такого душевного накала… Ну, понятно, насколько трудно расставаться с этим всем! Отходняк по сути тот же, что у спортсмена после финального матча, только градус эмоций умножь на десять.

И я сказал:

— Слушайте, Борис Борисович. Ведь дело-то не кончено! По городку уже слухи ползут…

— Знаю, — кивнул он без удивления. И даже подмигнул по-дружески: — А как же не знать? Зарплату нам зря платить не будут. Глаза и уши… Гм! Ладно, не о том речь. А если о том — то конечно, это не спрячешь. Но теперь можно завесу приоткрыть. Так, Алексей Степанович?

Тот сумрачно промолвил:

— Так-то оно так. Но еще подумать надо как это подать. Под каким соусом.

— Согласен. Надо. Только быстро. Очень быстро. Думать.

Котельников кривовато ухмыльнулся:

— Мы, физики, думаем обстоятельно. Быстро думать — это к вам… Шучу, шучу, — поспешно оговорился он, но беглый взгляд на часы бросил. — Максим Андреевич, — неожиданно сказал он, — у вас еще вопросы к нам есть?

Я четко понял, чего от меня хотят замы.

— Нет. Все, что хотел выяснить, выяснил.

— Тогда переходим к главному.

Сказав так, Котельников выжидательно глянул на Пашутина, но тот лишь улыбнулся, чуть пожал плечами:

— Сам и изложи, Алексей Степаныч.

— Хорошо, — кратко сказал тот. — Получено предписание, Максим Андреевич. Вас вызывают в Москву.

В отличие от полковника, зам по науке придерживался более официального тона. «Вас вызывают…» — безличная форма сразу предполагала, кто вызывает. Умей слышать не сказанное, читать невидимое.

— Когда выезжать? — спросил я. — В смысле, вылетать.

— Можно и выезжать, — благосклонно уточнил Котельников. — Сегодня же. Ближайший поезд через два часа. К полуночи будете в Москве. Там встретят. Сейчас срочно домой, соберитесь по-минимуму. На вокзал — и счастливого пути.

Я стремительно прибросил все расклады.

— Товарищи заместители, тогда еще пара вопросов.

— Давай, — Пашутин уже взял какую-то папку, раскрыл ее.

— Я понимаю, что сантиментам в нашей жизни места мало, но все же хочу спросить: мои друзья и… и девушка. Мне им ни слова нельзя молвить?

— Девушка — это Кондратьева? — Пашутин поднял взгляд от папки, и взгляд этот был уже ровно-профессиональный, без выражения.

— Да.

Тут во взгляде промелькнуло нечто вроде сочувствия, но так мимолетно, что я толком не успел понять — было это, не было. И ответ прозвучал жестко:

— Сейчас это лишнее. Что в нашей жизни сантиментам места мало — это ты точно сказал. А лучше бы и вовсе не было. Но это нереально. Все же люди, а не роботы.

Тут пришла совсем маленькая пауза — и он пообещал:

— Кондратьевой я скажу. И Семенычу тоже. Он мужик серьезный, все поймет. Не волнуйся. Ты вот что скажи: у тебя с ней все серьезно?

— Да, — твердо сказал я.

Он кивнул, повторил:

— Не волнуйся. Все будет сделано. А сейчас твоя задача вот такая, как сказано.

— Понял.

— Да, я тебя провожать не поеду, светиться незачем. Леша все сделает.

— Леша — это?..

— Водитель мой. Ну, бывай! Удачи!

И все понеслось в бешеном темпе.

Конечно, я и прежде сознавал, в какую огромную и мощную машину попал, но сейчас я стал прямым свидетелем ее возможностей. Мы с твердокаменным Лешей подъехали к вокзалу за пять минут до того, как поезд прибыл, вышли на перрон, и не успел состав толком остановиться, как к нам подскочила начальник поезда в форме МПС — вся в служебном рвении и где-то даже напуганная.

— Здравствуйте! Это насчет вас?..

— Да, — кратко обронил Леша, предъявив удостоверение. Кивнул на меня: — Наш сотрудник. До Москвы. Купе. СВ — еще лучше.

— СВ нет, — виновато забормотала тетенька, ежась от невозможности выполнить требование. — Все занято… А купе есть!

— Нормально, — сказал я. — Если можно, верхняя полка.

— Есть! Есть!

И я поехал. Путь недолог. К полуночи, точно, прибыл на Казанский вокзал. Встретили двое в штатском, вовсе не в костюмах с галстуками, а так полуспортивно, совершенно незаметные в толпе.

— Скворцов? Максим Андреевич?

— Я сам.

— Очень приятно. Прошу!

Приятная, даже любезная интонация. Говорил один, второй — ни слова, даже «здрасьте».

Сели в неприметный «Москвич-412»: молчун — за руль, любезный — рядом, я сзади. Впрочем, молчали все трое. Разумеется, я с расспросами не лез.

Между прочим, заметил, что мотор у рядового автомобильчика работал чуть ли не подобно самолету. Шут знает, что там было под капотом, но понеслись мы легко, мощно, ровно. По уже почти пустому Садовому кольцу до Таганки, оттуда на Волгоградский проспект до метро «Кузьминки», и там свернули во дворы.

Подъехали к одной из многих пятиэтажек, поднялись на четвертый. Вежливый чекист отомкнул дверь:

— Прошу.

Стандартная квартира-«двушка». Провожатый сказал:

— Располагайтесь. Белье, душ — к вашим услугам. Продукты на кухне. Ужинайте, отдыхайте, завтракайте. К вам придут. Вот ключ! Всего хорошего!

И оба исчезли.

Из любознательности я, конечно, обревизовал холодильник. Сверхъестественных деликатесов не ожидал — их и не было. Но сыр, масло, колбаса, молочное, консервы, кофе, чай… Это все свеженькое, аккуратное, запакованное. Фирма, черт возьми!

Не без удовольствия принял душ, поужинал. Выспался вволю. Приготовил завтрак, насладился ароматом кофе…

И тут щелкнул дверной замок.

Я не стал торопить события, подождал, когда пришедший войдет на кухню. Он и вошел: среднего роста шатен в джинсовом костюме. Во всем облике — нечто неуловимо располагающее к себе. Улыбнулся:

— Максим Андреевич?

— Я.

— Очень рад. Ваш тезка, Максим Петрович. Ну что ж, давайте знакомиться…