Товарищи ученые

Глава 13

— Почему так считаешь? — живо переспросил старлей.

Прапорщик вместо ответа повернулся к водителю:

— Гарифуллин, — как-то лениво произнес он, — ты говоришь, купался здесь, в пруду?

— Так точно, товарищ прапорщик!

Волчкову водила рапортовал куда четче, нежели Елагину.

— И какая глубина?

— Глубина? Да метра два! Примерно. Может, меньше.

— Два метра, — повторил прапор с подтекстом. — На такой глубине утонуть? Это очень постараться надо.

— Ну! — возразил старлей. — Утонуть и в луже можно.

— Бывает, — Волчков кивнул. — Не спорю. Но я же говорю: очень надо постараться. Домики, — он мотнул головой назад, — в двух шагах. Если бы он тонул, барахтался, кричал — наверняка бы там услыхали. Разве не так?

— Похоже на правду, — Елагин кивнул.

— Похоже. Так нет же, все тихо было.

Лицо старшего лейтенанта стало напряженным. Он кивнул:

— Логично. Самоубийство?

Прапорщик едва заметно пожал плечами:

— Исключать, конечно, нельзя. Но самоубиться можно было как-нибудь попроще и побыстрее. Масса способов.

Елагин ухмыльнулся:

— И это разумно. Выходит, его убили… и попытались имитировать несчастный случай, так?

Теперь ухмыльнулся Волчков:

— Валерий Анатольевич, — и в тоне сказанного неуловимо проскользнул мотив «старшего к младшему», — вы большой специалист в оперативно-розыскных действиях? Или же в следственных?

Старлей задумчиво покивал, обводя взором окрестности.

— Как писали в старинных романах, — медленно произнес он, — отнюдь…

— Я тоже, — сказал Волчков.

— Твои предложения?

Прапорщик повернулся к водиле:

— Гарифуллин, иди за руль. Машину отгони метра на два-три.

— Есть!

Через пару секунд туго проскрежетала задняя передача, УАЗ медленно двинулся назад. Свет фар причудливо заметался по воде.

Волчков проговорил:

— Мои предложения — немедленно сообщить Зарубину. А он пусть информирует Пашутина. По субординации. И пусть они там разбираются, кому волочь на себе этот хомут…

— Оперативно-следственных мероприятий, — подхватил Елагин.

— Точно так. Поднять их, конечно, надо прямо сейчас. Пусть сюда летят пулей. Опись, протокол, все такое. Вы езжайте в расположение, а я тут побуду на всякий случай, мало ли что… Эх, голова, два уха!

— Что такое?

— Да вот только сейчас дошло: мы, поди, тут следы какие-то могли затоптать!

Старлей запоздало чертыхнулся, отступил от берега.

— Ладно, — сказал он. — Так и сделаем!

— Товарищ старший лейтенант, — напомнил я. — Вы нас с девушкой добросьте примерно до Второго жилмассива. А там уж мы дойдем.

— Что? А, ладно. Ну что, Сергеич, остаешься здесь? А мы поехали!

— Давайте.

Уже из машины, все в том же свете фар я видел, как прапорщик, заложив руки за спину, внимательно осматривает окрестности.

И мы поехали.

— Вас наверняка вызовут давать показания, — важно предупредил Елагин.

— Понимаем, — ответил я за двоих. — Это необходимость.

— Хорошо. Будьте готовы. Где высадить?

— Да вон там, — я указал пальцем.

Гарифуллин тормознул, мы вышли, УАЗ покатил дальше, светя красными задними габаритами.

Мы немного постояли молча. Потом Аэлита вздохнула:

— Ты знаешь, все еще не могу поверить. Как это все внезапно… И главное, смотри: как все тихо, мирно! Будто ничего не изменилось!

Я вслушался. Сызрань-7 на самом деле умиротворенно отходила ко сну. Еще горели окна в домах, редкие прохожие шагали, редкие машины проезжали по улицам…

— Так для большинства — да, ничего не изменилось, — подтвердил я. — А для нас с тобой изменилось все. К нам пришла некая новая реальность. Нам теперь в ней жить.

Девушка грустно и иронично усмехнулась:

— Зато если б не она!..

— То нас с тобой вот так бы не подтолкнуло друг к другу, — подхватил я. — И не шли бы мы рука об руку по ночному городу, не слушали бы вечернюю мелодию неба и земли…

— О-о, — рассмеялась она, — ты точно физик? А не лирик?

— Я, видимо, счастливый случай сочетания этих качеств.

И вот так, словесно жонглируя, мы и дошли до ее коттеджа. Разумеется, я спрогнозировал ход своих действий — и решил не форсировать их. То бишь, обойтись без попыток объятий, поцелуев и тому подобного. Хотя, возможно, Аэлита этого ждала. Да что там «возможно»! Уверен. События событиями, трупы трупами, а девичья душа всегда в ожидании того единственного, кто сможет эту душу понять, поддержать и взять в плен.

Но я рассудил, что пока не стоит. Тактика! Нужно уметь ждать.

И мы простились очень учтиво, где-то даже церемонно. Но я не преминул спросить:

— Когда увидимся?

Она пожала плечами, улыбнулась лукаво:

— Как прикажете.

— Ну, я вам не начальник. Думаю только, что письменные изложения больше не понадобятся.

— Нет! — заверила она. — Теперь все — лицом к лицу, глаза в глаза.

— Обещаю!

На этой ноте и расстались.

Но идя домой, я романтику отбросил. Или нет. Не то слово. Бережно убрал в дальний отсек души. Как драгоценный камень в муаровую оболочку. Пусть там побудет.

А сам я думал, думал и думал.

И прежде всего я мысленно пожал руку Ирке. Черт возьми! — вот тебе и Ирка. Если бы не ее наблюдательность! Она так четко просекла, что с Кленовым что-то не так. И мы теперь видим, что с ним все не так. Что-то такое творилось с ним, что смерть оказалась сильнее жизни.

Я сказал это про себя — и пробрало до глубин души.

В самом деле, игра-то зашла туда, где ставки взлетели выше некуда. Жизнь-смерть — так и уже никак иначе. Назад пути нет.

И вот теперь я начал различать узор своей судьбы. Почему со мной случилось столь невероятное? Зачем меня забросило сюда⁈ А вот за тем за самым. Чтобы я разобрался в происходящем и закрыл горящую проблему. А она уже горит, мне это ясно. Незримо и зловеще тлеет, и если не пресечь ее сейчас, в течение ближайших дней, то…

То нашей науке и стране в целом может быть нанесен страшнейший, может быть, непоправимый ущерб.

И по пути домой я тщательно продумал ближайшие действия.

Дома все было тихо-мирно, даже уютно. Из комнаты тети Зины неразборчиво, убаюкивающе бормотал телевизор. А Вовка лежал на кровати, листал журнал «Юность».

— Как рандеву? — спросил он не без любопытства.

— Пока рано говорить, — ловко отпетлял я. — Воздержусь от комментариев.

— Боишься сглазить? — Вован улыбнулся.

— Ну и это тоже, — улыбнулся я в ответ.

Тем разговор и кончился. А вскоре кончился и вечер. Уже лежа, в темноте, закрыв глаза, я еще раз прогнал схему действий. Вроде бы все выходило разумно. А завтра и покажет.

Назавтра рабочий день начался с того, что Мартынюк оставил нас с Володькой в лаборатории — нужно было домонтировать кое-какое оборудование. Сам же отправился в метро. И едва мы приступили к работе, как раздался телефонный звонок.

Трубку снял Капустин.

— Да, — сказал он. — Да. Хорошо. Сейчас.

Положил трубку и крикнул:

— Скворцов! Котельников тебя вызывает. Срочно. В чем дело?

— Понятия не имею, — соврал я.

Конечно, я понятие имел. Машина розыска закрутилась.

В кабинете Котельникова, разумеется, находился Пашутин. Я того и ожидал.

Оба зама были сумрачны, и время на пустопорожние разговоры не стали тратить.

— Ага, Скворцов, — сказал Пашутин. — Проходи, садись.

И сам сел рядом. И Котельников из-за служебного стола пересел за совещательный.

— Беседа без протокола. Пока, — многозначительно предупредил Борис Борисович.

Я кивнул.

— Расскажи, как вы обнаружили труп Кленова. Понимаю, — предупредительно приподнял он руку, — уже рассказывал. Ничего, повтори.

— А что, установлено, что это Кленов?

— Установлено. Знакомый?

— Поверхностно. Один раз вместе были на вечеринке у соседки по подъезду. Но не общались. Народу там много было.

— Кто эта соседка? — насторожился Пашутин.

— Ромашкина Ирина Анатольевна.

Замы переглянулись.

— Это дочь покойного Ромашкина, — хмуро сообщил Котельников. — Слесарь-виртуоз у нас такой был. Золотые руки.

Зам по режиму кивнул:

— Понял. Скворцов, слушаем дальше. Во всех подробностях.

Я повторил. В подробностях. Оба слушали внимательно, не перебивали. Когда закончил, Котельников спросил:

— Значит, вы с дочкой Кондратьева решили встретиться в безлюдном месте?

— Да. Из романтических побуждений.

— И вы еще не успели встретиться, когда она обнаружила тело?

— Так и есть.

Заместители вновь переглянулись. Что-то эти их взгляды сказали друг другу. После короткой паузы Пашутин произнес:

— Значит так, Максим Андреевич. О нашем разговоре никому ни слова.

— Это понятно. Но как минимум Капустин знает, что меня вызвали к заму по науке. А теперь уж, наверное, вся лаборатория знает.

— Если возникнут расспросы, скажешь, что я хотел уточнить кое-какие данные по твоей прежней работе, — сказал Котельников. — Впрочем, я думаю, что не возникнут.

Я кивнул. Пашутин продолжил:

— Возможно, мы еще поговорим на эту тему. Сугубо неофициально. Это ясно?

— Естественно.

— А официальная версия: несчастный случай, — произнес наш главный чекист с нажимом, отсекающим любые колебания. — Необходимые следственные действия проведены, запротоколированы.

Заметно было, что Пашутин утомлен, лицо осунувшееся, под глазами темные круги. Спал, очевидно, очень мало в минувшую ночь.

— Я все понял, — медленно произнес я. — Дополнительных разъяснений не требуется.

— Приятно иметь дело с понимающим человеком, — суховато молвил Алексей Степанович. — Все, ступай. Успехов в работе.

…Конечно, они мне не сказали всего. Но и я кое о чем умолчал. Почему? Есть резоны.

В лаборатории, кстати, мне никто ни одного вопроса не задали — народ деликатный. Володька тоже. Молодец, смекнул, что сейчас трепаться не надо.

А я начал действовать.

Позвонил в поликлинику, попросил доктора Минашвили.

— Георгий? Привет, дружище! Слушай, напрашиваться в гости вроде бы неудобно, но тут такое дело…

Потом обзвонил Фрэнка и Яра. Первый воспринял неожиданную тему сдержанно, а Татаренко чуть-чуть удивился:

— У Жорки? Общий сбор, как Тимур с его командой?

— Приблизительно.

Яр помолчал, соображая:

— Ну ладно. А в двух словах?

— Там все будет. И слов будет побольше. Все, отбой!

Эти переговоры я старался вести так, чтобы никто не слышал, выбирая такие эпизоды, когда не было никого рядом с телефонным аппаратом. Но Вовка, естественно, это просек, любопытство его разбирало. И я не стал томить. Переговорив с Татаренко, сказал:

— Вован! Сегодня хочу собрать всех дома у Гоги. В девятнадцать тридцать. Есть вопросы.

— Всех — это кого?

— Ты, я. Сам Жорка, понятно. И Яр с Сашкой.

— А что такое?

— Там и поговорим.

— Ха! Важно-то как. И таинственно!

— Так оно и есть. Все, работаем!

В девятнадцать двадцать семь мы столкнулись с Татаренко на крыльце Гогиного подъезда.

— О! — воскликнул он. — Привет придворным алхимикам и магам!

— Ответный привет хлеборобам от науки, — съязвил я. — Пашем? Весь в комбинезоне и в пыли?

Перешучиваясь таким образом, мы поднялись на третий этаж. Георгий, похоже, услыхал наш подъем издалека, потому что мы не успели позвонить в дверь. Она распахнулась, и улыбающийся хозяин предстал перед нами.

— Пра-ашу! — посторонясь, он сделал рукой роскошный жест. И я переступил порог как еще один рубеж в жизни.

Вообще, я стал чувствовать, что события

Минашвили, в отличие от всех нас, обитал в отдельной квартире, да еще трехкомнатной! Мог себе позволить. Дом, где он обитал — один из самых первых в «семерке», не «хрущевка», спецпроект. Квартирка не ахти как велика, а одна комнатуха вовсе смех и грех, прямо вагонное купе. Чуть больше. Однако при этом кухня почему-то здоровенная. Ну и формально — трешка есть трешка, около шестидесяти квадратов, для одного жильца самые что ни есть хоромы. Гога там сибаритствовал.

— Прошу, прошу, — повторял он, свято соблюдая традиции кавказского гостеприимства. — Идем на кухню, мэста хватит. Стол накрыт!

Татаренко уже находился на кухне, глотал слюну в предвкушении. Жора и сам пожрать любил, а уж готовить и угощать друзей и подавно. Стол был полон всяких закусок, ну и понятно, что красовалась на нем бутылка грузинского коньяка.

— Кавказский ужин бэз вина — все равно, что свадьба бэз невесты, — пояснил Георгий, как бы извиняясь. — По рюмочке, как дань традиции!

Поллитра на пятерых — понятно, ни о чем. Никто не возражал.

— Садитесь! — торжественно скомандовал хозяин. — Максим, я так понял тебя, что нам прэдстоит серьезный разговор?

— Совершенно правильно поняли, почтеннейший лекарь, — я присел, свободно придвинул к себе тарелку. — Затем вас всех и собрал. Хочу поделиться, хочу обсудить. Мозговой штурм! И коллективным разумом сделать выводы.

— Заинтриговал, — хмыкнул Яр.

— И это только начало, — пообещал я. — Ну что, по первой для начала, или сперва потолкуем?

— Как-то ты, Макс… прямо как речь на пленуме приготовил, — схохмил Санек, цепляя вилкой ломтик салями.

Разнообразных мясо-рыбных деликатесов имелось множество: колбасы, окорок, шпроты, и даже стеклянная баночка черной икры.

— Пленум-не пленум, но верховный тайный совет, — сказал я так, что сам не понял, пошутил, или нет. Впрочем, это было неважно.

— Ну, если события приобрели такой масштаб, — не без юмора заметил Минашвили, — то лучше себя не провоцировать. Успеем пригубить!

На том и порешили.

— Слово имеет будущий академик Скворцов! — провозгласил Фрэнк.

— Твои бы слова, Санек, да Богу в уши, — усмехнулся я. — Но спасибо в любом случае.

И тут я сделал резкий словесный вираж:

— Ладно, парни, дело и вправду серьезное. Вы слышали, что произошло вчера вечером?

Все изумленно воззрились на меня. Я понял, что еще не знают. Хотя, конечно, шила в мешке не спрячешь, и сегодня-завтра слухи поплывут, еще и обрастая нелепыми догадками.

— Значит, нет. Понятно. Поясняю.

Я сделал маленькую паузу, окончательно выстроив в мыслях план рассказа. Он отличался от реальной временной последовательности, но так было лучше.

— Итак, друзья! Прошу на доклад пятнадцать минут. Надеюсь уложиться в десять. Вопросы и комментарии — потом. Хронологию соблюдать не буду в принципе, поскольку есть разница между ней и логикой. Вторая важнее.

И я обвел взглядом «пленум». Ребята явно были и удивлены и заинтригованы.

— Что, обратный отсчет времени? — поднял брови Фрэнк.

— Нет, — возразил я. — Не в том дело. Слушайте, все поймете! Во-первых, не удивляйтесь. Аэлита Кондратьева пригласила меня на свидание…

— Она тебя? А не ты ее? — удивился Яр.

Я поморщился:

— Потом вопросы, сказал же! Потом. Пока только факты. Реальные, железные, гранитные. Как говорится, верьте мне, люди!

— Верим, — кивнул Георгий.

— Итак, пригласила. Я не отказался. Назначила у пожарного пруда. Ладно! И вот тут, коллеги…

Ну и далее я постарался правдиво описать вчерашние события, опустив некоторые детали в рассуждениях и действиях военнослужащих.

— Вот так, народ. Официальная версия — несчастный случай.

Тут я сделал риторическую паузу, и на нее клюнул Ярый:

— Я так понимаю, что есть неофициальная?

— Есть, — сказал я, как топором рубанул. — Моя! Готов ее изложить. Помнишь, Фрэнк, ты рассказывал про Сергея Маслова, который обнаружил у себя жучка? И постарался смыться отсюда без шума и пыли, как говорится, от греха подальше?

— Конечно, помню. И что?

— То, что наша квартирная хозяйка, сама о том не ведая, подтолкнула меня на поиски похожей прослушки.

Здесь я рассказал, как воркотня Зинаиды Родионовны насчет угара навела меня на мысль проверить дымоход.

— И в вентиляции, — я указал пальцем на изящную круглую решеточку, и все послушно повернули головы туда, — я его и обнаружил.

— Жучок⁈ — поразился Володька.

— Жучок, Володя, жучок. Причем самоделка. А у Сереги какой был? — повернулся я Сашке.

Тот неуверенно пожал плечами:

— Черт его знает. Не выяснил.

— Ну ладно, — сказал я. — Это факты. А теперь самое интересное!