Товарищи ученые

Глава 27

С самого начала Владимир Петрович произвел на меня очень хорошее впечатление.

При совершенной внешней неприметности — один раз увидел и позабыл, как выглядит — он умел подать себя. Очевидно, это входило в набор навыков оперативного сотрудника КГБ. Способность входить в контакт, в разговор, выжать из собеседника все по максимуму… Впрочем, в нашем случае из меня выжимать ничего не надо было, я не собирался ничего скрывать, прятать, и беседа наша носила совершенно доверительный характер.

— Можно на «ты»?.. — спросил он на третьей-четвертой фразе. Конечно, я не возражал, но сказал, что мне в ответ на «ты» перейти сложно.

— Ну и не надо, — легко согласился он. — Чайку сообразим на двоих? Хотя ты, я смотрю, решил на кофе приналечь? Ну и хорошо! А я, с твоего позволения, все же чаю выпью. Под это дело и потолкуем.

Так по-дружески он заговорил, а я охотно поддержал.

— Слушай, — сказал он, — ты, надеюсь, понимаешь, почему мы решили привлечь тебя? Нам нужен сведущий человек, который смог бы помочь нам решить ряд вопросов.

Я молча кивнул.

Конечно, я это понял сразу. Еще в Сызрани. Как-никак соображаю. Мягко говоря. И мне было несложно понять, к чему ведут ходы местных спецслужб вокруг меня. Да, вряд ли я конкретно мог сказать, как именно сложатся события. Но вот к такому их развитию, как сейчас, я был готов.

Владимир Петрович призадумался. Не картинно, не для ролевой игры. Нет. Всерьез. Я видел, что он размышляет над тем, как четче построить то, что хочет мне сказать. Нечто критически важное. А я, между тем, еще даже никакого отношения к КГБ не имею. Официально.

Не знаю, какие инструкции получил мой собеседник, но вот он поразмыслил — и решился.

— Ладно! — сказал, как отрубил. — Максим Андреич! Ты, понятное дело, пока еще не наш сотрудник. Это, правда, дело времени, но… Словом разговор наш на дружеском доверии. Понимаешь, о чем я?

— Разумеется. Ни слова, ни звука. Что прозвучало здесь, то умерло.

Владимир Петрович поощрительно усмехнулся:

— Иного и не ждал. Ну что ж, тогда разговор всерьез. Видишь ли, мы убеждены, что у нас серьезная утечка. Откуда-то льется информация к противнику. Прямых доказательств — никаких. Но по косвенным… ну, очень на то похоже, скажем так. Где-то течет, и мы не знаем, где.

Мысль моя сделала стремительный пируэт.

Так! Меня, похоже, хотят зарядить в какой-то научный центр, где, по мнению контрразведки, может быть утечка информации. И вероятнее всего, этот центр находится в Москве.

— Извините, Владимир Петрович, можно вопрос?

— Конечно.

— А что из нашей «Сызрани-7» протекало, тоже поначалу установили по косвенным признакам?

— Да. Это, знаешь, всегда становится заметно, даже когда еще ничего точно не установлено. По данным внешней разведки вдруг видно, что на Западе вдруг в каких-то там лабораториях начинают работать в том или ином направлении… Ну это точно наше направление! Наши разработки!..

— Теоретически они и сами могли бы до такого додуматься, без нас.

— Учитываем это. Но перепроверить не мешает. Отсюда начинается поиск: где могло прохудиться? И машина включается! А кто у нас ищет, тот всегда найдет!

И улыбнулся как-то так жестко, и в глазах промелькнула льдинка.

Я тоже ухмыльнулся в ответ. Что сказать? В нашем случае мы нашли — и никаких гвоздей. Победителей не судят. А вот теперь к нам приходит другой случай. И мне в нем отводится если не главная, то существенная роль.

— Значит, сейчас снова предстоит искать?

— Да. По предварительным прикидкам дырка у нас в одном или нескольких НИИ, схожих по тематике. Пока не знаем, где. Естественно, своя агентура у нас везде, но кое-где, считаем, надо усилить. Ты, надеюсь, уже понял, каким образом.

— Естественно, — спокойно ответил я. — Но есть встречный вопрос.

— Слушаю.

— Вы не думали, что «крот» не в самом научном центре находится, а в вашем аппарате? В научно-технической разведке, например?

Владимир Петрович уставился на меня не то, чтобы с любопытством — не пристало сотруднику КГБ глазеть так. Но с особым прищуром. Мол, а ты парень, не прост, зришь в корень…

Пауза.

— Почему такое мнение?

Как-то слишком замысловато спросил.

Я пожал плечами:

— Простая логика. Такому человеку гораздо проще выйти на контакт с противником. Там, где физик или химик будет это делать неуклюже, он же во всем этом как рыба в воде… Профессионал! Это же очевидно.

Он хмыкнул:

— Очевидно? Да для кого как.

И вновь умолк, а взгляд при этом сделался таким, будто он смотрел в какую-то неведомую мне дальнюю даль.

Так оно собственно и было. Несколько секунд. После чего взор перефокусировался на меня.

— Послушай, Максим… — медленно произнес он. — Я вижу, что с тобой можно говорить совершенно по-взрослому. И вот я говорю. Я в этой теме глубоко, поверь. И тоже так считаю. Что искать этого крота… а лучше сказать, червя, нужно именно там. По тем же самым причинам, что ты назвал. Но беда в том, что до начальства эту точку зрения не донести.

— Пробовали?

— Спрашиваешь!

В ответе прозвучала горечь, и я не стал приставать с расспросами. Ясно же: попробовал Владимир Петрович высказать эту идею начальству — и в ответку получил такие вилы, после которых пропало всякое желание повторять данную точку зрения.

И мало того, я понял невысказанное: за нервной реакцией руководства кроется испуг, который можно понять. Крот, он же червь внутри КГБ — это всегда ошибка, у которой есть имя, отчество и фамилия. Всегда чей-то промах, недогляд, нерадивость. И соответственно, «оргвыводы»: погубленная карьера, в лучшем случае выговор, тихая отставка, и при любых раскладах нервотрепка, которая никому не нужна.

Да, ничего этого собеседник мне не сказал. Но я понял его без слов. И понял, что нужно сказать сейчас.

— У вас уже есть подозреваемый?

— Явного нет.

Такой ответ опять же многое открыл мне. Показалось, что я прямо-таки читаю мысли Владимира Петровича. Подозреваемые, конечно, есть. Круг лиц, которые, по его мнению, заслуживают пристального внимания. Он пока ни с кем не делился этой темой из осторожности, что и понятно. Меньше говоришь даже с сослуживцами — спокойнее живешь. Но вот подвернулся надежный новичок… И ситуация повернулась неожиданной стороной.

Независимое расследование! Пусть официально все идет своим чередом, и мы в нем будем дисциплинированно участвовать. Но параллельно мы с этим парнем можем сварить и свою кашу. И в подходящий момент передать наши результаты кому-то повыше нас, кто сумеет сыграть в свою игру с нашими козырями. Выдернет реального червя из норы, окажется на коне — и нас не забудет.

Все это, я уверен, опытный чекист свел-развел в голове за секунды. И решился. Стоит взяться! Риск есть, да. Но без риска нет вовсе ничего. И я счел нужным поддержать:

— Владимир Петрович! Если у вас есть соображения, то давайте рассмотрим в приватном порядке. Вы ведь уже поняли, что со мной можно иметь дело. Я вас не подведу. Можете на меня положиться.

Визави глянул на меня с одобрением, постаравшись скрыть истинные чувства, хотя я разгадал, что к подобным уверениям он относится сдержанно. Впрочем, в данном случае он готов был мне поверить.

— Тогда твои предложения, — умело отпасовал он мне инициативу.

— Давайте вместе проанализируем список проверяемых (я намеренно не сказал «просмотрим» и «подозреваемых», подчеркнув, что вижу тонкости. Сказал именно так, как надо).

И сказал смело, зная, что в этой квартире прослушки нет. Владимир Петрович сам дал мне это понять, переведя разговор на доверительные рельсы. И добавил:

— Все-таки здесь моя научная подготовка должна сработать. Научное мышление универсально: дай ему любой объект, любую задачу — должно решить. Ну, практически. Попробуем, Владимир Петрович?

Последнюю фразу я произнес вполне корректно, но с неуловимым психологическим нажимом. Сработало. Хотя мой куратор все же счел необходимым многозначительно помолчать, а потом неожиданно сказать:

— Вот что. Давай еще чаю выпьем. Или ты опять кофе?

— Сейчас можно и чай.

— Ну давай.

И мы вновь поставили чайник на огонь.

Нехитрый маневр был мне легко понятен: немного потянуть время и прикинуть окончательно все «за» и «против». Видимо, так он и сделал, пока кипятилась вода, пока по новой заваривался чай… Дело какое-то уютное, что ли, позитивное, настраивающее на благодушное настроение. Владимир Перович так и поговорил о чем-то незначащем, а я поддакивал — и наконец, приступили к чаепитию.

— Хорошо, — произнес он то, что наверняка уже решил, но еще прогонял в мыслях для надежности. — Готов признать, что список, как бы сказать, претендентов у меня есть. И даже не просто список, а с подробными характеристиками. Но он у меня хранится особо. Давай сделаем так: я сейчас по своим делам, а ты здесь посиди, не светись, из квартиры не выходи. Я часам… — он вскинул левую руку, глянул на часы, — часам к семнадцати буду. И потолкуем. Продукты у тебя все есть, с голоду не помрешь, — торопливо пошутил он, и я видел, что он уже захвачен идеей. Напоследок он сообщил мне еще ряд конспиративных правил — и ушел, совершенно бесшумно прикрыв за собой дверь. Эта бесшумность, в общем-то, была не нужна, но такова уж чекистская выучка.

А я, оставшись наедине с собой, с удовольствием прилег на диван, закрыл глаза. Память вторично побежала по той же самой дорожке…

Разумеется, я излагал Владимиру Петровичу свои соображения не просто так, а с «преимуществами послезнания».

Там, в двадцать первом веке, я знал о шпионских выходках подполковника ПГУ (Первого главного управления КГБ СССР) Владимира Ветрова, специалиста по научно-технической разведке, чья жизнь — смесь морального уродства, таинственных игр спецслужб и роковых решений на самых верхах мировой политики. Как это получилось? А вот как.

В середине 50-х годов, означенных мощнейшим ростом научно-технического прогресса, руководство КГБ прекрасно сознавало необходимость кадров, получивших самое передовое образование. Начался прилив в систему госбезопасности выпускников физических, химических, технических вузов. Среди них и очутился выпускник Бауманского училища, молодой инженер Владимир Ветров, получивший второе специальное образование в школе КГБ и определенный во внешнюю разведку, причем с «французским» уклоном — видимо, французский язык он освоил лучше английского. Естественно, главной спецификой офицера-интеллектуала стало выявление секретных разработок ученых таких стран, как Франция, Бельгия, Канада. И поначалу у него все шло очень гладко, он сделался на хорошем счету у руководства. Росли звезды на погонах, появлялись награды на кителе… Однако, потом что-то пошло не так. Трудно сказать, где, как и почему произошел душевный надлом, но из одной командировки в Монреаль Ветрова пришлось возвращать по «аморалке»: пил, скупал и перепродавал ювелирку, попался на этом, случился скандал. Опять же Бог весть почему, разведчику дали шанс исправиться, хотя перевели на внутреннюю службу, уже без выездов за рубеж. И рост в званиях прекратился. Офицер надолго (как потом оказалось, навсегда) застрял в подполковниках, когда его успешные ровесники стали полковниками и генералами.

Он не исправился. И даже, сверх того. «Аморалка» пошла расти как ядовитый гриб. Имея семью, подполковник спутался с молодой коллегой по службе, переводчиком. Причем нашли друг друга: особа хваткая, лишенная нравственных устоев, она принялась беззастенчиво доить горе-ловеласа, требуя денег и подарков, а также развода и женитьбы — на ней, понятное дело.

Загнав себя в житейскую ловушку, продолжая заливать проблемы алкоголем, сотрудник Лубянки вышел через давние связи на французскую разведку и стал передавать ей ценнейшие секретные сведения. За деньги, разумеется.

Конечно, он понимал, какому риску подвергается, и испытывал страшные психические перегрузки. А переводчица не унималась, шантажировала, требовала развода. Есть небеспочвенные предположения, что она догадывалась про его измену и намекала ему об этом… Петля сжималась, и на этом фоне у Ветрова, скорее всего, начала «ехать крыша». Иначе просто невозможно объяснить тот дикий вздор, который он начал творить дальше.

Он решил убить любовницу.

По-видимому, она допекла его до днища. И на 23 февраля 1982 он в честь праздника пригласил ее поехать на его машине за город, выпить шампанского… Какой кайф пить шампанское зимой в салоне «Жигулей»? — вопрос не ко мне. Не знаю. Тем не менее, сидели и пили. И тут Ветров начал приводить план в действие. Набросился на жертву, ударил бутылкой, затем стал бить то ли ножом, то ли отверткой. Женщине удалось вырваться, она побежала по сугробам, крича во все горло от ужаса, но он догнал ее, продолжил бить, то есть конкретно убивать. На свою беду, крики услышал случайный прохожий, бросился на помощь, разъяренный подполковник его тоже ударил — и сразу насмерть. Любовница перестала двигаться, он подумал, что и она убита, поспешил покинуть место преступления.

На самом деле трудно, даже невозможно понять, чем он думал, затевая такое. На что рассчитывал⁈ Полумертвая женщина очнулась, сумела добраться до людей. Выжила, хотя осталась инвалидом. А Ветрова задержали.

Сказать, что на Лубянке были в шоке — ничего не сказать. Там не могли поверить, что их офицер способен на такое. Тем не менее, следствие, суд. Естественно, разжалование, естественно, лишение наград, и приговор: пятнадцать лет колонии. Хотя вдова погибшего и искалеченная переводчица писали жалобы, требуя высшей меры, приговор остался прежним. При этом никто еще не подозревал, что осужденный — предатель. Он отправился отбывать срок за убийство и тяжкие телесные.

И там совершил очередную глупость. В одном из писем жене — а писал он ей много, с философией, нытьем и просьбами о прощении — он намекнул на то, чтобы ее брат вышел на контакт с французами и поведал о его судьбе. Брат жены, кстати говоря — известный певец-шансонье Лев Барашков — собирался на гастроли в Венгрию и теоретически мог оттуда маякнуть в Париж. Но делать этого он, конечно, не стал, а письмо, конечно, было прочитано и насторожило кого надо.

Как раз в это время во Франции становится президентом социалист Франсуа Миттеран, отчего приходит в ужас президент США Рейган, для которого социалисты были чем-то вроде ночных кошмаров. Стремясь задобрить американцев, Миттеран сообщает им все, что удалось узнать от Ветрова — а это просто грандиозные сведения! Частично наши агенты разоблачены, высланы, арестованы, а кому-то начинают сливать дезинформацию, заводящую отечественные разработки в тупик… Вот тут-то наша контрразведка убедилась, что не обошлось без некоего «крота», имевшего доступ к самым важным секретам. Определить, что это ныне осужденный Ветров, не составило особого труда. Да он и сам не стал отпираться, напротив, накатал некий пространный труд с глубокомысленными объяснениями своему предательству. А руководство КГБ и СССР — уже в эпоху Андропова — пережило вторичный столбняк от невиданного потрясения. Ущерб, как говорят, оказался непоправимым. И бывший подполковник на сей раз безоговорочно встал к стенке.

Я вспомнил эту невеселую и поучительную историю, предполагая, что и здесь, в данной ветке времени «протечка» случилась все от того же Ветрова. А не случилась, так может случиться. Там, в «прежней ветке», изменник ударился во все тяжкие в 1980–1981 годах, но ведь ветка ветке рознь! А кроме того, здесь у нас есть шанс подсечь мерзавца, так сказать, на взлете, пока он, возможно, еще не успел так нагадить. И возможно, именно в том заключается моя миссия, для того меня и забросило сюда, чтобы я предотвратил предательство!..

Мысль эта настолько взволновала меня, что я не смог с ней расстаться. И все поглядывал на стенные часы, где стрелки неумолимо, но медленно приближались к 17.00. Конечно, не обязательно в это время придет Владимир Петрович. Но психологическую метку он во мне поставил. Теперь мой взгляд приковался к циферблату. Я не сомневался, что чекист принесет список. Но будет ли в нем фамилия «Ветров»⁈ Вот в чем вопрос. Если нет, значит, все мои размышления впустую. Ну, не впустую, ладно, но тогда придется начинать с абсолютного нуля, из ничего… Господи, скорее бы он пришел!

Не знаю, были мои молитвы услышаны или нет, но ключ в замке скрипнул в 17.43. И я понял, что Владимир Петрович сам испытывает нетерпение, сам спешит скорей взяться за дело.

Я вскочил с дивана ровно в тот момент, когда он вошел в комнату, держа в руке дешевую папку из кожзаменителя.

— Отдохнул? — он улыбнулся. — Это хорошо. Обедал?

— Нет. И пока не хочу.

— Хм! Ладно. Тогда к делу?

— Конечно, — сказал я как можно спокойнее, чувствуя, что от волнения у меня пересыхает во рту.

Владимир Петрович присел за стол, тоже стараясь показать невозмутимость. Я присел с другой стороны стола.

Он открыл папку, улыбнулся:

— Готов?

— Всегда готов, — пошутил я.

Последнее слово далось немного с трудом: на самом деле во рту стало сухо. Слава Богу, куратор этого не заметил. Он уже раскрыл папку, шуршал листами.

— Ну вот… — сказал он, — сам собирал эти досье. Имена, должности, звания, краткие характеристики. Люди очень разные. Возможно, здесь не все, кто стоит внимания. Но я уверен, что на правильном пути. Утечка скорее всего отсюда, из научно-технической разведки.

— Можно взглянуть?

— Конечно. Затем и принес.

Я взял машинописные листки. Где-то ведь ухитрился отпечатать! Уж явно не на службе. Молодец.

Мой взгляд быстро заскользил по тексту. Отпечатано четко, структурно, с номерами, абзацами. Видно человека, умеющего работать системно.

Та-ак, ну-ка…

Есть!

Глаз зацепился за № 3. Вот он!

Ветров Владимир Ипполитович. Есть!

У меня как гора с плеч свалилась. Значит, все не зря! Значит, я верно угадал свою задачу здесь! Да, ничего случайного нет в мире, и я прибыл сюда, чтобы спасти страну. И… и найти любовь.

А как же без этого!

— Ясно, — сказал я. — Ну что ж, начнем по порядку…