Товарищ "Чума"#12

Глава 24

Я посмотрел на озадаченного учёного и покачал головой:

— Вы просто щёлкали рубильниками и регуляторами, а не управляли самим агрегатом, Бажен Вячеславович.

— Вы действительно так считаете, Роман? — Трефилов удрученно выдохнул и отвернулся. — А я представлял себе это совершенно иначе…

Тут меня словно подбросило со стула.

— Вот же оно, Бажен Вячеславович! — воодушевленно воскликнул я.

— Что оно? — непонимающе поморщился Трефилов, всё еще находясь в отвратительном настроении. — Не могли бы выражаться точнее! С чего такая радость?

— Бажен Вячеславович, — срывающимся от волнения голосом выдавил я, — вы что-нибудь знаете о «эффекте наблюдателя» в физике?

— Конечно, знаю, — пожал плечами Трефилов. — Эффект наблюдателя в физике — это явление, при котором сам акт наблюдения или измерения изменяет измеряемую систему. Это особенно ярко проявляется в квантовой механике, где попытка определить свойства частицы заставляет её отказаться от волновых свойств и вести себя как частица. Внятного объяснения этому явлению пока так и не нашли. Предположений много… Но причем тут это?

Я вскочил со стула и отпихивая ногами валяющиеся на полу перфоленты заметался по комнате, стараясь не упустить ускользающую мысль.

— Самое прямое, поверьте. Этим неопределенным фактором, влияющим на результат, казалось-бы одинаково проведенного эксперимента, есть поток человеческого сознания, а именно вектор его внимания.

— Не хотите ли сказать, что само присутствие человека, как наблюдателя, оказывает такое действие?

Брови Трефилова в сомнении поползи наверх. Сквозь полудрему, недовольство и усталость в его глазах медленно разгорался огонек понимания.

— Именно, Бажен Вячеславович! — остановившись посреди комнаты на полушаге, и окончательно уверившись в собственной правоте, резюмировал я. — Человеческое внимание, поток направленности его мысли и сознания, как раз и задает вектор движения всему, на что они обращены и чего касаются…

— Например? — Приподнял одну бровь академик.

— Да, чего далеко ходить. Мой колдовской дар и конструкты ни что иное, как графически выраженная, сконцентрированная потоком внимания мысль. Если не сосредотачиваться, не удерживать фокус внимания, то каким бы мощным ни был резерв и наличие маны, они ни разу не активируются, не запускаются. Расползаются, как клоки утреннего тумана… В качестве «концентратора» можно, конечно, использовать заранее начертанные формулы, незаполненные силой. Но! Значит, на них пришлось концентрироваться ранее!

— Так-так-так! — подобрался профессор. — Кажется улавливаю. Любое действие происходит сначала в разуме, сознании, а затем внимание и сосредоточенность на чем либо, задает вектору и точку приложения?

— В точку, Бажен Вячеславович! — повернув стул спинкой к профессору, я уселся на него, как «на коня». — А теперь, не обессудьте, профессор, если стану задавать неудобные вопросы. Без обид, ладно?

— Да какие обиды, Рома, полно вам, — отмахнулся профессор. — Если это поможет обойти ту стену, о которую мы расквасили лбы…

— Скажите, как именно вы управляете вашей машиной? Стрелочки, циферблаты — это понятно… а как задаете генерацию той или иной энергии? Скажем, выделение вашего «субстрата времени»? Это сейчас мы знаем, да и то, очень и очень примерно, что этот такое. А до этого доцент Сергеев пал жертвой блуждания впотьмах и действий наугад, хоть в этом и нет вашей вины.

— Да, — помрачнел Трефилов, и на лицо его набежала грусть. — Тогда я этого не знал, но сейчас ни за какие коврижки не решусь на эксперименты с «ускоренным временем». Тем более, мы убедились — это тупиковое направление, дающее кратковременный и непредсказуемый эффект. Вреда от него больше, чем пользы…

— Идем дальше, — удовлетворенно качнул головой я. — Кстати, ведьмаки тоже, как вам известно, черпают силу из эфира, являющегося следствием человеческого излучения «искры». Потому-то, умея манипулировать и управлять маной, посредством меридианов и сгущения внимания в заклинание-формулу-конструкт, действие силы на окружающую реальность практически мгновенное. Но я отвлекся. Итак, в самом начале вы экспериментировали с «ускоренным временем» наобум, методом «научного тыка», как сапер на минном поле?

— Выходит, так, но я снова теряю мысль…

— Не беспокойтесь, профессор, я к этому как раз и подхожу. Идем дальше. Немцы держали вас в коме и возились с машиной столько лет, но так и не смогли ничего добиться. Виллигуту пришлось вламываться в поисках секрета в ваше сознание. Но он ничего там не нашел, несмотря на весь свой гипноз, только кучу непонятных для него формул. Так?

— Неприятный тип, — зябко передёрнул плечами академик, — но в остальном все верно. Только я всё равно не пойму, куда вы клоните?

— А к тому, уважаемый Бажен Вячеславович, что вы и сами до сих пор до конца не поняли, как управляете машиной. И, самое главное, почему она работает, попирая все законы классической физики, оперирующей лишь частицами?

— Теперь понятно, почему вы заранее извинились, — насупился профессор, — обидно и неприятно, но, отчасти, вы правы. Но мне приходилось играть на совершенно нехоженном и непроторенном научном поле!

— Простите еще раз, Бажен Вячеславович! Ни в коей мере не хотел вас обидеть! Мы лишь ищем ответы. А помните, как именно вы задавали машине алгоритм действий для генерации защитного поля от демона Хаоса? Какие частоты использовали?

— Признаюсь, не вспомню сейчас — действовал практически наобум.

— Идем дальше: ваш ЦПК имеет контур психического управления, хотя ума не приложу как вы это воплотили в железе, но не суть. ЦПК не генерирует энергию, он ее сгущает, с того или иного уровня, которое ему задавало ваше сознание. Вам захотелось выделить субстрат живого времени — и ЦПК послушно его выделял, вытягивая прану из электромагнитного поля человеческих клеток. Помните, вы рассказывали, что с собакой такой фокус не прошел?

— Ну, да, а я все удивлялся, казалось, все живое должно иметь это время, — поддакнул профессор.

— Оно, скорее всего, и имеет. Но мы пока не научились с ним работать.

— Так… — Радостно потирая руки, принялся записывать Бажен Вячеславович. — С субстратом времени понятно, но откуда же ЦПК черпал энергию генерируя защитное поле от Раава, с каких таких уровней и планов?

— А вы, Бажен Вячеславович, когда пытались его настроить через шкалы и рубильники, часом не трусили?

— Боялся, Рома, просто дико боялся! У меня даже руки тряслись!

— Вы, а точнее, ваше сознание, лихорадочно искало выход — и нашло!

— Хотите сказать, стресс — двигатель прогресса?

— А то! — усмехнулся я. — Ведь нужно преодолеть, да еще и раздвинуть рамки возможного. Ньютона, так вообще, чуть яблоком не прибило. Да так, что сформулировал он закон всемирного тяготения.

— Так-то Ньютон!

— Не прибедняйтесь, Бажен Вячеславович! Ваш ЦПК — прорывное изобретение, далеко опередившее свое время. И если бы фрицам удалось выудить из вашей головы принцип его действия, то боюсь даже представить…

Услышав это, Трефилов мелко и злорадно хохотнул:

— Нате, выкусите, господа фрицы! Я и сам, оказывается до сегодняшнего дня его не знал. Но как же быть с «альфа частицами»? Судя по полученным с перфолент данным, ЦПК же четко настроился на их частоту. Даже выдаёт временами, но глохнет…

— А тут все куда сложнее… — вздохнул я. — Тут мы входим в область совершенно непознанного. Если с колдовством и практическим применением конструктов «на эфирной энергии» я знаком, то Благодать… — Я развел руками и качнул головой. — Надо пробовать…

— Так я сейчас попробую сконцентрироваться именно на этой мысли! — Засуетился профессор, падая в кресло перед пультом управления машиной. — Так сказать, целенаправленно «родить» Благодать…

Я посмотрел на академика и качнул головой:

— Как это не прискорбно, Бажен Вячеславович — вы всё равно не подходите на роль оператора…

— Это почему же? — Вновь обиженно надул губы профессор. — Что во мне не так? Тогда, давайте, посадим Ваню на место оператора, — предложил он, — если моя кандидатура вам не нравится.

— Нравится, не нравится — мы с вами не в «ромашку» играем, Бажен Вячеславович! — Я даже немного разозлился — сказывалось нервное напряжение последних дней (даже месяцев), постоянный недосып и прочая хрень. — У Вани тоже ничего не выйдет.

— Почему? — не понял Трефилов.

— Бажен Вячеславович, вам точно нужен отдых! Вы с Ваней такие же, как и я — одарённые, ведьмаки-колдуны! А на вашем «научном языке» — операторы магической энергии. И ваша сила прямо противоположна…

— Да-да-да, — продолжил за меня Трефилов, наконец-то ухватив суть, — имеет «обратную направленность» Божественной Благодати.

— Да-да-да, — произнёс я ему в тон, — силы ведьмака противны Благодати. Вот и не выходит у нас с вами ничего путного.

— Так ведь не отца же Евлампия за пульт усаживать, — озадачился Бажен Вячеславович. — Таких у нас на весь Союз по пальцам перечесть. Он и без машины способен Божественную силу излучать.

— Таких и не надо, — мотнул я головой. — Тоже ничего путного не выйдет. Перегорит ваш агрегат. Обычных простаков надо пробовать… Только бы понять, на чем им концентрироваться?

— Предлагаешь устроить отбор? — ухватился за эту мысль профессор.

— За неимением лучших вариантов, почему бы и нет? — пожал я плечами. — Все-равно ничего не теряем. И еще можно молодых семинаристов испытать…

— Ага, — неожиданно развеселился профессор, — и старушек из ближайшего храма давай пригласим. Тех, что свечки ставят не задумываясь, а потому что «так надо» и «так правильно».

— Вы же знаете, Бажен Вячеславович, — с самым серьёзным видом произнёс я, — что в каждой шутке есть доля шутки. Их вера… она другая. Не осознанная, может быть, но очень прочная. Как скала.

Бажен Вячеславович неожиданно замер с открытым ртом, а его взгляд метнулся от дымящегося аппарата ко мне, а затем к перфоленте в его собственной руке, как будто он надеялся найти ответ в дырявых бумажных строчках.

— Товарищ Чума, Рома… — выдохнул он наконец, сминая ленту в кулаке. — Да вы… вы — гений! Эмпирический отбор! Как я про него забыл. Ведь именно так я в своё время нашел Ваню Чумакова. Мы составим матрицу… шкалу… гм… отношений силы и… Затем сделаем выборку из разных социальных групп… Найдем оптимального оператора, соответствующего всем параметрам!

Он уже лихорадочно искал в карманах халата карандаш, чтобы записать эту «гениальную» мысль.

— Только вот как мы будем её измерять, эти «параметры»? — озадачил я профессора. — Вольтметром тут параметры не померишь.

— Прогоним претендентов через ЦПК, — ничтоже сумняшеся, ответил Бажен Вячеславович, — посмотрим на показатели, а параметры я после рассчитаю… Он ведь должен реагировать? Хоть как-то? Главное — начать! — Профессор аж пританцовывал на месте — его научный азарт вновь зашкаливал. Он уже видел перед собой эти графики и диаграммы.

— Хорошо, — согласно кивнул я. — Завтра же с утра начинаем!

Не знаю, как профессор, но я словно почувствовал «холодок предвидения» — мы стояли на пороге чего-то совершенно нового.

— Черт побери! — Я случайно бросил взгляд на часы — оставалось всего пятнадцать минут до исхода суток. Как я мог забыть? Скоро появится Белиал… Как он себя поведёт, узнав о нашем нежелании сотрудничать — хрен его знает? — Бажен Вячеславович, я вас оставлю — срочное дело! А вы тут подумайте… А лучше — идите спать! Утро вечера мудренее! — И я стремительным шагом покинул лабораторию.

Мой кабинет встретил меня тишиной и густым мраком, пахнущим пылью и старым деревом. Я не стал зажигать свет, пробрался к столу в кромешной тьме и опустился в кресло, сливаясь с тенями. Оставалось лишь ждать.

Он появился ровно в полночь. Не со вспышкой ада или клубами серного дыма. Воздух в дальнем углу кабинета сгустился, потемнел и перестал отражать свет, превратившись в прямоугольник абсолютной, бездонной пустоты. Из этой двери «из ничто» шагнул он. Князь Ада Белиал. Он был одет безупречно, все в тот же отлично сидящий на нем бархатный камзол, а его лицо — лицо скучающего аристократа — искажала лишь легкая, почти не читаемая усмешка. В кабинете стало немного холоднее.

— И снова здравствуйте! — Его голос был тихим, обволакивающим, и от этого становилось лишь страшнее.

— И тебе не хворать! — Я медленно сложил руки на столе, стараясь, чтобы ладони не взмокли от напряжения. Ведь не известно, какой будет реакция архидемона на отказ. — Решение принято, Белиал, — я решил не откладывать всё в долгий ящик. — СССР отказывается от сотрудничества с вами. Мы будем бороться с фашистскими колдунами своими силами'.

Тишина повисла тягучая и звенящая. Усмешка на лице Князя не исчезла, лишь стала немного более отстраненной, словно он услышал не отказ, а забавный, но неуместный анекдот.

— Силами? — переспросил он мягко. — Какими силами, позволь полюбопытствовать? Силами ваших ученых, которые играют с огнем, не понимая его природы? Силами ваших комиссаров, чья вера до сих пор слепа, несмотря на все усилия батюшек? Да и поповское отродье не очень-то в вере преуспело — настоящих святых подвижников и днём с огнём не найти. Выродились, как класс… Или вовсе не существовали. Или, быть может, на свои силы надеешься? Но эти силы, сродни нашим и отняты у Тьмы, потому-то так скудны в сиянии Света.

Белиал сделал шаг вперед, и тень от него поползла по полу, живая и неподвластная свету звезд за окном.

— Это не отказ, это — самоубийство. Без помощи Ада вы не совладаете с тем, что немцы уже впустили в этот мир. Вы не понимаете, с чем играете…

— Может быть, — не стал я спорить, — может быть… Но решение озвучено. Мы отказываемся от помощи Тьмы.

Белиал замер, глядя на меня все с той же леденящей душу учтивостью.

— Как знаете. Предложение остается в силе, несмотря на ваш отказ. Когда вы поймете, что ваши игрушки бессильны, просто позови меня… — И он начертал в воздухе несколько кровавых символов, переливающихся углями Преисподней и впечатал их в поверхность стола. Начерти это — я услышу. Но помни: позже цена помощи возрастет многократно!

Он отступил на шаг назад, и мрак поглотил его, растворив сначала фигуру, а затем и саму дверь «в ничто». Холод постепенно отступил. Отступил холод, но не напряжение. Оно висело в воздухе густой, липкой паутиной, смешавшись с запахами гари и серы, оставшихся после исчезновения архидемона.

Я подождал еще несколько минут, вслушиваясь в тишину, но слышал только стук собственного сердца. Кабинет был пуст. А я остался с каким-то тяжелым и гнетущим чувством на душе. Я щелкнул выключателем. Лампочка под абажуром мигнула и зажглась тусклым, желтоватым светом, бессильным против глубоких теней в углах.

Кабинет выглядел точно так же, как и час назад: книги в потрёпанных переплетах, карта мира на стене, телефон с диском, аккуратно сложенные папки на столе — ничто не напоминало о визитере из Пекла. Кроме одного — прямо передо мной на поверхности стола, точно выжженные раскаленным железом, дымились три кроваво-багровых символа.

Они слабо светились изнутри, словно тлеющие угли, и от них тянуло тонким, едким запахом озона и серы. Начерти это — я услышу. Рука сама потянулась к графину с водой, чтобы затушить и стереть к чертям собачьим эту дьявольскую печать. Хотя, какой водой можно затушить магию Тьмы? Разве только святой…

Но я остановил себя. А вдруг стирание — это тоже форма призыва? Или знак окончательного разрыва, который будет расценен как оскорбление? Сейчас нельзя было делать ни одного лишнего движения, ни одного неверного шага. Мир, и без того балансирующий на краю пропасти, сделал еще один шаг в неизвестность.

Я взял тяжелый фолиант в кожаном переплете и накрыл им пылающие письмена. Пусть, хоть на время они будут скрыты от глаз. Потом подошел к окну. Где-то там, на западе, уже лилась кровь, уже работали мясорубки фронтов, и уже творилось нечто, против чего были бессильны наши пушки и танки. То, с чем мы только что отказались бороться их же оружием.

— Силами? — Слова Белиала эхом отдавались в голове. — Какими силами?

Он был прав в одном — своих «святых» было мало. Ничтожно мало. А ученые только начинали прикасаться к «тонким материям». Но архидемон ошибался в другом. Сила была не в святой воде или молитвах. Она была в этой земле. В ее людях. В их стойкости и вере, которая могла быть и слепой, но оттого не менее прочной. В их ярости против захватчика, посягнувшего на самое дорогое. В их готовности стоять насмерть.

Мы будем бороться своими силами. Не светлыми, не темными — человеческими. Слабыми, неуклюжими, отчаянными. Ценой крови, ценой миллионов жизней. Но своими, не погружаясь в пучины Тьмы. Иначе, чем мы будем лучше фашистов?

Я повернулся от окна и взглядом наткнулся на тяжелый том, под которым таился призыв к Князю Тьмы. Он был нашим запасным выходом. Билетом в ад… Но мы надеялись, что никогда его не используем.