Отчёт по допросу бандита, схваченного утром на выходе из квартиры, Михаил прочитал ещё по дороге из гимназии. Говорить с рядовыми исполнителями тоже не было смысла, так что в комнату для допросов доставили руководителя налёта на поместье. Тем более он резко отличался от остальных уголовников. Типичный офисный служащий среднего звена. И явно с завышенным самомнением от того, на кого работает — вот уж точно психология «галантерейщик и кардинал вместе сила». Увидев следователя из службы безопасности клана и Михаила, даром что сидел привязанный к стулу, мужик гневно, срывая голос фальцетом, потребовал:
— Вы тут главный? Немедленно освободите меня и отпустите. Иначе у вас будут серьёзные неприятности.
— Уникальный тип, — восхитился Михаил. — Точнее, уникальный идиот. Времени у меня мало, а ты не настолько важная птица. Десять минут тебе на раздумья. Рассказываешь всё, что знаешь. Дальше рассказываешь чего-то, что гарантирует мне твою лояльность и чтобы ты потом от своих слов не отказался. Послезавтра говоришь на суде то, что я тебе велю. Альтернатива — убит при попытке проникновения в дом моей семьи. Ну и чисто между нами, до этого «убит» у тебя будет несколько очень неприятных часов, за которые ты всё равно расскажешь всё, чего знаешь. Но уже с мечтой, что после разговора тебя пристрелят. Время пошло.
Следователь окатил пленного таким взглядом, что мужика пробил холодный пот. Начальство варианты озвучило, по меркам Африканского корпуса — предложение разумное и весьма щедрое. Не согласился, сам себе дурак. Следователь предпочёл бы обойтись без лишней пыли и шума, но и второй вариант его устраивал, он за такую работу зарплату и получает.
— Михаил Юрьевич, — следователь достал из шкафа в углу комнаты шахматную доску и часы. — Пока клиент думает, чтобы не скучать. Предлагаю сыграть блиц. Как раз игра на восемь минут.
— Я не самый лучший игрок, Генрих Казимирович, но вы правы. Действительно, суматошный день вышел. А шахматы — лучший отдых.
Хотя Михаил сразу понял идею следователя: гораздо страшнее раздумывать над угрозами, когда тебе демонстрируют, что твоя жизнь стоит не дороже партии в шахматы — но в итоге игра его захватила по-настоящему. Они с Генрихом Казимировичем оказались шахматистами примерно одного уровня, так что партия вышла интересная и напряжённая. Наконец, Михаил положил своего короля набок:
— Признаю. Мат. Спасибо, давно так хорошо не играл. О, как раз время почти вышло? Слушай, болезный. Ждать не буду, срок раздумий сокращаю на полторы минуты. Есть чего сказать? Или я пошёл?
— Не надо, не надо, не надо, пожалуйста. Я готов. Всё, чего хотите.
— Хорошо. Всё расскажешь Генриху Казимировичу. А мне от тебя понадобится следующее. На суде скажешь: директор завода приказал тебе выкрасть младшего сына Землячкиных, чтобы обеспечить угрозами через ребёнка признание вины на суде, — и тут лицо мужика так перекосило, что Михаил понял: он своими словами неожиданно ткнул пальцем в небо, но попал. — Та-а-ак, очень интересно. Генрих Казимирович, давайте-ка, вытаскивайте подробности, сейчас пока основное. Часа вам хватит?
— Думаю должно.
— Прекрасно. Тогда пока основное подготовите, я через час как раз поеду к юристам. Буду объяснять на примере Румянцевых, что мне плевать кто и как, но любой, кто протянет руки к человеку, которому я обещал защиту — я любому эти руки с корнями и поотрываю. А пока езжу, вы уже разберётесь в деталях.
Сказано было таким тоном, что привязанного в кресле мужика начала бить мелкая дрожь, он постоянно открывал и закрывал рот, как рыба, выброшенная на берег. В слова, брошенные сейчас в сердцах, поверили оба: и допрашиваемый, и следователь.
Выйдя из подвала и вообще из здания службы безопасности, Михаил отправился в кабинет к Харитонову, это было быстрее и проще, чем гонять и так занятого начальника охраны к себе.
— Ещё раз добрый день, Дмитрий Кузьмич. Вы даже не поверите, что я сейчас узнал. Этих олухов, оказывается, послали выкрасть детей Землячкина для шантажа на суде. И они были уверены, что смогут.
— М-да. Знаете, Михаил Юрьевич, я всегда считал полезным, когда противник меня недооценивает. Но не до такой же степени? Предлагаю ввести план «малый щит». И проверка парням насчёт готовности, и заодно обкатаем схему — всегда планируешь одно, а на стадии исполнения чего-то да кто-то ошибётся. Ну и если нас считают настолько слабыми, как бы и дальше не попробовали ещё раз испугать. С дураков станется.
— Согласен, исполняйте. А я сейчас еду в адвокатскую контору. Думаю, в суде нас должен в этот раз представлять не наш человек, а сторонний адвокат, который вдобавок как раз специализируется на подобных делах. Это оставит нам свободу манёвра.
Себе же Михаил сразу мысленно поставил зарубку прямо сейчас перед поездкой отдать приказ клановой службе разведки попробовать порыться в документации завода. Если уж с похищением и попыткой шантажа до того примитивно и дёшево всё организовано, вдруг и с хранением каких-нибудь важных документов директор тоже проявит лень и халатность?
Михаил уже было собрался забрать Игоря Даниловича Землячкина и сразу ехать с ним к адвокатам, когда его поймал слуга и сообщил:
— Михаил Юрьевич, ваша сестра Мария Кирилловна просила напомнить, что она ждёт вас в своём кабинете вместе с гостем.
— Ах да… спасибо, — Михаил дал себе мысленный подзатыльник: надо же, забыл.
Машин кабинет был скорее художественной мастерской, и когда Михаил зашёл, сестра вместе с гостем как раз стояли около мольберта и обсуждали один из крымских эскизов. Дейнека оказался высоким, худощавым мужчиной. И даже не зная его возраста, и что он только недавно закончил Академию, по свежему широкоскулому лицу, по округлым, ещё не изломанным временем чертам, по любопытству, с каким поводил он вокруг глазами, и по неловкости в присутствии дворянина, можно было понять — Дейнека ещё довольно молод.
— Здравствуйте, Михаил Юрьевич, — ага, несмотря на смущение, протянутую руку он всё-таки пожал сразу.
— Здравствуйте, Александр Александрович. Я вижу, Маша уже вам в общих чертах рассказала нашу идею?
— Да. И знаете, вот честно признаюсь — я согласен. Заранее, практически на любых условиях. Позвольте объяснить, почему. Дело в том, что любой художник творит, потому что не может не творить. Но и любой художник обязательно тщеславен, потому что творит он для зрителя. Удивительно, но никто до вас не подумал, что стены домов — это же готовый холст, который увидят тысячи зрителей. Да любой художник полжизни отдаст, чтобы стать в чём-то самым первым, чтобы именно его имя потом во всех художественных академиях вспоминали с приставкой «именно он впервые сделал…»
Михаил улыбнулся: похоже, с идеей граффити — не просто рисуночек для красоты, а именно полноценную картину, произведение искусства на стене дома — он неожиданно попал в десятку, раз ученик самого Брасикова и отсюда наверняка тоже талантливый художник так вдохновился.
— Хорошо. Маша вам говорила, что мы хотим опробовать идею сначала в жилом районе нашей семьи, а как будет готово несколько штук и чего показать, то я хочу договориться с мэрией Москвы, сделать несколько таких вот рисунков уже на городских домах? Вижу, что не говорила. Ну вот, имейте в виду. Вы придумываете картину, и как она вписывается в окружающие улицы, дальше руководите работами — а бригаду с красками и кисточками я вам обеспечу. Только у меня будет одно небольшое условие.
— Какое?
— Вы берёте мою сестру как помощницу. Причём именно полноценную. Сначала подмастерьем, дальше она под вашим руководством попробует сделать сама. Условие — это должна быть её и именно её работа, которая, как я надеюсь, станет для неё через два года вступительным экзаменом в Московскую академию. Никаких попыток втихаря сделать самому, а потом поставить Машину подпись. Согласны на таких условиях?
Дейнека неожиданно весело рассмеялся:
— Вот уж точно, Михаил Юрьевич, вы действительно необычный человек, правильно про вас так все говорят. Обычно дворяне требуют, чтобы художник за деньги рисовал, а они потом будут выдавать его работы за свои. И никогда не слышал, чтобы художнику предлагали деньги наоборот, чтобы он ни за что не попытался выдать свою картину за творчество нанимателя. Конечно, согласен, тем более я же видел, Мария Кирилловна, с вами Илья Ефимович занимался? Я на первом этаже видел вашу картину и его отметку наставника.
— Да, — смутилась девушка. — Мы с ним этим летом в Крыму… почти месяц…
— Вот видите? Для меня рекомендация моего учителя, и что он аж целый месяц занимался с вами — это наоборот повод вас просить поработать вместе.
— Просто прекрасно. Маша, давай тогда, раз ты уже всё начала — ты и заканчивай. Отправишь Александра Александровича в юридический отдел, прикажешь, чтобы там всё оформили, проект договора у них уже есть, они составляли. Вы, Александр Александрович, сейчас где живёте? В своём доме или на съёмной квартире?
— На съёмной, — осторожно ответил Дейнека.
— Отлично, значит, вас ничего не держит, и вы без особого труда переберётесь сразу к нам. Маша, тогда прикажешь заодно и проследишь, чтобы Александру Александровичу сразу выделили в нашем жилом фонде подходящую квартиру с мастерской. Всё, дальше извини — ты сама, а я срочно уезжаю по неотложным делам.
И не дожидаясь, пока ошарашенная Маша начнёт возмущаться, что брат опять всё скидывает на неё, а она в этом не разбирается — Михаил торопливо сбежал.
Можно было вызвать Игоря Даниловича к себе, но у Михаила неожиданно возникла идея, на какую должность можно после всего попробовать этого человека пригласить. В этом случае тёплые личные отношения будут играть куда более важную роль, чем формальные начальник — подчинённый. Поэтому Михаил решил, что зайдёт к Землячкиным сам, продолжая тем самым поддерживать линию поведения «я дворянин, но вы старше и опытнее, потому это нас уравновешивает».
Михаил ещё в Крыму заметил, что Надежда Петровна из тех людей, кто умудряется вокруг себя какой-то неуловимой магией всё как будто структурировать, упорядочивать, выгонять хаос и наводить уют. Вот и сейчас в коридоре висит детский рисунок, на дверях кухни прикреплён бумажный цветок-оригами, какие-то другие мелочи. Семья заехала в казённое безликое жильё только утром и с минимумом вещей, но уже сейчас квартира с порога дышала в лицо каким-то домашним теплом.
Дверь открыл хозяин квартиры:
— А, проходите, Михаил Юрьевич.
— Игорь Данилович, ну я же просил. Хорошо, раз уж на вы — то хотя бы без отчества. Из уважения к возрасту.
— Вот будет возраст, тогда и будешь требовать, — из комнаты неожиданно выглянула Аня. — Миша, я тебя прибью когда-нибудь. Сюрприз меня ждёт. А с утра меня с собой взять не мог?
— Не мог. И это хорошо, что ты здесь. Поля, посидите с Вадиком пока в комнате недолго? Нам с вашими родителями поговорить надо.
Говорить решили на кухне. И удобно сесть вокруг стола, и плотная дверь хорошо гасила звуки.
— В общем, не знаю, радоваться, что мы успели в последний момент — или ругаться на ситуацию. Я очень вовремя к вам приехал. Признания и покаяния от вас решили добиться самым простым способом. Взять детей в заложники. Уголовники возле вашей квартиры — это не всё, они и к нам попытались залезть.
Землячкин на это сжал кулаки и закусил нижнюю губу, жена у него охнула. Аня же пришла в натуральную ярость, причём редкий для неё случай — потеряла контроль над собой, так что кисть правой руки окутало пламя:
— Мишенька, и где они сейчас? Пообщаться?
— Сидят в подвале и поют соловьями. Готовятся каяться на суде. Игорь Данилович, Надежда Петровна, не переживайте вы так. Это только кажется, что у нас всё тихо, и заходи кто хочешь. На деле поместье крайне серьёзно охраняется. Но отсюда, пока не закончим с судом, и всё прочее, за пределы поместья и нашего микрорайона — ни ногой. Вы здесь обустраиваетесь надолго. Аня, возьми грузчиков и с десяток бойцов. Надежда Петровна, пожалуйста, съездите вместе с Аней, заберёте из квартиры вещи, всё, чего вам нужно на ближайшие месяца три. Это чтобы с гарантией. Аня, отдам тебе на сегодня Пламена, он, как бывший сапёр, заодно проверит — не сунули в вещи заранее какой гадости, на случай, если выкрасть детей не удастся.
— Хорошо. Надежда Петровна, тогда давайте через час, я за это время как раз всё подготовлю. Устраивает?
— Конечно.
— Прекрасно, — кивнул Михаил. — А мы тогда прямо сейчас с Игорем Даниловичем едем к юристам. Считайте, этой попыткой залезть в мой дом меня очень разозлили. Я сторонник жить по закону, но раз уж нам навязывают «закон тайга — прокурор медведь», то я им покажу, что медведя можно пнуть всего один раз. В смысле, один раз в жизни.
Остальные на это неожиданно дружно засмеялись, Михаил же смутился, сообразив, что про медведя прозвучало довольно двусмысленно.
Когда машина выехала за пределы поместья, погода совсем испортилась. Сыпался и хлюпал неуёмный осенний дождь, ныл ветер, шумели и гнулись деревья, машина разбрызгивала колёсами грязь и лужи, заливая обочину мутным потоком. Землячкин долго молча смотрел в окно. Дальше, пользуясь тем, что телохранитель сидит впереди, а пассажирскую заднюю часть отделяет магическая завеса, блокирующая звуки, негромко сказал:
— Знаете, Михаил, какие бы ни были ваши первоначальные мотивы, и как бы это не звучало пафосно: но я вам обязан по гроб. Я ведь очень хорошо представляю — назовём это моральный облик — директора моего завода. А я уверен, это он всё организовал. И я слишком хорошо понимаю, что, скорее всего, случилось бы с моей дочерью, даже когда я соглашусь на все их условия.
— Возможно, спорить не буду. Если позволите мне сказать немного грубо, пока мы наедине — я не ожидал, что Румянцев настолько самовлюблённый козёл. Ну или настолько не контролирует подчинённых, если после всего случившегося вот так демонстративно плюёт мне в лицо. Если коротко, то летом я пошёл ему навстречу и не стал давать ход делу в отношении его племянника, хотя тот натворил дел на хорошую уголовную статью. Не хотелось позора родителям и дяде — как оказалось, зря. Все они в этой семье одинаковы. Но помимо этого, у меня ещё одна причина. Из-за моей сестры.
— Анечка? Извините, не понимаю. Они вроде бы летом хорошо сошлись, но в нынешней ситуации…
— Как раз именно в нынешней, как вы говорите. Они летом не просто хорошо сошлись. Мне кажется, Поля может стать моей сестре другом, одним из тех, кого хорошо если несколько за всю жизнь встретишь. Не думайте, Аня думала сама к вам зайти в гости, как мы в Москву вернёмся, просто забегалась. На самом деле она — наследница рода, вот нас дела и закрутили. И отсюда даже не смейте отказываться. Хочу обеспечить Поле хорошее образование по её выбору, чтобы она, когда вырастет, ни от кого не зависела, даже от меня. Я ведь не зря сказал, что Аня — второй человек в нашем роду после меня. И наша семья ведёт дела чуть шире московских магазинов. Это — власть, а власть, как известно, развращает. Но вы сегодня сами видели, Поля мою сестру не воспринимает как нечто высшее, недостижимое. Она видит ровесницу, они, уверен — даже ругаться и ссориться будут. И я очень хочу, чтобы так дальше и оставалось. Пускай рядом с Аней имеется хотя бы один человек, который, если что ей скажет: не дури.
— Вы и в самом деле… необычный человек, Михаил. Я ведь много и часто работал с дворянами, они же все думают абсолютно наоборот.
— Да, к сожалению. И отсюда, как всё закончится, у меня будет предложение уже к вам. Я только что говорил, что помимо магазинов, у моей семьи есть и другие предприятия. Сейчас строится завод в Сибири, есть и кое-что ещё. Не буду скрывать, вас проверяла моя служба безопасности, а ваше поведение во время аварии для меня тоже аргумент. Я не уверен, что до аварии хозяева из Румянцевых вообще представляли ситуацию на заводе. Прибыль идёт — и ладно. И я не уверен, что и на моих предприятиях нет чего-то похожего. Меня это категорически не устраивает. Я хотя и капиталист, и дворянин, но считаю, что, во-первых, к людям надо относиться не по титулу, а по делам, а во-вторых, сытый и довольный рабочий и инженер приносят намного больше прибыли, чем те гроши, которые я сэкономлю, превратив рабочих в рабов или животных. Потому я хотел бы, чтобы вы подобрали себе команду таких же, как вы людей, в чьей порядочности уверены. А дальше вы станете моим надзором, который гарантирует соблюдение норм, правил и всего остального. Верю, что один раз столкнувшись на своей шкуре с такой вот экономией и выжиманием соков, ни одна взятка или угрозы не заставят вас промолчать в отчёте, который вы будете подавать лично мне в обход всех промежуточных инстанций. Ответа прямо сейчас не требую, вы скажете мне, когда мы разберёмся с Румянцевыми. Согласны?
— Это… довольно сложное предложение. Но одновременно вы правы, Михаил. Обещаю, я подумаю. И дам ответ.