Том 2. Рожденный для мира / Том 3. Рожденный для любви

Глава 12 Поехали!

Следующее утро Михаил встретил в не самом лучшем настроении. Он собирался выспаться как следует перед испытанием, но сначала пробовал анализировать ситуацию, затем вспомнил, что обещал позвонить сёстрам. Дальше сказалась разница в четыре часовых пояса с Москвой: мозг работал со скоростью пустой разогнавшейся машины и категорически не желал засыпать. В итоге наутро будильник дважды громко принимался звонить, пока хозяин с трудом сообразил, что это по Москве пять утра, а здесь уже давно пора завтракать и скоро всем выходить на испытания. Проснувшись, Михаил почувствовал, что глаза как будто забиты песком, и веки защёлкнуты степлером. С трудом продрав глаза, Михаил доплёлся до ванной и поглядел в зеркало, искренне порадовавшись, что в силу возраста бриться ему пока не надо. Пусть бритьё и не понадобится там, куда он направляется… Потом чисто символически всё-таки провёл пару раз бритвой по щекам, снимая юношеский пушок. Традицию-примету на удачу в походе — первый раз бреешься на старте, а второй раз при возвращении — всё-таки стоило соблюдать даже сейчас.

В итоге завтракал Михаил самым последним и в пустом кафетерии, все остальные явно перенервничали и поднялись с постели заранее. Дальше быстро подхватить рюкзак и бегом в актовый зал, где вот-вот должна была начаться жеребьёвка. К его удивлению, сегодня недалеко от входа в зал появился небольшой киоск с набором винтовок и пистолетов. Сидевший там хмурый седой мужик рассерженно спросил:

— Сколько можно ждать? Ты последний и сворачиваюсь. Чего-то брать будешь? У тебя, смотрю, ничего нет.

— Зачем? — искренне удивился Михаил. — Амулеты от пули мне тоже не нужны.

— Ты маг, что ли? Самоуверенный. А там разное зверьё, говорят, водится. Магическое.

— У меня единственная задача — пройти восемьдесят километров. Не показать свою храбрость, не бороться, не побеждать африканских дикарей и не зачищать местность. Дойти — и всё.

— Ну как знаешь. Тогда бегом, там счас начнут.

При этом Михаилу показалось, что мужик на мгновение ухмыльнулся довольной усмешкой. Что же, очень может быть — это сейчас был очередной тест. Ведь профессиональных военных среди участников точно нет. Даже охотников раз-два и обчёлся, разве что тот вчерашний парень, спрашивавший про собаку. А остальные к оружию непривычны, потому, если и возьмут — исключительно придать себе уверенности. Ведь с ружьём в руках немедленно кажешься себе пятиметровым гигантом, покрытым непробиваемой чешуёй, как тролль.

Про вчерашнего парня Михаил вспомнил, как в воду глядел, его было заметно сразу: по обе стороны от него оставались пустые сидения, штук по пять с каждой стороны. Зато рядом замерла огромная собака, помесь овчарки-алабая кажется с волком. Спокойная, равнодушная даже, но было понятно — по первому же сигналу хозяина вцепится обидчику в горло. А ещё рядом с парнем было ружьё, но опять же, судя по тому, как оно «правильно» лежало и потёртому чехлу, взял его хозяин не из страха, а исключительно по привычке: идти пускай и в игрушечную — но тайгу, а отсюда имей под рукой оружие.

Дальше по залу рассеялись остальные участники, парни и девушки от шестнадцати до двадцати пяти, самые разные люди. И типичные горожане мегаполисов, и родившиеся в небольших городках провинции, которые почти как деревня. Пёстрое снаряжение, самая разная одежда. Что Михаилу весьма не понравилось — довольно много дураков взяли огнестрельное оружие. Таких сразу было заметно кого по неправильному обращению или как пистолет пытались пристроить к поясу или рюкзаку, а иных по излишне самоуверенному виду. Хорошо ещё, боеприпасы на руки они получат лишь перед самым выходом на маршрут. Конечно, в лавке заодно даже не-магам выдавали специальные амулеты, которые отведут шальную пулю всяких идиотов… Вот Михаилу придётся идти достаточно аккуратно, держа наготове щит от выстрела.

Он принципиально никаких амулетов не брал, и амулет эвакуации планировал держать так, чтобы в любой момент успеть избавиться, а ночью класть подальше от стоянки. Пусть с этим испытанием всё тысячу раз проверено и безопасно, ожёгшись на молоке — дуют на воду. Полигон — всё-таки игрушка Забытых, а летом в Крыму одного сбоя Михаилу хватило. Поэтому даже вещи у него были без каких-либо магических усилений. Точнее, пустые, но с возможностью уже самостоятельно по месту вложить то или иное плетение: идею подсказал один из бывших африканских спецов. Это дороже, сработает, может, и хуже, чем если вкладывать плетение при изготовлении сразу на заводе, зато ты абсолютно невидим в магическом диапазоне. Такие вещи, помимо прочего, будут собирать избыточную ауру тела — вокруг тебя останется виден один местный естественный фон.

— Итак, все на месте. Теперь прошу выслушать инструкции. Сейчас каждый из вас подойдёт и вытянет из ящика на столе жетон. Там будут две цифры: номер автобуса и ваш номер. Вы проходите к своему автобусу, дальше по возрастанию номеров с интервалом в километр вас высадят вдоль зоны испытания. Испытание начинается сразу, как вы пересекаете границу полигона. Подходите — и удачи.

Автобусы не меньше половины пути ехали со стёклами, переведёнными в полупрозрачный режим — свет проникает, но разобрать снаружи ничего нельзя. И лишь часа через три кураторы соизволили включить нормальную проницаемость. Все мгновенно прилипли к окнам. Дорога шла по широкой равнине, протянувшейся вдоль подножия заснеженной лесистой цепи гор. Потом свернула на невысокий перевал, дальше пошла опять та же белая лесная дорога, только вокруг горы теснились ещё ближе и с двух сторон. Вскоре дорога перемахнула ещё через один невысокий перевал, и раздалось дружное:

— Ах!

Теперь шоссе резво бежало вдоль невысокого горного хребта, который сторожили величественные кедры-часовые в мохнатых шапках первого снега, сохраняя глубокое безмолвие зимнего леса. По левую руку вдоль дороги шла полоса снега шириной метра три или четыре, а за ней послеполуденное солнце ласкало нежным отблеском медовую кору сосен и белый шёлк коры берёз. Основная масса деревьев стояла ещё скрытая в листве. Лежавшие на голой земле мелкие листья пестрели и загорались червонным золотом, а красивые стебли высоких кудрявых папоротников, уже окрашенных в свой осенний цвет, подобный цвету переспелого винограда, мелькали перед глазами. Слева от дороги простиралась обширная долина, где пока ещё царило начало осени.

Буквально через несколько километров автобус замедлился, остановился. Раскрывшиеся двери выпустили наружу облако пара и тёплого воздуха, взамен разрешив просочиться запахам первого мороза и свежего снега. Раздался голос куратора:

— Номер первый.

Поднялся растрёпанный смуглый парень, из-за свитера и штормовки казавшийся толстым. Посмотрев на остальных в салоне ошалелым и растерянным взглядом, он медленно подхватил свой немаленьких размеров рюкзак и, тяжело шагая, двинулся на выход и к лесу. Впрочем, стоило парню переступить через границу зимы и осени, как он явно взбодрился, лихо закинул на плечи рюкзак и чуть ли не бегом двинулся вглубь, сминая подлесок. Автобус же отправился дальше. Как и обещали — высаживая каждый километр нового участника. Наконец, Михаил услышал:

— Десятый!

Стараясь успокоить бешено запрыгавшее от впрыска адреналина сердце, размеренными движениями Михаил подхватил рюкзак и вышел. Волочь вещи на себе и надевать уже на Полигоне, как делали почти все остальные, кто вылезал из автобуса до этого, Михаил не стал. Закинул рюкзак на спину: руки должны оставаться свободны. Невольно «крякнул» от навалившейся на плечи тяжести. Вот за это он всегда и не любил первый день маршрута. И организм ещё не перешёл в особый, ходовой режим, который невозможно включить заранее, а только несколькими часами ходьбы по тайге с грузом. И рюкзак, полный продуктов, ещё самый тяжёлый. Михаил попробовал ногой снег, убедился, что не провалится — пусть остальные прошли нормально, будет обидно, если именно ему не повезёт. И дальше, не оглядываясь и не оставляя времени уже себе на секунду слабости и страха, пошёл вперёд.

Стоило пересечь границу времён года, а вместо скрипуче похрустывавшего свежего снега под берцами зашуршала опавшая листва пополам с землёй, в лицо дохнуло теплом и запахом осенней тайги — крепким, тонким и опьяняющим, как аромат старого драгоценного вина. А ещё раздался мелодичный женский голос, который произнёс на языке альвов:

— Добро пожаловать, участник игры «Колонизация». Игра стартовала, участие подтверждено. Напоминаю установленные вами параметры. Замедление времени — три. Агрессивность фауны — уровень юруз. Агрессивность флоры — уровень хагалаз. Условия победы — стандартные. Напоминаю, что все участники добровольно соглашаются на временное отключение в системе… — дальше шла довольно сложная фраза, которая не имела дословного перевода, но в своё время для себя Михаил её перевёл как «Три закона робототехники». Он и запомнил-то это заковыристое выражение исключительно потому, что удивился: логика развития тех же интеллектуальных систем у альвов совпадала с миром Российской Федерации. — Скрытые локации — включены. Лимит времени на достижение победы — один независимый месяц внешнего потока. Желаем вам приятной игры.

Михаил резко обернулся назад. Ну да, изнутри граница Полигона напоминала мутное полупрозрачное стекло, через которое всё-таки можно было различить, как замедленно двигаются люди в автобусе.

— Ну здравствуй, северный зверёк песец, — растерянно сказал Михаил. — Оказывается, ты догнал меня только сейчас. И ты не толстый, ты полный.

Сегодня обсуждались дела хотя и достаточно важные, чтобы решения по ним принимались на уровне членов семейного совета клана, однако скорее текучка. Встречались не в секретном подземном бункере, а в основной резиденции Воронцовых, обычный зал для совещаний с родовой защитой. Присутствовала едва ли половина совета, а наследник клана вообще уехал, занимался делами семьи во Владивостоке, и вызывать его через всю страну не имело смысла. Поэтому заявление главного финансиста прозвучало неожиданно:

— Я хотел отложить вопрос на более поздний срок, однако буквально сегодня утром получил неожиданные данные. Потому считаю необходимым хотя бы предварительно обсудить это немедленно.

— Слушаем вас, Пётр Филимонович, — согласился старший Воронцов.

— После разгрома Столешниковых я очень удачно перехватил одно небольшое аналитическое бюро, где сидят молодые, но весьма перспективные ребята. Я дал им понять, для чего и как их нанимали Столешниковы, а потом обрисовал перспективу. Или они уходят в свободное плавание, тогда без прикрытия их просто порвут те, кто пострадал от рейдерских захватов предприятий Никитой Столешниковым по рассчитанным ими схемам — даже интересоваться не станут, что мальчиков использовали втёмную. Или пареньки уходят под нашу руку. Мальчики умные и понятливые, мгновенно всё сообразили, в нашем благополучии кровно заинтересованы и рвут жилы доказать — я не зря на них потратился. Сегодня утром они передали мне прогноз. С вероятностью выше девяноста процентов кризис, запущенный Никитой Столешниковым, переходит в неуправляемую глобальную стадию. Наши планы использовать его для усиления влияния Боярской думы считаю на данном этапе вредными и нереализуемыми. Сейчас важнее сосредоточиться на спасении нашей семьи.

— Вот ублюдок, — не выдержал один из членов совета. — Я про Никиту Столешникова. Сдох ведь давно, а продолжает нам гадить. Извините, Пётр Филимонович.

— Да не переживайте. Я когда утром читал отчёт и что нас ждёт в ближайший год, особенно в разрезе идиотских действий султана в Африке, и покрепче выражения использовал. Но я хотел поднять другой вопрос. Вторая часть аналитической записки содержит крайне интересный факт. Каким-то образом, даже потеряв орифламу, Михаил Тёмников ведёт поглощение активов Столешниковых. Очень успешно и при этом оставаясь в тени. Жаль, я не знаю, где он откопал такого гениального специалиста — вот не глядя предложил бы такому человеку место своего первого зама. При этом для нас это оказалось неожиданной удачей. То, что не началось массовое банкротство предприятий Столешниковых, заметно стабилизирует ситуацию, в том числе и на долгосрочную перспективу, — финансист посмотрел на Дмитрия Воронцова, который единственный на летнем заседании Совета высказывался добить Тёмниковых. — Я хотел бы внести предложение уже напрямую договориться с Тёмниковыми о нейтралитете как с равным. В идеале — предложить гасить кризис совместно. Это усилит и Тёмниковых, но наш выигрыш всё равно будет заметно больше.

Никодим Воронцов неожиданно усмехнулся и сказал:

— Какой шустрый молодой человек, однако. Пётр Филимонович, вы сейчас будете очень удивлены. Но буквально позавчера мне пришло письмо от Михаила Тёмникова. Для начала в качестве жеста доброй воли и как аванс на переговорах он предлагает нам список двойных агентов, которых использовал покойный Никита. Чего скажете про этих людей, Андрей Кузьмич?

Глава клановой безопасности взял список имён с характеристиками и информацией из письма, несколько минут читал, затем выдал заключение:

— Дрянь людишки. Михаил Тёмников хочет устранить их нашими руками, и я понимаю зачем. Сам он ничего не теряет, при этом за счёт вот этой информации уже мы можем кое-что выгадать для себя. Я бы сказал — вполне хороший взнос на старт переговоров. И чего нам предлагают Тёмниковы?

— А вот это крайне интересно. Письмо было отправлено именное. Михаил Тёмников от имени рода признаёт планы своего деда по нашему уничтожению, приносит за них извинения и на Библии клянётся, что ничего не знал ни он, ни его сёстры. Как не знали они и про остальные дела своего деда, которые, мол, вполне тянут на государственную измену. В это вполне поверю, даже если мы правы, а его готовили на одну из теней — тогда ещё не его уровень. Далее Михаил Тёмников официально предлагает нам взаимный вечный нейтралитет и подтверждение отказа от взаимных претензий, но уже на текущем статусе. Взамен он признаёт, что фактически закончил поглощение торгово-промышленной империи Столешниковых. Да, своим мальчикам, Пётр Филимонович, выпишите премию от моего имени. Они со своей аналитикой — крайне вовремя. Что скажут члены совета?

— М-да. Очень шустрый молодой человек. Я так понимаю, он рвётся вернуть своему роду статус боярского?

— Судя по нынешним темпам, я всё меньше и меньше сомневаюсь в его успехе. Если не свернёт себе шею с идеей вассалитета…

— Глядя, как он организовал дело — вряд ли свернёт. Скорее уж перережет горло тем, кто ему попытается мешать.

— Я за то, чтобы принять предложение, — как бы подвёл итог финансист. — Более того, какие бы ни имелись амбиции у этого молодого человека, возвращение в Боярскую думу — это физический предел, который на данный момент могут себе позволить Тёмниковы. Дальше их сила, когда они принимают вассалитет вместо поглощения и на этом набирают гвардию, становится их слабостью из-за малочисленности основного рода. А вот если мы первые окажем им сейчас помощь и дадим понять, что готовы поддержать их претензии на орифламу сокола, то в будущем мы получим лояльную нам и достаточно серьёзную политическую силу.

— Согласен.

— Поддерживаю…

Члены совета высказывались один за другим, когда заговорил молчавший всё время до этого Дмитрий Воронцов:

— Андрей Кузьмич, если этот Михаил Тёмников настолько нам полезен. Не рискованно ли начинать операцию по устранению Николая Румянцева именно сейчас, с риском задеть уже Михаила Тёмникова?

— Что значит устранение Николая Румянцева? — удивился безопасник. — У нас нет таких планов. В отличие от Светлова, который свой грешок удачно смог запрятать, Николай Румянцев нам наоборот удобен. Одним фактом своего существования он уже мешает остальным кандидатам, а учитывая компромат, который мы на него скопировали в Крыму — он вдвойне удобен тем, что устраним мы его в любой момент. Нет, я не готовил никаких планов по его ликвидации. Дмитрий Никодимович, откуда у вас эта информация?

— Помните турка, которого вы мне передали как информатора? Когда я занимался дублирующим контуром по ликвидации Светлова. Этот турок ещё предавал мне информацию об отъезде из Стамбула его любовника, чтобы я мог перехватить паренька до встречи со Светловым. И вот вчера вечером турок мне передал новость, что, когда через четыре дня на Кемеровском полигоне начнутся вступительные испытания, в механизме Полигона устроят диверсию. Я соотнёс это именно с Николаем Румянцевым, который как раз участвует. Время как придержать информацию, так и передать на Полигон ещё есть, поэтому я сначала решил посоветоваться с вами…

Неожиданно для всех вскочил Никодим Воронцов. Не обращая на то, как дико выглядит такое поведение целого главы боярского рода со стороны, он отшвырнул стул в сторону, заклятием вышиб наглухо запечатанную на время секретного совещания входную дверь — видимо, не захотел тратить время на деблокаду. И выскочил прочь.

Вернулся Никодим через пятнадцать минут — и его было не узнать. Он словно постарел на десять, а то и пятнадцать лет, шагал шаркающей походкой старика. Не сел — рухнул в ближайшее кресло и тусклым голосом сказал:

— Я не успел. Как главу Боярской думы, император известил меня, что в этом году цесаревна Юлия будет поступать в университет через Испытание достойных. Я не успел. Я дозвонился по прямой связи… Испытание сместили на четыре дня раньше. Все кандидаты вошли два часа назад. Покиньте меня, пожалуйста. Дмитрий, а ты останься, хорошо?

Когда отец и сын остались вдвоём, Никодим махнул рукой — и дверной проём затянула молочная пелена. Про прочности и защите она не уступала заговорённой двери, которую Никодим снёс перед этим. Дмитрий на это лишь молча покачал головой. Отец крайне не любил демонстрировать, что вообще-то является одним из сильнейших магов клана. А тут два раза за четверть часа, вдобавок в его возрасте не очень полезно вот так резко опустошать резерв мощными плетениями.

— Налей мне, Дима, воды, что ли, из графина? Руки дрожат. Коньячку бы хряпнуть сейчас, и чтобы в стельку, как пьянь подзаборная нажраться — да голова нужна трезвая. Спасибо, выпью водички — и успокоюсь. Вот скажи. Тридцать лет я шёл к этому, а тут как судьба тыкает: остановись. Может, и правда знак?

— Отец, то, что нам придётся опять менять планы — не страшно. Ещё ни один план не выдерживал боя, но мы всегда побеждаем. Не в первый раз. И сейчас победим.

— Красиво сказано. Хоть сейчас на плакат и в агитацию запускай. Знаешь, я вот сейчас впервые задумался: а прав ли я, действительно ли оно надо? Нет, постой, послушай и не перебивай. Дай с самого начала расскажу. Про то, что я Константина убрал, вслух тебе признаюсь впервые, но, думаю, и сам давно догадался?

Дмитрий Воронцов налил себе тоже стакан воды, выпил, потом ответил:

— Секрет Полишинеля, отец. Все давно это понимают, но вслух про такое не говорят — измена. Он мог вместо брата затеять реформы, которые нам…

Раздался кхекающий, каркающий смех Никодима:

— Ничего он не мог. Константин был тряпка с завышенным самомнением, любитель развлекаться тем, что лично из ружья отстреливал бродячих кошек, собак и уличных голубей. Он мечтал о троне, но никогда бы его не получил. Его отец был готов воспользоваться правом менять порядок наследования и уже хотел поставить вторым Иоанна. Но тут Константин и подставил старшего брата.

— Константин? — растерялся Дмитрий. — Но ведь фальшивку делали британцы, я же сам читал в нашем архиве…

Никодим хитрым взглядом посмотрел на сына. Минута слабости прошла. Теперь в кресле сидел всё тот же привычный, глава могущественного рода, который как столетний дуб — морщинист корой, весь в шрамах эпох, но кряжист и несокрушим.

— Даже нашему закрытому семейному архиву можно доверять не всё. Сейчас эту тайну знаю лишь я один да Володя, остальные давно в могиле. Никита был, но и он, и все, кому он мог рассказать — тоже летом ещё черти прибрали. Теперь вот ты ещё. Что-то, может, этот Михаил ещё догадался. Очень умный мальчик. Только если и догадался, он не зря намекнул — будет молчать, и нас просит молчать. Делали фальшивую девчонку британцы. Они тогда рассчитывали отхватить кусок французской Канады или попробовать присоединить Республику одинокой звезды. Чтобы в этот момент французам и испанцам было чем заняться здесь, подсунуть наследнику девчонку, которая станет императрицей — а на неё хороший поводок. Сразу после коронации она втянула бы нас в свару с теми же французами. Только у них всё равно ничего бы не вышло, если бы не Константин. Британцы думали — это они его используют. И данные матрицы для идеальной совместимости у него выманили, и через него цесаревича познакомили. А на самом деле это он их… хе-хе… с самого начала вёл. Он же всё в нужный момент и слил, чтобы брата свалить.

Дмитрий ошалело посмотрел на отца:

— Но это же… государственная измена. На уровне императорской семьи.

— Измена. Как формально и то измена, что мы с Никитой про это не сообщили. Мне скоро ответ перед Богом держать, можно душой не кривить. Я придумал — Никитка организовал с той вечеринкой. И не буду врать, я хотел старшего брата убрать. Но не только из-за власти, он погубил бы семью. Он ведь как твой Лёнька был, такой же. Этим его Константин и держал, думал, как императором станет — Воронцовы как послушные псы при нём будут.

Дмитрий отвёл взгляд в сторону, но слова прозвучали твёрдо:

— Я понял, про что ты, отец. Ты… — голос всё-таки дрогнул. — Ты оказался прав. Я как ты сказал, внимательно проверил, что мой сын делал — и чего я по глупости помогал ему скрывать. Лучше пусть как сейчас, погиб, сражаясь за род — чем мне его своими руками казнить пришлось бы. А пришлось бы. Я ему верил, я закрывал глаза — а он бы подставил всю нашу семью. Ты прав, если бы про него узнали, то на вилы бы подняли.

— Хорошо, что ты понял. И хорошо, что ты это сейчас мне смог сказать. На своей шкуре понял, чем такая вот излишняя мягкость, ведь свой же — может закончиться. Ждал, ждал от тебя, потому у нас с тобой сейчас этот разговор и идёт. Когда получилось не только Константина свалить, но и остальных наследников, и стало ясно — Боярскую думу мы под себя подомнём, тогда мне и Никите в голову и пришёл план. Как вместо императора править, а клятву не нарушить. Тридцать лет мы к этому вместе шли, подозревали друг друга, ножа в спину боялись, да не могли друг без друга обойтись. Вот нет теперь Никиты… А мне как сам Господь говорить начал: подумай, не станет ли платой за императорскую корону наша семья?

— Отец, ты…

— Суеверный стал, думаешь, слаб стал? А ты чуть дальше подумай, не только на сегодня, а ещё и на завтра. Сначала кризис этот, нам сейчас бросать всё и род спасать, даже если упустим момент, и все планы теперь лет на десять назад откатятся. Вот подумай, можем мы сейчас Иоанна свалить? Да легко. А что дальше будет?

— Война. Несколько лет мы просидим, но дальше наш способ увидят все, и каждый захочет повторить. А мы сейчас не выстоим против всех разом. Сначала они объединятся против нас, раздавят, а дальше передерутся за корону. Три-четыре года, а потом нас вырежут, как мы Столешниковых.

— Соображаешь. Только если план на десять лет отодвинуть, второго шанса, как сейчас, может и не быть. Сколько у нас в семье скажут, что надо рисковать, играть ва-банк, ставить голову на кон, потому что риск, говорят, благородное дело? Потому ты и сядешь на моё место после Володьки. Да не смотри так. Мы с ним обсудили, что как я помру, а Володька на моё место сядет — он сразу тебя за собой поставит. У него одни девчонки, не бабам же потом семью передавать? А ты, смотрю, всё понял, хорошо понял. Запомни — нам с тобой больше других в семье дано, но потому за семью и спрос с меня и тебя больше. Помни — сначала семья, а потом остальное. Сейчас это ещё крепче запомни. Хорошо, если после моего звонка тревогу поднимут и успеют с этой диверсией разобраться. Если цесаревна погибнет, а Иоанна после этого кондратий хватит — к лету, как эта экономическая дрянь с кризисом загорится, то смута начнётся. И вот тут я первый встану за то, чтобы в нынешней ситуации вокруг Анастасии регентский совет из равных собирался, чтобы ни у кого даже мысли не возникло ей мужа нужного подобрать. Почему — понимаешь?

— Понимаю. Судьба Бурбонов, которые с властью лишнего заигрались, всё по дурости потеряли, а теперь с чужбины смотрят и локти кусают, меня не устраивает. Хотя и лучше так, чем как в Китае. Ещё… не думал, что скажу — но этот Михаил показал, что парень он ушлый и скользкий. Что в июне под Ярославлем, что в Крыму. Может и тут сам выкрутится, и цесаревну вытащит. Ему тоже смута ни к чему, он тоже семьёй рискует.

— Может быть, может быть… Хе… Вот уж не думал, летом рассуждал — не перерезать ли этому Михаилу горло, а сейчас пойду свечку ему за здравие ставить в церковь. Чтобы, как говоришь, и сейчас вывернулся к нашей общей пользе. Вот уж точно судьба.