Танец Ведьмы

Глава 8. Летящие в бездну

Глава 8. Летящие в бездну

После пробуждения Лане потребовалось десять минут, чтобы вернуться назад к реальности. Ей опять снился сон о наполовину стёртом, словно соскабленные знаки со свитка, прошлом. Она приближалась к точке слома, после которой снова сорвётся и заблокирует себе часть воспоминаний от отчаяния. Вновь заставит себя считать мужчиной, чтобы служить внушённому, ненавистному долгу из чувства вины. Это было её личным проклятием, неизбежным циклом, как восход и закат солнца. Но пока… Она ещё чувствовала себя живой, а вечный, древний лес щедро делился с ней силой. Сквозь приоткрытые створки окна доносились трели птиц и запах лесных трав. Лучина Матери уже робко смотрела над кромкой деревьев, а значит, давно перевалило за полдень. Со вздохом поднявшись и скривившись от боли по всему телу, девушка оделась в чисто выстиранную, прочную дорожную одежду и вышла из комнаты.

В этот момент она ощутила вспышку чужой Воли неподалёку от дома. Волосы встали дыбом на затылке: она прежде не сталкивалась с такой острой, узконаправленной Волей. Она была не очень сильна, но заточена, словно стилет.

«Охотники, даже сюда добрались?» — пронеслось в голове у баронессы, пока она забежала назад в комнату, схватила клинок и бросилась наружу. Вылетев в двери и едва не скатившись по лесенке, Лана застыла в боевой стойке, оглядывая пустой двор.

До самой кромки леса, окружающего дом ведьмы, она не видела ни одного человека, не считая самой Ульмы, которая сидела неподалёку от входа на грубо выструганной скамейке и, склонив голову, казалось, молилась.

Спустя секунду ведьма приоткрыла один глаз и кивнула подопечной:

— Доброе утро, Принцесса. Спала бы ещё — раны быстрее затянутся. Сейчас я закончу и накрою стол.

— Спрячься в дом, ты не видела никого подозрительного? — навострив все свои чувства, напряжённо ответила Лана подруге.

— Белая, ты не с той ноги встала? Мы в моём домене, здесь по определению самая подозрительная — именно я! — задорно ответила красноволосая и прикрыла глаза.

Лана вновь почувствовала вспышку Воли. Сейчас она видела её: узкий пучок, направленный куда-то в сторону чащи леса, подобно брошенному с немыслимой силой клинку. Никогда прежде барон не видел такого виртуозного и узконаправленного воздействия, но это было не главное. Главное было то, что его совершала женщина.

— Ты использовала Волю… — ошеломлённо произнесла блондинка, разглядывая подругу.

— То, что ты называешь Волей, — это всего лишь часть целого, проявление мужского начала, которое есть в каждом из нас. Даже во мне, — задумчиво произнесла ведьма, открывая глаза и вглядываясь в далёкую чащу. — Ты это делаешь постоянно, но почему-то не слишком этому удивляешься. Безусловно, в женщине мужского начала меньше, и сформировать Волю, как и использовать её, намного сложнее. Но это вовсе не является невозможным. Или ты считала, что женщины вовсе лишены Эго?

— Это противоречит всему, что нам рассказывают о Воле. Она, как и Путь Меча, доступна лишь мужчинам знатного происхождения. Иногда ещё бастардам знатных родов. Но никак не женщинам, — горько воскликнула Лана, убрав клинок в ножны и присаживаясь на скамейку рядом.

— Это очень удобный способ удержать власть. Тебя учили управлять Волей. А вот крестьян этому не учат. И уж тем более этому не учат обычных девушек, которых, словно ценный скот, планируют выгодно выдать замуж. В каждом из нас есть мужское и женское начало. Эго — твоя решимость, гнев, воля идти до конца. Это мужское начало. Но есть и другое. Ид. Ты чувствуешь, когда я рядом, — мягкий голос, тепло в груди, страх за меня. Это тоже сила. Просто её не учат использовать в ваших землях, — ведьмочка, вдохновившись оказанным вниманием, вновь принялась читать лекцию, размахивая свободной правой рукой, оставив голову удобно лежать на плече более рослой подруги.

— Чёрт, это выглядит злой насмешкой. Тогда я окончательно отказываюсь понимать, ради чего я всё это пережила. Я владею Волей, потому что отец вылепил из меня…

— Мужчину? Я же объясняла, маги с работой не справились. Изменив твою плоть и покорёжив сознание, заперли в суперпозиции. Обмен веществ у тебя ближе к мужскому, что подстёгивает твоё Эго, сдержанную агрессию и самоуверенность, что питают Волю. Потому ты можешь сражаться так хорошо. Также частичным переменам подверглись внешние половые органы. Но внутри большая часть твоего тела — всё ещё женская. Немного подумав, я, кажется, поняла, почему всё так получилось. Ты помнишь тот день? — ведьма запросто прислонилась к Лане плечом, не открывая глаза, всем своим естеством излучая заботу и ласку. Блондинка прогнала прочь нахлынувшую волну паники, собралась и ответила:

— Их было трое. В балахонах, лысые и слепые. Я не запомнила их имена, да не уверена, что вообще их слышала. Мне было чуть больше восьми, а боль и страх были такими, словно тебя выворачивает наизнанку, — девушка вздрогнула, едва сумев подавить тошноту. Жёлчь, подступившая к горлу, жгла нёбо. — Я не хочу больше об этом. Ты… сможешь меня починить?

— Ты уже не малышка, не владеющая Волей, в моих силах освободить твой разум, но без Сердца плоть я исцелить не смогу. Я всю ночь размышляла, думаю, что ларийцы не смогли завершить твою трансформацию как раз потому, что ты пробудила своё Эго, что подавило их дальнейшие попытки воздействия на твоё физическое состояние. Это же сейчас мешает и мне, — хмуро ответила ведьма.

На пару мгновений Лане показалось, что это лишь часть правды. Ощущение, что красноволосая сгорает от чувства вины, только усиливалось. Ведьма отстранилась и, поднявшись на ноги, отряхнула платье, после чего поманила баронессу за собой:

— Ладно, хватит об умных вещах говорить, а то я вижу, что ты половину мимо ушей пропускаешь. Пойдём лучше покушаем. Обещаю, когда мы доберёмся до Сердца, я объясню, как именно собираюсь помочь.

***

Минуло ещё два долгих дня, прежде чем Лана смогла полностью оправиться от раны и вернуть себе силы. Всё это время она посвятила тренировкам, постоянно увеличивая нагрузку: пережитое на пути через Чащу укрепило её решимость идти до конца. Сейчас тело подчинялось ей почти так же хорошо, как и три года назад. Но вот Воля была нестабильна: прежде заглушенные мысли и чувства истощали самоуверенность, внутренние колебания могли привести к тому, что клинок подведёт в бою. Прежде чем идти дальше, с этим нужно было наконец разобраться.

Во время занятий она частенько ловила на себе скорбные взгляды хозяйки дома. Вот и сейчас она смотрела, но не как на диковинную зверушку или скот, ведомый на бойню. Скорее, словно на близкого человека, больного чем-то смертельным. Блондинка привыкла следовать своим инстинктам — иначе никогда бы не доверила Сэру даже Её Величеству, если бы не почувствовала решимость королевы выполнить своё обещание. И она буквально чуяла грядущие неприятности, хотя и не понимала даже приблизительно их масштабов. Но в любом случае собиралась выплатить долг: на собственную жизнь она давным-давно махнула рукой, и смерть совсем уже не страшила. Скорее, даже наоборот — обещала заслуженный отдых от долгих страданий.

— Ну и чего ты куксишься? Всё, я готова, можем уже отправляться, куда ты решила. Только сначала у меня к тебе тоже будет условие.

Лана взмахнула клинком — рассечённый крест-накрест воздух жалобно взвыл. Кисть и плечо уже слушались превосходно, а небольшой шрам, оставшийся от укуса, был совсем незаметен на её теле. Бросив клинок в ножны, она поправила рукав крепкого холщового кафтана, окрашенного в тёмно-синий цвет, и попыталась загадочно улыбнуться. Но была вынуждена признаться — у ведьмы это получалось определённо таинственней и лучше.

— Да? И какое же? Хорошенько подумай над тем, что ты скажешь дальше. Ставки очень высоки. Я ведь могу это твоё условие и принять… — дёрнув левым ушком и убрав сбившуюся в сторону прядь алых локонов, пропела колдунья.

Лана в очередной раз ею залюбовалась. Она встречала множество красивых женщин, но никого столь же грациозного, как эта лесная чаровница. Она была прекрасна, как мраморная скульптура, выполненная руками не иначе как самого Бога-Кузнеца. В немом обожании, что вызывала эта краса, не было ничего плотского — лишь эстетическое восхищение. Блондинке пришлось себя одёрнуть, чтобы ответить с небольшим запозданием:

— Прежде чем мы пойдём к Сердцу Леса, ты назовёшь мне своё имя, а я тебе назову своё. Если я собираюсь ставить свою жизнь на кон ради того, чтобы тебе помочь, я хочу, чтобы мы были товарищами по оружию, а не случайными незнакомцами. Давай совершим этот обмен. Тебе не следует меня бояться.

Ухмылка ведьмы стала самую капельку пугающей и нехорошей. Прищурившись, она медленно ответила, как будто чеканя каждое слово:

— Принцесса, ты сама себя закапываешь всё глубже и глубже. Что ты будешь делать с моим именем? Ты ничего не сможешь от него получить. А вот я, узнав твоё, стану способна на многое…

— Прекрати играть в злодейку, тебе это не идёт. Это вопрос доверия, Алая Ведьма. Признайся — ты ведь просто боишься. Вот и мне страшно. Надеяться на кого-то — это всегда страшно. Ты права, я понятия не имею, кто ты такая и на что способна. Но если уж наши жизни связаны, пусть и ненадолго, я хочу тебе доверять. И хочу, чтобы ты доверяла мне. Лишь так мы сможем сражаться, не жалея себя, и победить. Я выучила этот урок три года назад — у меня тогда был один такой человек. Можешь мне не объяснять свои тайны. Сейчас они не имеют значения. Важна только ты и то, что я желаю помочь.

Изумрудные глаза напротив на мгновение расширились в удивлении. А потом, откинувшись назад, женщина захохотала. Она долго смеялась, но в этих звуках было столько боли и одиночества, что сердце застыло в груди. Лана нахмурилась — она уже понимала, что ведьма откажется. Наконец, отсмеявшись, красноволосая вновь посмотрела на неё и смахнула с уголка глаз слезу.

— Я согласна. Это ты, всё же это именно ты… Пускай! Ко всем предельным владыкам осторожность! Я слишком устала быть одна. Но раз ты сама предложила вести в этом танце, тебе следует и начинать.

— Лана Грейсер, — склонившись в типично мужском полупоклоне и галантно приложив руку к груди, представилась сребровласка. — Я неудачница, лгунья и убийца, не нашедшая себя в мирной жизни. Умею только сражаться и есть. Много есть, в чём ты могла убедиться. Но не против расширить горизонт познания новыми навыками. Впрочем, нет, есть у меня ещё один настоящий талант — мне везёт на встречи с по-настоящему хорошими людьми.

Ведьма взмахнула рукой, преобразовав своё скромное домотканое платье в более приличествующий наряд. Белый шёлк заструился по коже, серебряное плетение образовывало загадочные узоры, а в центре груди была небольшая брошь — порванный изнутри клинком круг, обозначение завершённого цикла. Точно такие же знаки Лана встречала по пути в Чаще. Голос, нежный и шелковистый, зазвенел переливами далёкого ручейка — болезненно прекрасный и сейчас лишённый эмоций, словно всё показанное прежде было всего лишь спектаклем.

— Моё имя — Ульма Кроу. Я падшая королева забытого Харграна и всех его проклятых душ. В прошлом — рабыня владыки демонов. Ныне я иду путём Разрушения, желая разорвать круговорот страданий. Последняя из альвов, сгубившая свой народ, принимает твоё внешнее имя, баронесса, и дарует тебе своё!

Лана вздохнула, сделала шаг вперёд и крепко обняла колдунью, прижав её к груди. Как бы ни пыталась та казаться безразличной и даже зловещей, но болезненный надрыв в голосе, едва заметная дрожь её выдали. Девушка-рыцарь ничуть не сомневалась в том, что ведьма сказала ей сейчас правду. И была абсолютно уверена, что далеко не всю. Но привязанность и её боль были вполне настоящими. Блондинка достаточно долго вглядывалась во мглу, чтобы понимать: у тех, кто летит в бездну, есть лишь один только путь, если им кто-то не протянет руку. Пусть даже такой же несчастный, обречённый на скорбный конец.

— Долго репетировала? В нашем столичном театре тебе драматические роли играть бы не дали — ты, солнышко, переигрываешь. Все эти «Я зло! Я тьма! Я весь наш мир кусь!»... Меня этим не проймёшь и не обманешь. Так что переодевайся, возьми что-нибудь перекусить и потопали бить морду тому, кто тебя обижал. Похоже, у тебя это личное, — выдохнула на ухо замершей, почти окаменевшей ведьме Лана и усмехнулась, почувствовав, что плотина самоконтроля переполнена и прорвана волной благодарности и жарких, очищающих слёз, которым, к сожалению, не суждено было пролиться в её кафтан.

Ведьмочка была воспитанной и культурной, так что, вместо того чтобы рыдать как крестьянка, осторожно промокнула уголки красных глазок возникшим из пустоты платочком, неуверенно улыбнулась и кивнула:

— Идём.

***

Ветер, северный, злой и холодный, выл волком, срывая листву и заставляя её танцевать. Едва они покинули уютную долину между двумя холмами, где был домик ведьмы, как погода мгновенно переменилась: грозовые тучи заволокли горизонт, а толстые, многовековые деревья трещали от яростных порывов. Лана и Ульма, связавшись верёвкой, перебегали от одного укрытия к другому, местами им приходилось вовсе ложиться и ползти по холодной земле, чтобы их не унесло в небеса. Вой и треск стояли такие, что было невозможно различить голоса, а когда вдали, в сторону возвышающегося над лесом холма, ударила ветвистая, фиолетовая молния, Лана впервые по-настоящему почувствовала удар Чащи Леса.

Крепкие дубы в несколько десятков обхватов задрожали и стали призрачными, белыми силуэтами, отпечатанными на сетчатке глаз. Зов, рвущий и терзающий волю, обрушился на разум переливами знакомых голосов. Призрачные, далёкие крики сестры, умоляющей о спасении, смешались с мстительным, зловещим хохотом отца. А над всем этим довлела могучая, переполняющая душу страсть. Она жила в каждом движении, каждом вдохе, агонизирующим мучением напоминая о себе, возвещая каждый успешный шаг вверх по холму — вспышкой ослепляющего наслаждения, от которого ноги слабли и хотелось стонать. Дух, потерянным наблюдателем, взирал на собственное тело со стороны расколотых аметистовых небес и одновременно страдал от оков смертной плоти.

Ульма, двигаясь немного позади своей спутницы, тревожно крикнула. Грохот беснующейся Воли заглушил её голос, но Лана среагировала сама. Разум за телом уже не успевал, ошеломлённый эмоциональной перегрузкой, но тренированные мышцы с рефлексами и без него справлялись неплохо. К ним из ближайшего кустарника бросились пятеро низкорослых, на пару голов меньше баронессы, но плотных карликов. Они были абсолютно обнажены, а на широких, сплющенных лицах застыла тупая гримаса злобы, похоти и наслаждения. Примитивное копьё с наконечником из камня, бегущий впереди мутант бросил в Лану почти в упор, а после того как она лёгким движением длинного меча отбила снаряд в сторону, до него, кажется, дошло, что он остался без оружия. Оформиться и настояться эта простая мысль в голове не успела — её сдуло лазурной волной, сребровласка перепрыгнула на бегу через его труп и с тихим, кровожадным урчанием бросилась на четырёх оставшихся.

Остановиться было уже невозможно, её подхватил ураган насилия, страха и возбуждения. Она разрубала тела на части, неэкономно тратя энергию, словно какая-то дикарка или же Айр, и чувствовала от этого окрыляющее наслаждение. Но первичная директива, накрепко врезанная в сознание, оставалась для неё неизменной — защитить Ульму, что тряслась, как осиновый лист от порывов ветра у неё за спиной. Двумя могучими взмахами клинка, наполненными Волей, она прикончила жалких противников и, окрылённая победой, бросилась назад — за похвалой. Но ещё по пути струящийся в жилах фиолетовый яд, мучительный и приятный одновременно, на пару мгновений растворился в бесцветном дыхании пустоты.

— Ты… сказала, что я устойчива? — прохрипела она, закрыв ведьму спиной и вглядываясь в тени Чащи. — Но крышу мне рвёт как никогда прежде. Ещё немного — и я сама брошусь в чащу, пока не знаю, правда, с какой целью — то ли убивать, то ли… кхм.

— Определённо убивать, у тебя пока других альтернатив нету, — мерцая фиолетовым отблеском в глубине зелёных глаз, откликнулась Ульма. — Поверь, будь на твоём месте любой другой человек — он бы уже высмаркивал содержимое головы через нос. Мы проникли в древний Домен, веками служащий укрытием и тюрьмой этой сущности. И она тебя хочет и жаждет. Как часть себя. Твой отец был здесь… много лет назад. Ты была зачата ради этой встречи. Но я ей тебя не отдам — вместо этого мы подчиним эту тварь и посадим на цепь!

Лана ответила на это хриплым рычанием. Кажется, только что она слышала что-то важное, но было уже безразлично. Из кустарника ударил град стрел — с нелепыми, но острыми каменными наконечниками. Она их смела банальным взрывом своей воли, отчего на несколько секунд осталась без прикрытия ауры. Мелких уродцев было вокруг слишком много, она чувствовала, как те копошатся во тьме, словно жалкие черви, желая причаститься их плоти, выпить их крови, насладиться их воплями. На большее местные были уже не способны — в отличие от Свежевателей ими не управлял чей-то разум, а лишь чистый инстинкт. Жрать. Убивать. Размножаться.

Перехватив подругу за талию, Лана закинула её себе на плечо и длинным прыжком избежала нескольких выстрелов, а затем направила Волю в ноги и побежала, прорываясь сквозь встречные потоки ветра словно таран. Десять минут сумасшедшего бега — и среброволосая почувствовала, что недоросли отстали, короткие мускулистые лапы не могли их нести с той же скоростью. Гортанные крики раздавались всё ниже по холму, когда запыхавшаяся баронесса остановилась и спустила с плеча красную до корней волос ведьму.

— Это и есть твои стражи? — встряхнув подругу за плечи, чтобы привести в чувства, спросила блондинка. Ульма покрылась потом и тяжело дышала.

— Да чёрта с два, у них даже Воли нет, потому мы не смогли их почувствовать издалека. Похоже, это остатки жителей Лангарда, что скрылись в этих лесах. Стражи дальше, ты сразу поймёшь, как только их увидишь. Ууу, синяки останутся! — раздосадованно ответила красноволосая, потирая аппетитную задницу в которую угодило несколько стрел, но ведьма смогла себя защитить хлипкой аурой Воли. — А тебе лишь бы меня потискать? Зачем схватила? Я и сама бегать умею.

— Мы оказались в окружении, времени не было объяснять. И вообще, прекрати скромничать и согласись — тебе понравилась эта небольшая поездка, — ухмыльнулась блондинка. Бесцветная вспышка прошла, её вновь наполняло безумие, а Ульма казалась до ужаса вкусной — настолько, что Лана с трудом подавляла желание её укусить.

Крики карликов снизу по холму всё ещё слышались, но они явно не спешили подниматься вверх вслед за беглецами. Баронесса нахмурилась — вряд ли это предвещало им что-то хорошее. К тому же даже сейчас был уже полдень — он чувствовал, как кровь просто кипит от неистового Зова, доносящегося отовсюду. Дыхание становилось жарким, а во рту чувствовался постоянный привкус крови. Девушка бросила взгляд на Ульму:

— Ты сможешь как-нибудь нас защитить? Боюсь тебя покусать, я серьёзно, а это… оно лишь крепчает.

— Я и так делаю всё, что могу, — хрипло, с какой-то истомой ответила ведьма, пряча глаза и стараясь не смотреть Лане в лицо. — Но мне приходится защищать нас обоих. Осталось немного, на вершине холма — руины старого храма. Артефакт наверняка там, я чувствую его. Да и ты тоже.

Её щёки алели, глаза блестели, Лана лишь усилием Воли смогла отвести от девушки свой взгляд и продолжить путь наверх. Тяжело дыша, Ульма пошла за ней следом.

— Так вот какие желания в женщинах пробуждает полуденный Зов… — задумчиво пробормотала баронесса, на что подруга лишь фыркнула.

— Ты уже взрослая девочка, пора бы узнать, откуда дети берутся. Но пойти к храму днём всё равно лучше, чем ночью — иначе бы мы не добрались. Давай, ещё один рывок, мы почти пришли.

— Не понукай — ещё не оседлала. Хотя потаскать тебя на руках я не против, — весело ответила Лана.

Её до предела напряжённая Аура бесцветным маревом окружала всё тело, дрожала и гнулась, ярко-синий слой оруженосца сносило мгновенно, на что уходило множество сил. Но этот способ позволял оставаться в сознании и не сделать ничего очень глупого. Пять минут бега — с одышкой и полной самоотдачей, хотя в обычной ситуации Лана бы даже не запыхалась. И вот, деревья расходятся в стороны, обнажая совершенно лысую вершину холма, где возвышаются древние руины. Никакого величия, розового мрамора или лепнины — когда его строили, чтобы запереть чудовище, люди ещё едва научились добывать огонь. Но он всё равно подавлял ощущением чуждости и могущества.

Каменные мегалиты были водружены неведомой силой друг на друга и стояли кругом вокруг алтаря в центре. Просто и без украшений, и даже не залитого кровью. Но на нём было то, что Лана сперва не увидела. Её глаза отказывались воспринимать то, что видели, мозг не мог переварить поступающую информацию, плевался и молил, чтобы его усыпили. А могучие, размеренные удары, от которых вибрировал мир, — продолжались. Как и сто лет назад, как и тысячу. Упавшая на землю фиолетовая звезда искажала вокруг сам воздух, она парила над алтарём, меняя форму и переливаясь, сохраняя в своём хаосе лишь одно постоянство. Единственное, что мог осознать любой смотрящий: она никогда не была частью этого мира.

Защита Ауры треснула и разлетелась сотней осколков. Лана едва могла разобрать, что ей кричит ведьма:

— Когда мы доберёмся до артефакта, он пробудится. Мне потребуется… несколько минут, чтобы завладеть им. Не дай им добраться до меня в это время.

Утвердительный рык был ей ответом. Лана уже себя попросту не осознавала. Она стала просто воином, давшим клятву защитником. А впереди подступал враг. Её первичный инстинкт, основа и истинный якорь всего её существования, был обнажён, словно нерв, и приказывал ей лишь одно: хотя бы в этот раз не облажаться и спасти объект клятвы.

Издав дикий рёв, воин утратил остатки контроля над собой и побежал вперёд. Навстречу ему выступили фигуры, скрывавшиеся за каменными блоками. Воин с разбегу прыгнул к ближайшему из них: мощный старик, на две головы выше, был одет в истлевшие шкуры и имел голову орла. Он встретил удар жёстким блоком птичьих изогнутых когтей, взметнулась фиолетовая аура, воина откинуло назад. Но, приземлившись на ноги, он сразу же бросился обратно, когда услышал женский крик, предупреждающий об опасности.

Он заметил слева от себя серебристый отблеск и отпрыгнул в сторону, едва разминувшись с ударом второго стража: щуплый и быстрый, с головой богомола, он орудовал двумя ржавыми металлическими клинками. Старик ударил, целясь в голову, а богомол проскользнул назад, намереваясь вонзить кинжал в спину. Стражи сражались молча, но фиолетовая Воля, излучаемая ими, пульсировала всё чаще и чаще. Воин зарычал и бросился вперёд, намереваясь поднырнуть под удар старика, но когти оказались быстрее, они полоснули его по плечу, вызывая вспышку боли и ярости. Он направил их в собственную ауру и полоснул старика в бок, проскочив мимо него, после чего мгновенно обернулся и успел отбить клинки богомола, который бросился за ним следом.

Мысли на пару мгновений очищаются, чужая Воля пыталась проникнуть в его суть разума и памяти. Туда, куда Ланн не хотел погружаться. Он противился ей, размытое движение клинков богомола перед глазами отбил чисто на рефлексах, тело двигалось само, хотя разум уже кричал в агонии. Издалека парень услышал знакомый крик. Но у него не было даже мгновения, чтобы обернуться: вспышка фиолетовый ауры, и старик с выпирающими из разрубленного бока внутренностями посылает вперёд свои когти прямо над головой пригнувшегося богомола, Ланн отбивает их ударом меча, но мгновение спустя принимает лезвие богомола в бок.

Кровь бурлит, движения противников на мгновение замедляются, и воин отпрыгивает назад: он понимает, что не успевает, понимает, что забыл что-то, что-то важное. Но перед потоком чужой воли, пульсирующей подобно ударам сердца, разум ускользает в пучину, всё глубже и глубже, на дно его памяти, к двери, что он навсегда закрыл для себя и запечатал цепями. Он наконец узнаёт этот крик, это кричит Сэра. Цепи рвутся, всё сразу становится на свои места: перед Ланном два его отца.

Ещё двое обходят с двух сторон Сэру слева от него. Он бросается к ним, на бегу заряжая клинок Волей и длинным прыжком успевает добраться до отца, который стоит к нему спиной, лезвие проходит его насквозь, разрывая позвонки и пробивая сердце. Барон не мешкает, он боится не успеть, второй отец находится чуть дальше сестры и целится в неё копьем, Ланн успевает отбить удар вверх, сестра пробегает мимо и бросается к алтарю. Надо дать ей время.

Шаги отца с головой богомола позади, свист клинка и вспышка его ауры смешиваются со звуками тока его собственной крови, ненависть разрывает его изнутри от удара в спину, ненависть, которую Ланн направляет в клинок, рассекая отца с копьём надвое, несмотря на попытку парировать древком. Он слышит голос отца, разрубая его перед собой, он слышит голос отца позади. Он слышит его в себе. Ланн перекатом уходит в сторону, рана на спине ударяет вспышками боли, лишь добавляя злости. Холодная, обречённая ненависть заливает разум, а вторя ей он слышит безумный хохот. Отец с клинками кидает в него левое лезвие, парень отбивает его и бросается навстречу, вгоняя меч между рёбер. Кровь на его клинке, зверь в глубине его разума рвётся с цепи.

Огромный отец с бородой старца идёт к Сэре. Ланн бросается ему наперерез и отражает удар когтей справа, но слева они впиваются ему в плечо. Ланн сознательно пропускает этот удар, чтобы иметь время перехватить меч остриём вверх и ударить в мерзкое лицо, острие входит точно под бороду, пробивая гортань, барона обдаёт потоком свежей крови, он упивается ею, пятясь назад.

Остаётся только одно. Сэра. Зверь внутри ликует: «Возьми её!» — требует он голосом отца, «Сделай эту непослушную сучку своей!» — с каждым ударом сердца. Ланн кивает собственным мыслям, вырывая меч из падающей туши отца. «Конечно, я всё сделаю как надо, папа. Я ведь стал продолжением твоей Воли. Таким же выродком, как ты».

Оскалившись, Ланн оглядывается по сторонам, удостовериться, что все отцы убиты. А потом переводит взгляд на Сэру, которая испуганно смотрит в его сторону. Барон рычит, делает шаг вперед, а потом заносит меч и пронзает себя в грудь собственным клинком. Ноги подгибаются, и Ланн падает на землю. Стук проклятого сердца замолкает, он слышит, как кто-то зовет его по имени. Открыв глаза, он видит сестру, он плачет.

— Что же, Сэра… Ты всегда была слишком добра.