Танец Ведьмы

Глава 10. Конец вечности

Глава 10. Конец вечности

— Рассказывай, — прогрохотал барон Хардебальд, Хранитель Севера и властитель окрестных земель.

Старик удобно расположился на высокой завалинке и прицельно метал полена в стоявшего напротив Айра, вооружённого топором. Быстрый бросок заканчивался сухим треском, и разрубленная надвое деревяшка завершала свой полёт около двух больших куч заготовленной древесины по бокам от гвардейского сотника.

— А чё тут рассказывать? Ваши соседи в край охренели, с ними не договариваться, а резать всех через одного надо. Королевский приказ им не приказ, а сомнительная рекомендация, которую можно выполнять, а можно нахер послать, — зло произнёс Айр и быстро дёрнул головой, едва разминувшись с летевшим в лоб, по хитрой траектории, поленом.

— Сквернословить при старших не моги! — недовольно предупредил старик, растрепав длинную кустистую и совершенно седую бороду, которая ему доходила до середины могучей груди, одетой только в простое холщовое рубище. Барон не гнался никогда за комфортом и своих многочисленных учеников от этого отучал.

— Приношу извинения. Вырвалось, — искренне произнёс Айр и машинально прижал правую руку к груди. На миг его равновесие сместилось, и следующий бросок старика угодил ему в брешь обороны, больно стукнув в плечо. Он мгновенно вернул равновесие и следующие два снаряда лихо разрубил один за другим. — Но я бы не стал рассчитывать на их помощь, если случится что-то серьёзное. Они мало того что друг на друга клыки точат, так ещё их баронства и сами пострадали от набегов зверей из Чащи.

— Нихрена их жизнь не учит! Словно не бароны, а стадо баранов. Я ж слал им письма, когда там засверкало, предупреждал, что жареным пахнет, — зло сплюнул в сторону старик, окинул взглядом внушительных размеров горку порубленных брёвен и по-свойски кивнул. — Пойдём в баню. Ты дрова хватай и воду потом натаскай, а я пока печь затоплю.

— Так точно! — резво козырнул парень.

— Да расслабься ты. Чего такой напряжённый? Лесные твари — это всё же беда куда меньшего калибра, чем вторжение свежевателей. Так что считай, что приехал на отдых в деревню, к любимому дедушке! — Хардебальд ловко соскочил с груды дров и поморщился — при приземлении сустав левой ноги у него неприятно хрустнул.

Айр кивнул и, взяв порубленные брёвна в охапку, направился к бане. Хранитель Севера направился следом, тепло глядя в спину юному великану.

Всё-таки, несмотря на железную волю, годы давали о себе знать. Старый рыцарь прекрасно понимал, что его время ушло. С каждым новым днём становилось всё тяжелее вставать по утрам, кости неприятно скрипели, застарелые раны ныли, а тяжёлый латный доспех, с которым за годы он сжился как со второй кожей и носил как пушинку, впервые начал давить на спину во время походов. И пусть вся его жизнь была звонкой, как бронзовые фанфары, гремящей легендой — сам Хардебальд прекрасно знал, что на самом деле за ней стоит пустота. В отличие от Байрна Грейсера — он никогда не был настоящим героем, а скорее осторожным и последовательным прагматиком, который избегал боёв, в которых нельзя победить. Именно поэтому смог дожить до столь преклонных годов.

Но настоящий герой, на которого он мог всегда опереться, уже покинул этот мир. Айр Лотаринг — очень напоминал старику этого парня, каким тот был очень давно, еще до начала проклятого похода на Север, три десятка лет назад. Такой же сильный, искренний и весёлый, с горящим от творящихся несправедливостей взглядом, и могучими кулаками способными защитить правду. Он шёл через эту жизнь словно таран, принимая все опасности и невзгоды на голую грудь. За что и поплатился, сразившись с силой, что сначала сломала его, а затем и всю его жизнь.

Последние годы перед смертью Байрна Грейсера они почти не общались — слишком раздражительным и параноидально подозрительным тот стал. Его железную волю долго подтачивал злой недуг, лишая сна, коверкая мысли и медленно, но неотвратимо ломая сознание. Ларийские маги лишь разводили руками, а вино, к которому он излишне пристрастился, лишь усугубляло проблему. Видя все это, Хардебальд поступил словно трус и отстранился, не в силах помочь и не желая наблюдать за падением своего лучшего и самого талантливого ученика и близкого друга.

Это было настоящим проклятием. Ценой, которую Байрну пришлось заплатить за обладание той женщиной. Слишком красивой для этого мира и слишком сломанной для того, чтобы жить. Её невозможно было спасти, но Грейсеру всегда было плевать на шансы — и он это сделал, отсрочив предрешённый конец на долгие десять лет. Всего десять лет счастья взамен на собственную душу и будущее. Стоило ли оно того? Байрн верил, что да, ведь он оставил наследие, что должно было его превзойти.

Пока Хардебальд задумчиво смотрел, как пылают в печи дрова, Айр успел принести две бочки, где в холодной воде студились несколько кувшинов с вином. Рухнув неподалёку на лавку, Лотаринг сначала протянул один старому наставнику, а затем уже сорвал восковую печать со своего и, вытащив пробку, с наслаждением напился.

— До меня доходили слухи, что Ланнард в столице угодил в переплёт, — гулко пробасил Хардебальд.

— Он зарубил графа Найруса и барона Гофарда, а затем сбежал из столицы. У меня приказ от Его Величества при встрече арестовать Грейсера на месте и доставить в столицу, — отрапортовал молодой рыцарь.

— И что будешь делать? Он ведь сюда пойдёт, больше некуда. А я ему не откажу в защите.

— Я присягу давал. Так что при встрече, конечно, постараюсь схватить, — безжалостно ответил парень, а затем хмуро добавил: — Если, конечно, узнаю. Так что вы уж постарайтесь мне и бойцам из гвардии этого преступника не показывать. Ещё следствие выяснило, что полудурок попёрся через Дикую Чащу, где задержался.

Их взгляды встретились. Хардебальд несколько раз удивлённо моргнул, затем его зрачки расширились и застыли, Хранитель Севера бросил взгляд из узкого окошка баньки. Она была выстроена за внутренней стеной, на возвышении, неподалёку от цитадели, а потому вид на сверкающие аметистовые молнии оттуда открывался великолепный.

— Ага, я тоже думаю, что Грейсер там пошёл вразнос, отчего бедные зверюшки и бросились прочь из леса, — сухо прокомментировал Айр.

Вскинув кувшин, Хардебальд механически оторвал восковую печать вместе с горлышком, вино плеснуло на покрытую густой белой шерстью могучую грудь, но, совершенно этого не заметив, Хранитель Севера в пару могучих глотков выпил оставшееся содержимое, а затем выплюнул в горящее пламя попавший на зуб осколок. Раздумывал он долго, в полном молчании, пока, наконец, не прогрохотал серией приказов:

— Завтра возьмёшь десяток гвардейцев, а ещё разведчиков — Соля и Зыку. Дальше них на севере был только я. Пойдёте к Сломанному каньону, проверить активность свежевателей на границе. Патрули рядом с Чащей нужно будет удвоить.

— Так точно. Разрешите задать вопрос? — сразу подобрался Айр.

— Спрашивай.

— Тогда напрямик: Ланнард как-то связан с этим проклятым лесом и свежевателями?

— Байрн был в Чаще ещё до рождения Ланна. И чтобы спасти свою жену, заключил там какой-то договор. Подробностей я не знаю, он не рассказывал, но это его и сгубило. — Хардебальд отвечал по-военному четко, но суровое лицо все равно скривилось, словно вино показалось ему слишком кислым.

— Насчёт Чащи понятно, а что по поводу свежевателей? — после недолгих раздумий уточнил Айр.

— Иоланда Грейсер, мать Ланна, была пленницей этих монстров. Во время первого похода, когда мы взяли Крепость Красной Лиры — Гурдрун, — она осталась единственной, кто ещё был жив в тех мрачных подземельях. Байрн сразу же в неё влюбился без памяти. Я не уверен, знает ли об этом сам мальчишка — мы договорились хранить все это в тайне. Но сейчас... Это уже никому не повредит. Да и ты умеешь молчать, — тяжело проворчал Хардебальд.

***

Когда, помывшись и немного посвежев после долгой дороги, Айр вернулся в свою каморку под лестницей, он долго лежал на кровати, глядя в чистое, безбрежное синее небо, что виднелось сквозь тоненькую полоску окна. Он уже успел привыкнуть к этой комнате: по долгу службы за последние три года ему не раз приходилось здесь останавливаться. Хардебальд, конечно, предлагал ему помещение, более соответствующее рыцарскому статусу, но парень предпочёл это — удобно расположенное и скромное.

Он всё ещё не мог окончательно переварить услышанное от наставника. И злился. На весь мир — а в первую очередь на самого себя. Все эти три года он считал, что главная проблема Ланы — это ларийское заклятие, исковеркавшее её тело. А ведь у него было достаточно намёков, чтобы понять.

Ещё тогда, когда, пылая фиолетовым светом, прекрасная, словно фея, она вторглась в его кошмар, чтобы сразиться с обсидиановым Повелителем Ненависти. Именно поэтому она предупреждала Азата Бдение, ларийского мага, не читать сознание свежевателей — но сама сделала это без колебаний. Она не испытывала страха перед порчей, потому что уже была запятнана ею. Рожденная из проклятого семени, она впитала Ларийский Рок с молоком матери. Именно он ее постоянно и так настойчиво звал на север. Туда, где все закончилось и началось.

Горло распирало от горечи, а могучие кулаки сжимались до белых костяшек. А ведь когда-то он смел считать себя самого обездоленным и несчастным. Сейчас все пережитые беды казались ему просто смешными. Лана и Сэра Грейсер... По сравнению с тем, что вынесли эти две девочки, которых он успел полюбить, у него было вполне нормальное детство: крыша над головой, достаточно заботливые подруги матери, которые не бросили его мелким на улице и подкармливали, пусть и шпыняли по разным делам.

Ему не пришлось вытерпеть унизительные и мучительные манипуляции магов. Не пришлось жить под одной крышей с поехавшим и одержимым Ненавистью падшим героем. Не пришлось угодить в план свежевателей — и вырваться оттуда лишь поистине необъяснимым чудом. Что же выпало на долю Сэры, он понятия не имел, но был уверен - настоящая младшая дочь дома Грейсер давно умерла. Скорее всего оказавшись в крепости Гурдрун, в кромешном отчаянии, Лана уцепилась за лучик надежды и придумала себе то, за что нужно сражаться. Именно так работает Воля, ей нужна Цель. Защита безымянной девочки, которую она освободила из клетки и стала этой целью. Их связь была настоящей, несмотря на то, что была рождена ложью.

“Вернись… Только вернись, ладно? И я больше никогда не оставлю тебя без защиты,” — поднявшись и взглянув через бойницу на аметистовый шквал молний, раздирающий небо, прошептал Айр.

***

Ещё до рассвета собранный отряд, получив приказ, начал готовиться к предстоящему заданию. Путь им предстоял нелёгкий и долгий — через всю территорию баронства, туда, где сама земля раскололась и пошла трещинами, образовав глубокий и запутанный, как лабиринт, каньон, на другой стороне которого находилась древняя и почти разрушенная Крепость Красной Лиры. Воины разбрелись, проверяя припасы, предоставленные интендантами. Помимо вооружения и доспехов, ближайшие дни им самим предстояло заботиться как о своём пропитании, так и о корме для скакуна.

Ячмень в правой седельной сумке предназначался для лошади. Слегка размоченный в воде, он хорошо усваивался и давал много сил, но подгнившие, некачественные зёрна могли привести к несварению, а в условиях погони это могло стоить жизни не только бедной коняшке, но и её всаднику. Так что Айр проверку припасов никому не доверял, тщательно и собственноручно сделав всё сам, что приказал и своим людям. Среди которых не было дураков — на это задание он отобрал ветеранов, двоих из которых знал ещё по первой осаде, что была три года назад. Парни были верные, надёжные, а главное — осторожные. Так что можно было не опасаться, что кто-то полезет на рожон и подставится, если им придётся сойтись в битве с проклятыми Севера.

Первым десятком его сотни командовал Жёлтыш. Три года назад долговязый парень был простым ополченцем, прошедшим все те страшные бои. Семьи у него не было, родичей тоже — он сам понятия не имел даже, какой народ его породил, и прибился на север случайно, с торговым караваном, ещё мальчишкой. Так что за предложение вступить в гвардию ухватился двумя руками и за эти три года поднялся до звания десятника. Невероятно стремительному росту он был обязан двум важным вещам. Во-первых — собственной компетенции, честности и настойчивости. Но главное — покровительству со стороны Айра, который давно приметил умного и надёжного командира и — взял под крыло. Ему сотник доверял куда больше, чем своему заму — Джайлу Нихбену, происходящему из баронского дома, которого ему практически навязали во время формирования состава ещё в столице.

Закончив проверку припасов, доспехов, оружия, седла и подпруги, Айр неторопливо взгромоздился на своего коня. Это был гнедой великан с забавным именем — Яша. Его сотнику удалось выиграть на небольшом рыцарском турнире, который ежегодно устраивал для всех желающих герцог Лейнард Восточный. Сам первый боец королевства, разумеется, не участвовал, лениво наблюдая за сражениями. Айра сиятельный аристократ сразу признал и за его боями следил с особенным интересом, а во время награждения даже ещё раз позвал пойти служить под его длань. И, получив очередной отказ, разумеется, искренне рассмеялся — этот родившийся с золотой ложкой во рту рыцарь ни на кого зла не держал. Словно все окружающие были не достойны как его раздражения, так и даже презрения.

Нежно погладив лошадку по шее, Айр растрепал гриву и легонько ударил коня в бок каблуком. Шпор и тем более удила он не использовал — восточные рыцарские скакуны, хоть и были ретивы к врагам, но абсолютно послушны по отношению к своим владельцам, благодаря отличной родословной и долгой выучке. С Яшкой ему несказанно повезло — такого красавца он бы никогда не смог купить на свои кровные. Цена конкретно этого гнедого была столь высока, что его запросто можно было обменять на рыцарское поместье вместе с прилегающей к нему деревенькой — душ на шестьдесят–сто.

Конь послушно тронулся вперёд, уверенно чеканя подкованными копытами по каменной мостовой замковой площади. Караульные у распахнутых ворот дружно отсалютовали, впечатав сжатые кулаки по нагрудной пластине брони. Перед пологим спуском ко второй стене Айр прибавил ходу, жадно вдохнул свежий утренний воздух и зло усмехнулся. Он не умел жить секундой, вытягивая из неё удовольствие вплоть до последней капли. Ему была необходима какая-то истинная задача, чтобы чувствовать себя живым. Но в эту секунду он почему-то ощущал себя невероятно счастливым. Выскочив за ворота и взглянув в небеса, он вскинул вверх руку и махнул вперёд, указав всем следовать за собой.

Взревел рог десятника, и конный отряд устремился к основанию холма — через всю линию укреплений. Воздушный поток, свежий и вольный, бил в лицо запахом трав, приятная тяжесть доспеха придавала уверенность, а чувство воинского братства — веру в завтрашний день. Но небо порвалось — буднично и нелепо — осыпалось осколками янтаря. Кони сами собой остановились, не достигнув вторых ворот, люди застыли, словно деревянные истуканы, гомон их голосов был украден предательски ласковым северным ветром. Пришла тишина. Она дрожала, пробегала по коже, поднимая ворсинки. Ощущалась на губах чуждой горечью. Каждый человек, что сейчас зрел в сторону Дикой Чащи, по всему королевству, в этот момент осознал — Вечность закончилась. Эта странная мысль зияла в сознании пустотой раны, вызывая животный страх.

Чудовищный вихрь, гудящий вдали над сердцем древнего леса, тоже остановил свой безумный бег. Это было по-своему даже красиво — аметистовые молнии выглядели как поток краски, что боги пролили на холст. Воздушную спираль сжало, словно в кулаке великана, а затем она беззвучно лопнула. Чудовищная волна, порождённая этим, устремилась во все стороны, выворачивая с корнями вековые деревья, поднимая вверх столбы пыли, куроча и выворачивая из земли валуны. Гром пролился на землю, а в грохочущих тучах показался мужественный, хмурый лик. Небесные золотые молнии столкнулись с фиолетовыми — земными — и погасили друг друга.

А затем — наконец — наваждение спало, спёртый в груди воздух вырвался испуганным криком, кони заржали и почти понесли. Летящая над чащей волна камней, деревьев и сжатого воздуха бессильно опала — будто гнавшая ее вперёд сила исчезла, разрубленная топором бога грома. Крики людей и животных слились воедино. Айр с трудом успокоил Яшку и перехватил поводья проносящегося мимо коня, что волочил своего всадника по земле. Вечность закончилась — это все понимали. Но что означали эти слова? Этого не знал никто.

***

Боли не было, была Песнь. Не какая-то там невинная песенка, которую можно весело промычать, отмакая в бадье с горячей водой после тяжёлого дня. Нет, это было что-то иное, истинное, глубинное. Возвышенная симфония жизни, пришедшая из такой седой древности, когда человек был ещё частью природы, а не противостоял ей. Чувство причастности. Гармония. Нежные руки матери, обнимающие в первый раз своё чадо. Глас единства тела, разума и души.

«Неужели умирать так приятно» — подумала Лана, растворяясь в реке вечности.

На идеальную Песнь наложилась пронзительно-скрипучая нота. Раздражающая и выбивающая из колеи. Лана хотела от неё отмахнуться и пойти дальше путём безмятежности, но глубокое одиночество, звучавшее в каждом слове, пронзало её сотней клинков.

— Живи! — просил чей-то далёкий голос. — Ты не можешь уйти. Не сейчас, когда я тебя наконец-то нашла. Ты мне дала своё имя, и я взываю. Лана Грейсер — живи! Именем моего прошлого господина, чья Воля и кровь бежит в твоих венах. Я дарую тебе его лживое сердце взамен утраченной человечности. Заклинаю и умоляю — живи! Ведь ты не исполнила клятвы. Ты обещала мне искупление!

Голос вспыхивал облаком обжигающей боли, жаркого дыхания, горячего и страстного прикосновения. Он обволакивал пламенем, взывал к первобытным инстинктам, его зов оказался сильнее спокойствия. Простая мольба оборвала Песнь Безмятежности.

— Ты меня лишила этого — буду с тобой столь же жестока. Ты заставила меня жить — я не дам тебе умереть. Ульма Кроу чужая вашему миру. Сейчас, когда домен пал, мне придётся уйти. Но я буду ждать тебя в предместьях Лангарда, проклятом городе, где кричит расколотый бог.

Ритмичный стук затмил собой сущее, тело задрожало в агонии и сделало первый глубокий вдох. А затем до слуха донёсся тихий плач. Распахнув глаза, цепляясь за камень, Лана заставила себя сесть и осознала, что плачет она сама. Невыносимая боль постепенно отступала, но слёзы сами собой продолжали течь из глаз. Утерев лицо, баронесса неуклюже села и осмотрелась. Тело ещё плохо слушалось, грудь сдавливала непривычная тяжесть, а вся одежда пропиталась кровью.

Девушка сидела, прислонившись спиной к алтарю в центре каменного круга, но сейчас тот был уже пуст. Ульмы Кроу тоже не было рядом. Воспоминания о прошедшем сражении были тусклыми и далёкими, как будто чужими. Она смутно помнила, что схватилась со Стражами, но дальше была лишь пустота.

Лана заметила металлический блеск, полная луна освещала меч, которым она недавно сражалась: весь залитый кровью, тот лежал неподалёку. Баронесса с усилием подтянула его к себе. Она ещё никогда не чувствовала себя такой слабой. Даже тогда, когда приходила в себя в доме ведьмы после ранения. Воля едва тлела внутри тревожным фиолетовым светом, словно окружённая глубоким мраком и чувствовалась чуждой, далекой и непривычной. Но еще хуже было то что все эмоции, прежде подавленные бесцветным саваном, теперь ярко пылали. Страх. Гнев. Скорбь. Любовь. Но сильнее всего было искреннее раскаяние. Все барьеры пали, память очистилась, она помнила что случилось в тот день, когда их особняк охватили жадные языки пламени. Девушка усилием воли прогнала из сознания мучительный образ, сейчас было не время.

Оглядевшись вокруг, сребровласка увидела раскиданные тела стражей. Похоже, она всё-таки справилась, а ведьма, завладев артефактом, исчезла. Всхлипнув, Лана заплакала снова — чувство потери неодолимой волной захлестнуло сознание. Девушка и подумать не могла, что так сильно к ней успела привязаться. Обняв себя за колени, баронесса мелко подрагивала от холода. Вокруг стояла глубокая ночь, луна едва освещала холодные плиты храма, а вокруг была лишь тьма — даже деревьев не было видно, будто весь мир рассыпался прахом, пока она находилась в недавнем бреду. Стараясь не поддаваться вспышке невыносимого страха, опираясь о каменный алтарь, Лана поднялась. Надо было идти — её ждал верный друг, малышка-сестрёнка и вредная ведьма, которую ещё только предстояло отыскать и спасти.