Собиратель историй

Глава 26

18 января 1911 года

Через пару секунд после того, как рой пчел свалил Джорджа в реку, я открыла глаза. Вокруг было так тихо, что я засомневалась, не почудилось ли мне все это. А потом увидела ее. Она стояла передо мной, так же как в тот день, когда явилась к моей постели.

— Милли! — крикнула я. Слезы полились сами собой, будто только и ждали момента. Я всхлипывала и дрожала от пережитых потрясений.

— Все, он сгинул, его больше нет, — Милли приблизилась ко мне, но не прикоснулась. — Я не могу долго оставаться здесь, Анна, но ты в безопасности. — Она оглянулась, будто кто-то стоял у нее за спиной.

Она была одета в свое летнее желтое платье, но, когда в глазах перестало рябить, я осознала, что Милли выглядит как-то иначе. Кожа неестественно переливалась, становясь то бледно-зеленой, то желтой, то белой, как кора березы. Она неподвижно сидела рядом со мной, но я замечала какое-то мельтешение. Наконец я разглядела, что это: крошечные крылатые существа порхали вокруг моей сестры. Словно белые бабочки, они витали вокруг ее головы, путались в локонах, среди листьев и травинок, перелетали с руки на руку, трепеща крылышками, — но это, казалось, нисколько ее не беспокоило. Я поняла, что моя Милли стала теперь частью природы. Она принадлежала к другому миру, она изменилась и никогда больше не сможет вернуться. Она была недосягаемой.

— Ты спасла меня от него, — дрожащим голосом вымолвила я.

Мы посмотрели в сторону реки, но там ничего не было видно.

— Мне… мне вообще не стоило приезжать сюда сегодня, — пробормотала я, восстанавливая ход событий. — Мама говорила… и если б я осталась дома, он… Джордж…

Я замолчала, не в силах больше сказать ни слова.

— Успокойся, сестренка. Судьба Джорджа Хоули была предначертана задолго до того, как он встретил тебя. — Голос Милли звучал очень мудро, по-взрослому. — Ты ни в чем не виновата.

Мне почудилось, что я слышу чьи-то шаги, и по выражению лица Милли я поняла, что не ошиблась.

— Милли, пожалуйста, постой! — отчаянно зашептала я. — Мне так жаль… Прости, что я струсила, что не попрощалась с тобой!

— Тебе не за что просить прощения, Анна. А теперь я должна идти, а тебе нужно перестать искать меня, — и она наклонилась, закрывая мои глаза ладонью.

— Милли, я так скучаю по тебе!

По телу пробежала дрожь, и я услышала, как она шепнула:

— Помнишь, что я всегда говорила тебе?

Я больше не чувствовала ее присутствия, я осталась совсем одна. Следующее, что я помню, — Гарольд, склонившийся надо мной, спрашивающий, все ли со мной в порядке.

— Что случилось, Анна? Ты вся дрожишь! — он снял пиджак и укутал меня. — Ох, твое платье!.. Где Джордж? — Он поднял глаза, напряженно всматриваясь в темноту.

От одного упоминания его имени я разрыдалась. Откуда-то из дома вышла Оливия и окликнула Гарольда, добавив что-то еще про фокстрот, который он ей обещал. Я вся сжалась, попыталась прикрыться остатками платья. После того, что произошло, я не могла взглянуть ей в глаза.

— О! — она остановилась перед беседкой в изумлении. — Вижу, ты нашел свою маленькую фермершу.

— Она напугана, нужно отвести ее внутрь, — ответил Гарольд.

— Мой брат тебя отверг, не так ли? — безжалостно спросила Оливия. — Неужели ты в самом деле думала, что его заинтересует кто-то вроде тебя? Что за глупости! — она запрокинула голову и рассмеялась.

Гарольд взял меня на руки и понес куда-то.

— Пожалуйста, только не в этот дом! — Я стучала зубами.

— Но тебе надо в тепло, Анна, — мягко возразил он. Я поймала его взгляд, без слов умоляя прислушаться ко мне.

— Ладно, тогда в конюшню. Я попрошу подать экипаж.

В тот момент я не осознавала, что пребываю в шоке. Позднее Гарольд объяснил, что мозг не может осмыслить все в один момент. Я думала: может, мне все приснилось? С того самого момента, как я ступила на лужайку перед Торнвуд-хаусом, все казалось таким нереальным. Гарольд запрягал лошадь, а я забралась в повозку и дрожала, хотя он завернул меня в мое и свое пальто. Вдруг на ум пришла горничная из Корка. Значит, она говорила правду. Я своими глазами видела, как очаровательный мастер Джордж в одно мгновение обратился в чудовище, и теперь мне было стыдно, что я не поверила ее словам. Она в самом деле беременна от него? Меня тошнило от воспоминаний о том, как мы сплетничали, обвиняли ее во лжи и отказывались верить, что Джордж способен на насилие.

Дорогу я видела как в тумане. Когда мы добрались до дома, на глаза невольно навернулись слезы. Только недавно я уезжала отсюда юная, невинная, полная надежд и мечтаний. А теперь мне казалось, что в этом мире не осталось ничего хорошего. Как наивна я была, в этом своем собственноручно сшитом платье и маминых жемчугах!

Вспомнив о жемчуге, я прикоснулась к шее. Ох! Я потеряла ожерелье!

— Мамин жемчуг! — вскрикнула я, напугав Гарольда. — Я где-то потеряла его, мне придется вернуться!

— Ш-ш-ш, — успокоил Гарольд. — Не нужно переживать. Я поеду туда утром первым делом и разыщу ожерелье. — И он нежно погладил меня по голове.

Я знала, что он хочет утешить меня, но все равно отодвинулась. В тот момент мне меньше всего хотелось чувствовать чужие прикосновения.

— Наверное, я должен разбудить твою маму, чтобы она позаботилась о тебе.

— Боже, нет, Гарольд, пожалуйста! — взмолилась я. — Мама ничего не должна узнать! Она с самого начала была против, чтобы я ехала на этот праздник, и была права, — и на этих словах я снова разрыдалась.

— Я должен что-то сделать, Анна! Не могу же я просто оставить тебя одну! И ты должна кому-нибудь рассказать о том, что случилось.

Единственным местом, где я могла почувствовать себя в безопасности, был коровник. Я велела Гарольду оставить повозку на дороге, чтобы никого не будить. Мы прокрались за дом и зашли в сарай, где на подстилке из соломы уютно свернулась Бетси. Знакомый теплый землистый запах успокаивал меня. Я зажгла фонарь и нашла маленький табурет, на котором обычно сидела, когда доила Бетси, а еще старый деревянный ящик — для Гарольда. На крючке висело старое одеяло, и Гарольд использовал его, чтобы укрыть нас обоих.

— Этого хватит, чтоб ты согрелась?

— Думаю, да. — Я печально улыбнулась. — Сейчас я хочу быть здесь.

Гарольд окинул взглядом крошечный сарай: побеленные стены, деревянные балки, каменный пол, устланный соломой.

— Мне нравится, — сказал он. — Уверен, к запаху навоза можно привыкнуть… Не хочешь рассказать, что произошло между тобой и Джорджем?

Я глубоко вдохнула.

— Можно сначала ты послушаешь про Милли?.. Понимаешь, я хотела рассказать про свою сестру с того самого момента, как ты появился в Торнвуде, но не знала, могу ли доверять тебе. Теперь в этом нет никаких сомнений. Прежде чем пойдет речь про… остальное, ты должен узнать о Милли.

— Я не знал, что у тебя есть сестра, — озадаченно проговорил Гарольд. — Она живет в Торнвуде?

— Она живет на Холме Фейри, — ответила я. — Вместе с Добрым Народцем.

Какое-то время я молчала, давая Гарольду время осмыслить мои слова. Слышалось только дыхание Бетси. Ее нос поблескивал в свете лампы, и, казалось, наше присутствие в такой поздний час нисколько ее не смущало.

— Будет лучше, если ты расскажешь все с самого начала, — наконец вымолвил Гарольд, хлопая себя по карманам в поисках карандаша и блокнота, не осознавая, что он одет во фрак и что при нем нет его обычной сумки. Его улыбка подбодрила меня, и я снова сделала глубокий вдох, как будто собиралась нырнуть на глубину.

— Эмили — Милли — была самой старшей из нас, на год старше Падди. Она нам всем была как вторая мама, заботилась обо мне, как иные дети заботятся о своих куклах. Я боготворила ее, ходила за ней хвостиком и во всем старалась быть как она.

Мне приходилось глубоко дышать между фразами, чтобы удержаться от слез.

— Она учила меня, как залезать на большой дуб, который растет на окраине нашей фермы. Постепенно я становилась все смелее, но всякий раз, когда я пугалась и оглядывалась на нее, она говорила: «Все хорошо, я прямо за тобой!» Эта фраза стала чем-то вроде секретного послания, понятного только нам двоим. Когда я сталкивалась с чем-то страшным, Милли всегда повторяла это, и я чувствовала, что все будет в порядке… В одиннадцать лет она слегла от чахотки. Ее изолировали от всех, она лежала в комнате родителей — так велел доктор. Это было невыносимо, мы не могли зайти к ней, не могли поиграть вместе или обняться. Она ела в одиночестве, и только одна мама иногда составляла ей компанию, потому что чахотка очень заразная.

Говорить о Милли всегда было нелегко, но после того, что случилось в Торнвуд-хаусе, воспоминания о ней меня успокаивали. Я увидела ее снова после стольких лет, и казалось, мы не разлучались ни на минуту. Дома я почти никогда не упоминала ее имя, боялась расстроить или, хуже того, рассердить родителей.

— Я была очень маленькая и не думала, что человек может умереть в одиннадцать лет. Не уверена, что, когда она ушла от нас навсегда, я осознала это.

— Мне так жаль, Анна, — сказал Гарольд. Он хотел взять меня за руку, но я не позволила. — Горе — мрачный лабиринт, и даже взрослому нелегко брести по нему. Но потерять кого-то столь близкого в детстве… мне понятно твое стремление осмыслить это.

— Мама говорит, все оттого, что я не пришла на ее похороны. — Я глядела в темноту и видела картины прошлого. — В то утро я убежала из дома и забралась на старый дуб. И еще месяц после смерти Милли каждый день я ходила туда, думала, что она там, просто прячется от всех, что однажды мы вернемся домой и посмеемся и позабудем этот ужас.

Гарольд потянулся ко мне, но тут же извинился. Я знала, что он хочет утешить меня, и хотела сделать шаг ему навстречу. Я протянула руку, и он коснулся кончиков моих пальцев.

— А потом и я заболела. Мои бедные родители волновались, что со мной случится то же, что и с Милли, но с Божьей помощью я выкарабкалась. Однако пока я болела, случилось то, о чем сейчас никто не хочет вспоминать. Я была очень слаба от лихорадки, с трудом узнавала лица близких. И вот однажды, в разгар лета, когда в окно светило солнце, я услышала, как Милли зовет меня. Я была так счастлива и настолько не в себе, что не задавалась никакими вопросами. Она явилась мне, яркая и счастливая, и ее голос был как звон серебряных колокольчиков. Говорить я не могла, но это не имело значения. Она сказала, что теперь она живет с Добрым Народцем и что ей хорошо. Именно Милли рассказала мне про волшебный дворец под Холмом Фейри.

Гарольд кивнул, вспомнив тот наш разговор.

— Я так хотела поговорить с ней, попросить прощения. Все эти годы я сгорала от стыда перед ней. Перед поминками полагалось подойти к телу и попрощаться, но я просто не смогла. Мысль, что она… изменилась, была невыносимой. Я с ужасом думала, как моя сестра будет выглядеть, и не хотела, чтобы этот образ на всю оставшуюся жизнь запечатлелся в моей памяти. Думаю, я отказывалась верить, что она умерла, что это конец. Мама пыталась переубедить меня, твердила, что мне нужно увидеть, как ее хоронят, для моего же блага, — но я отказалась. Я не смогла войти в ту комнату, где она лежала, и потому не пошла на похороны… И вот, когда Милли явилась мне, я очень хотела сказать, как мне жаль, но она так же внезапно исчезла, как появилась. И вот я уже снова была одна, в своей постели. Когда я рассказала обо всем маме, она погладила меня по голове и сказала, что все хорошо, жар уже спал. Никто мне не верил. После того случая я на какое-то время замолчала, ни с кем не говорила. Правда, теперь, по словам отца, наверстываю упущенное! — Я выдавила улыбку.

— Ох, бедная девочка! Будь спокойна, я верю тебе, верю каждому слову и рад, что я заслужил в твоих глазах доверие и право знать эту историю. — Гарольд осторожно сжимал мои пальцы. — Мне так жаль, что тебе не удалось поговорить с ней.

— Но мне удалось, сегодня вечером!

— Ты видела сестру сегодня в Торнвуд-хаусе?!

Перед глазами мелькнул образ Милли, точнее, той девушки, которая когда-то была Милли, а теперь вокруг ее головы порхали темнокрылые бабочки.

— Я… да, мне кажется, что да. — Я заколебалась. — Она остановила Джорджа, понимаешь? Пчелы!

Нет, мои слова звучали совершенной бессмыслицей.

— Я знаю, что это была она, Гарольд, — уверенно добавила я, — потому что она сказала мне те самые тайные слова. «Все хорошо, я прямо за тобой!» — вот что она сказала.

Хотела бы я остановиться на этом, но знала, что если не расскажу Гарольду обо всем в тот момент, то у меня никогда не хватит смелости. Поэтому я поведала ему о том, что произошло между мной и Джорджем Хоули, как он пытался овладеть мной, хотя я умоляла его остановиться. Как я беспомощно смотрела на рой свирепых пчел, атаковавших Джорджа, и как его крики стихли за шумом реки.

— Думаешь, то, что сказала провидица, правда? Что близнецы Хоули на самом деле подменыши фейри? — спросила я, утирая слезы.

— Мэгги Уолш? Как ты… — Тень улыбки мелькнула на губах Гарольда. — Так, значит, ты подслушивала? Стоило догадаться, ты ведь ни о чем меня не спросила, хотя обычно упряма, как собака, дорвавшаяся до кости!

Я слегка улыбнулась. Это оказалось приятно — вспомнить о той девушке, которой я была до этого вечера.

— Не знаю, подменыши они или нет, но тот, кто способен сотворить подобное, в моих глазах не человек, — мрачно сказал Гарольд.

Я чувствовала невероятную усталость. От крика и рыданий у меня болело горло, и в конце концов я просто опустила голову на плечо Гарольду.

Наступило утро следующего дня. На улице было еще темно, но Бетси уже требовала, чтобы ее подоили. Она демонстративно поднялась и глухо замычала. Должно быть, я задремала, потому что в этот момент вздрогнула, пришла в себя и обнаружила, что Гарольд держит меня в объятиях, укутав в пальто и одеяло. От ночных откровений я чувствовала неловкость, но он, наверное, всю ночь напряженно думал, и теперь у него, к счастью, имелся план.

— Не переживай, Анна, я обо всем позабочусь. Тебе надо просто тихо зайти в дом и переодеться, никого не разбудив. А потом ты как обычно пойдешь доить Бетси. Я же вернусь в Торнвуд-хаус за жемчугом. — Он крепко держал меня за плечи и говорил медленно, чтобы я поняла каждое слово. — Я вернусь к себе домой, переоденусь, и через пару часов мы увидимся здесь снова, хорошо?

— Я пойду к себе и начну работать как ни в чем не бывало и никому ни слова не скажу, — кивнула я, стараясь быть такой же сильной и уверенной, как он, хоть и боялась расспросов мамы. — А что насчет Джорджа? Как ты думаешь, он…

— Об этом сейчас не стоит волноваться, — деловито сказал Гарольд и принялся бессмысленно сворачивать старое одеяло, не обращая внимания на налипшую на него солому и еще бог знает что. Я видела, что он встревожен, но изо всех сил старается скрыть это от меня.

Гарольд ушел только после того, как я пообещала, что со всем справлюсь. Я сделала все в точности как он сказал: прокралась в дом на цыпочках, разделась и спрятала под одеяло верхнюю одежду и платье. Мое прекрасное платье, теперь безнадежно испорченное и грязное. Но я не могла позволить слезам пролиться. Трясущимися руками я натянула на себя старый джемпер и юбку, и это заняло куда больше времени, чем обычно. Волосы все еще удерживали заколки, которые прикрепляла Тесс. Я попыталась причесать свободно свисающие локоны, но тут острая боль напомнила мне о том, что на затылке наверняка осталась рана. Я окунула в таз с водой, стоящий на умывальнике, фланелевую тряпку и промокнула засохшую на волосах кровь. Однако это не слишком помогло, потому что я не могла видеть себя со спины. В конце концов я просто натянула платок на голову. Спустившись вниз, я подбросила торфа в камин и поставила на огонь кастрюлю с водой. Как раз в этот момент вошла мама.

— Ну, как тебе вчерашний праздник? — поинтересовалась она, и по ее тону было ясно, что она все еще не одобряет мое поведение.

Если б только я послушалась ее! Все внутри сжималось, но я как ни в чем не бывало сказала, что вечер был просто замечательный, и извинилась за позднее возвращение.

— А мастер Джордж был там? — спросила мама, принимаясь накрывать стол к завтраку.

— Конечно, — резко ответила я. — Разве это не его дом?

Один быстрый взгляд мамы привел меня в чувство.

— Извини, пожалуйста, я просто устала, — сказала я и, стремясь избежать расспросов, пошла к задней двери.

— Гарольд проводил тебя до дома? — окликнул меня отец, выходя из спальни и надевая подтяжки.

— Да-да, — отмахнулась я, торопясь скорее вернуться туда, где чувствовала себя в безопасности, — в коровник.

Я очень медленно доила Бетси, потому что мысли то и дело возвращались к прошлому вечеру, я вспоминала руки Джорджа, рвущие мое платье. Приходилось прижимать к глазам кулаки, чтобы остановить слезы. Бедная корова была озадачена моей порывистостью и смотрела на меня широко раскрытыми глазами. Руки не слушались, и все это так затянулось, что родители даже прислали за мной малыша Билли.

— Мама спрашивает, удастся ли ей сегодня с утра попить чаю, — заявил он, пнув старую подкову так, что она пролетела через весь двор.

— Скажи, что я приду, как только смогу, — раздраженно откликнулась я, утирая слезы подолом юбки.

Билли какое-то время наблюдал за мной, а потом подошел и присел рядом на корточки.

— А я знаю, где есть котята, — неожиданно сказал он.

— Вот как? — Я улыбнулась. Его чудесные карие глаза светились невинностью, и мне хотелось, чтобы он всегда оставался таким.

— Угу. Могу тебе показать, если захочешь, — предложил Билли. — Они черно-белые, но один совсем белый, только ухо черное, а другой весь черный, кроме лап, — они белые, как носочки! — И он уставился на меня, ожидая реакции, потому что, по его мнению, это была самая удивительная вещь в мире.

— Ну разве не здорово! — промолвила я, сглатывая комок в горле. — Целых четыре белых носочка! А другие как выглядят?

Я расспрашивала его, и руки переставали дрожать, а ведро постепенно наполнялось молоком. Билли весело болтал, и мы договорились после завтрака пойти посмотреть на котят. План пришелся кстати, потому что за завтраком все наперебой задавали мне вопросы про Торнвуд-хаус и его обитателей. Падди проявил интерес меньше остальных, но мама, папа и Томми были в восторге от того, что их маленькая Анна попала на праздник в большом доме.

— Для девочки, которая до смерти хотела попасть на вечеринку, ты говоришь слишком мало, — хмыкнул отец.

Я слабо улыбнулась и налила себе еще чаю. Я не могла винить их: сложись ситуация по-другому, я была бы счастлива во всех деталях поведать о том, что видела и делала прошлым вечером. А теперь едва могла выдавить из себя односложные ответы. Мысль о том, чтобы дожидаться Гарольда дома, теперь казалась мучительной. Котята родились на ферме Галлахеров, и их дом стоял у границы владений Торнвуда, так что я была уверена — увижу Гарольда, когда он будет ехать из поместья.

Я посадила Билли перед собой на раму велосипеда, и по пути он все время вертел головой. Его пытливый ум находил что-нибудь новое в самых обычных вещах: заяц, мчащийся по полю, малиновка, летящая за нами вдоль живой изгороди, облако в форме лисы.

— Я очень люблю тебя, — проговорила я ему в макушку, и Билли кивнул — для него это было так очевидно, как то, что у нас обоих карие глаза.

Когда мы подъехали к дому Галлахеров, Билли соскочил с велосипеда и помчался в амбар. Я осторожно постучала в заднюю дверь, и мне открыла Рози Галлахер, которая сообщила, что, если Билли захочет, мы можем взять себе котенка.

— Их мать отлично ловит мышей, — заверила она, а я сказала, что не хочу обнадеживать Билли и что сначала нужно, чтобы наша мама согласилась.

Мы провели где-то полчаса в амбаре, играя с котятами, а потом зашли в дом выпить по чашке чая вприкуску с черным хлебом. Часы на каминной полке показывали, что уже почти полдень, а Гарольда я так и не увидела. Я сказала Рози, что мне нужно кое-что купить в деревне, и попросила ее присмотреть за Билли.

На каждом повороте я надеялась, что вот-вот повстречаю Гарольда. День был ясный и холодный, и мои покрасневшие руки судорожно сжимали руль. Чем ближе я подъезжала к Торнвуд-хаусу, тем чаще билось сердце. Перед глазами стояло лицо Джорджа, искаженное и жуткое. Я все еще помнила вес его тела на себе и как я чувствовала себя беспомощным животным, пойманным в ловушку. Пришлось нажать на тормоза и остановиться посреди дороги, потому что в груди не хватало воздуха.

Я постаралась отбросить прочь эти мысли и подумать о Гарольде, о том, как добр он был ко мне. Вспомнила, как мы танцевали до того, как вмешался Джордж. Стало немного спокойнее, дыхание выровнялось, и я улыбнулась, поняв, что очень хочу увидеть Гарольда. Внушительные ворота Торнвуд-хауса я миновала на большой скорости, но резко затормозила, услышав шум со стороны дома. На длинной аллее я увидела карету полиции. Сердце сжалось. Я поняла, что обитатели Торнвуда обнаружили пропажу Джорджа и теперь организовали поиски. Бросив велосипед в канаве, я спряталась за бетонным столбом, чтобы посмотреть на карету, когда она поедет мимо. К своему ужасу, я увидела в ней Гарольда. С обеих сторон от него сидели полицейские, поэтому он не мог меня увидеть, хотя я выскочила из укрытия и попыталась помахать ему, чтобы привлечь внимание. Обернувшись в сторону поместья, я увидела вдалеке мисс Оливию: она стояла, скрестив руки на груди, и ее лицо выражало ничем не прикрытую ненависть.

В слепой панике я помчалась на велосипеде к дому священника, который жил прямо рядом с церковью. Я ворвалась без стука и застала бедолагу за обедом.

— Простите, святой отец, но вы должны мне помочь! — взмолилась я, тяжело дыша.

— Во имя всех святых, что с тобой стряслось, Анна Батлер? — Отец Питер отложил в сторону нож и вилку.

— Гарольд! Святой отец, они арестовали его!

— Арестовали мистера Краусса? Но за что? Девочка, в твоих словах нет никакого смысла!

— Джордж пропал, и я думаю, это моя вина, — быстро ответила я. — Не знаю точно, что случилось, но я видела, как Гарольда увозили из Торнвуд-хауса в полицейской карете.

Отец Питер задумчиво потер подбородок, а потом коснулся деревянного креста, висевшего на стене возле двери.

— Это не может быть правдой. Должно быть, произошла какая-то ошибка, — решительно заявил он. — Я сам был в Торнвуд-хаусе сегодня утром. Это так ужасно! Молодого мастера Джорджа нашли мертвым. — Он перекрестился.

Я покачнулась и прислонилась к стене. В глубине души я и так знала, что Джордж мертв, но одно дело знать, а другое — услышать из уст другого. Я осознала весь ужас положения. Джордж Хоули действительно умер.

— Видит бог, они не католики, но заслуживают, чтобы мы помолились за них в такое скорбное время. Бедняга упал в реку и утонул — выпил чересчур много шампанского, я так думаю. — Отец Питер умел сплетничать не хуже рыночной торговки рыбой.

«Это все моя вина», — сказала я себе.

— Вы можете отвезти меня к Гарольду, отец? Я должна поговорить с ним.

— В тюрьму?

— Да, в тюрьму. Это далеко, на велосипеде я не доеду.

Он неохотно согласился и принялся неторопливо собираться, но я не могла спокойно усидеть на месте. Раз десять я выбегала из дома священника и возвращалась обратно, но это не возымело никакого действия на отца Питера — он привык всегда действовать неторопливо, как и подобает церковному служителю. Когда мы наконец двинулись в путь, день уже клонился к вечеру, на горизонте сгущались сумерки.