Собиратель историй

Глава 10

3 января 1911 года

Я пишу при свечах, потому что еще многое нужно рассказать о том, что произошло накануне, во время визита мистера Краусса.

Мальчики были дома, когда мы зашли, все суетились. Блюдо с печеной картошкой уже выставили в центр стола, кожура на ней лопнула, обнажая белую, как мука, начинку. Я была так голодна, что почти ощущала во рту вкус подтаявшей картошки с маслом. Мама нарезала ломтиками бекон: мой дядя отдал нам кусок, когда они забили свинью. Так уж принято: ты делишься мясом с соседями, и тогда в любом доме, куда бы ты ни пришел в гости, всегда будут бекон или сосиски. Не стесняясь присутствия Гарольда, мальчишки набросились на еду. Падди двадцать, он самый старший и ест за десятерых. Единственное различие между ним и Томми в том, что у Падди вся еда уходит в ноги (оттого они такие длинные), а вот у Томми скапливается в районе живота. Отец посадил Гарольда на почетное место за столом, а Билли предложил свои услуги по уничтожению еды на тарелке гостя, если у того нет аппетита.

После ужина я помогала маме убирать со стола, а мужчины засели играть в карты. Я слышала, как мальчики расспрашивали Гарольда об Америке, о том, что есть там, чего нет у нас, — и разговор неизбежно скатился к обсуждению ситуации в Ирландии. Из всех членов семьи Падди больше всего интересуется политикой и пристально следит за тем, как продвигается в парламенте билль о гомруле[14].

— У нас есть право самостоятельно принимать решения о том, что творится на нашей земле! — с жаром говорил Падди, пока Билли раздавал карты (они играли в понтун[15]). — Взять хотя бы Земельную лигу: в Ирландии так много арендаторов, с которыми землевладельцы обращаются просто ужасно! Вы состоите в Clan na nGael?[16] — спросил он мистера Краусса.

— Не могу сказать, что слышал о них, но я ведь жил на западном побережье, а там немного ирландцев, — дипломатично отозвался Гарольд. — А чем они занимаются?

— Собирают деньги для Ирландского республиканского братства, — ответил Томми, и в этот момент отец что есть сил треснул кулаком по столу.

— Никаких разговоров о политике под моей крышей! — рыкнул он, как делал всякий раз, когда кто-нибудь поднимал вопрос о независимости. Мы богаты — в том смысле, что владеем землей и она переходит от отца к сыну, — и папа не любит, когда его втягивают в непростые разговоры о том, что он бессилен изменить. Он посвятил свою жизнь работе на ферме и сторонится политики. Моя мать, напротив, весьма симпатизирует делу братства, но за годы в браке привыкла прибегать к уловкам, так что у нее всегда находится повод куда-нибудь уйти, когда начинаются разговоры на политические темы.

Деревню окутала вечерняя тьма, и я постаралась зажечь все лампы, какие нашлись в доме, а у очага поставила с запасом торфа на растопку. Соседи прибывали, поодиночке или парами, и вот уже полдеревни собралось погреться у нашего огня.

Галлахеры — наши ближайшие соседи. Джерард Галлахер возглавил семью после смерти отца и женился на молодой красивой женщине из Лисдунварны с такой копной длинных темных волос, что ей все завидуют. Принято считать, что она слишком хороша, чтобы быть женой Джерарду и невесткой его капризной матери Айлин, живущей с ними в одном доме, — однако Рози, похоже, весьма довольна своим выбором. С тех пор как весной у них родился мальчик с такими же прекрасными, черными как смоль волосами, она ведет себя как мать-наседка.

Фоксы живут напротив нас, по другую сторону болота, и это самая большая семья во всем приходе. Тропинка от нас до них протоптана столькими ногами, что можно ходить по ней без фонаря даже ночью. У Фоксов четверо мальчиков и пять девочек, младшая из которых — Тесс, моя лучшая подруга.

Старая Нора Дули также частенько заглядывает к нам по вечерам, чтобы погреться и сэкономить на торфе.

Парни за столом продолжили играть в карты, а женщины уселись рядком на скамье и ритмично застучали вязальными спицами, как маленькие заводные игрушки. Я заварила большой чайник чая и раздала всем по куску из остатков рождественского пирога.

Потом я, как обычно, села рядом с Тесс, и мы шептались и хихикали за вязанием, обмениваясь глупыми сплетнями о том, кто за кем ухаживает. Бедный Гарольд, наверное, чувствовал себя как на витрине: мужчины расматривали его фигуру, а женщины украдкой бросали взгляды на его шикарную одежду. Когда он все-таки решился заговорить, приветствуя остальных, акцент мгновенно выдал его и еще сильнее увеличил дистанцию между ним и остальными. Положение спас Падди, который с присущим ему обаянием непринужденно заявил, приобняв Гарольда за плечи:

— Познакомьтесь с нашим другом Гарри, он собирает деньги для Ирландских добровольцев в Америке!

В комнате на мгновение воцарилась тишина, отец одарил Падди свирепым взглядом, но тут миссис Галлахер подскочила, чтобы пожать руку Гарольду. Следом за ней выстроилась целая очередь из желающих поприветствовать янки, все говорили: «Да благословит вас Бог!» и «Мы знали, что Америка не забудет своих». Гарольд бросил на меня беспомощный взгляд, будто жених, который ошибся в выборе невесты, но я только пожала плечами и кивнула, чтобы он не спорил. Всегда лучше, если люди считают тебя своим, особенно у нас в деревне.

После чашки-другой чая собравшиеся немного расслабились и расселись кто где, по табуреткам и деревянным ящикам. Гарольда, как почетного гостя, усадили в отцовское кресло и, несмотря на его бурные протесты, всучили стакан с потином[17]. Греясь у огня, люди заговорили о прошлом, принялись вспоминать древние легенды о банши и петь старые песни. Спокойную атмосферу нарушил громкий стук в дверь. Томми вскочил со своего места и впустил припозднившегося гостя.

— Да благословит Господь всех в этом доме! — услышали мы голос школьного учителя, мистера Финнегана.

— Добро пожаловать, мистер Финнеган! — Отец энергично пожал ему руку.

Мэтр нечасто ходит в гости, так что при виде него все невольно выпрямились. Волос на макушке у него уже не было, но те, что остались по бокам, отросли настолько, что он зачесывал их, скрывая лысину. Мама говорит, мистер Финнеган из породы тех людей, что могут затеять спор с ногтями у себя на ногах, но он совсем не плохой человек, просто очень горделивый.

— Мистер Краусс, как хорошо, что вы здесь. Сегодня после нашей встречи я узнал новость, боюсь, крайне тревожную.

Мужчины пожали друг другу руки и снова наполнили стаканы.

— Сегодня вечером в тюрьму посадили человека, у него темная душа и извращенный ум, — начал мистер Финнеган, и мы все затаили дыхание. — Верите ли, защитник утверждает, что его прискорбное преступление — дело рук Доброго Народца!

Учитель был очень взволнован. Он любил поговорить и получал удовольствие от звука собственного голоса и от пристального внимания слушателей. Однако в этот раз казалось, что он чувствует угрызения совести оттого, что рассказывает эту историю вслух.

— Уложи ребенка спать, — велела мне мама, занятая штопкой носков.

Я отвела Билли в комнату, где спали мальчики, сказала переодеваться и пообещала, что скоро приду, чтобы уложить его. Затем вернулась в гостиную, но заходить не стала, только тихо замерла в дверях.

— Может, и не стоит мне рассказывать вам об этом, но уже завтра все будет в газетах, а потом пересуды пойдут по улицам.

— Выкладывай уже, мужик! — воскликнул Тайг Фокс, отец Тесс.

Мистер Финнеган одним быстрым глотком осушил свой бокал и жестом попросил отца налить еще.

— Я получил известия из Энниса: сегодня арестовали мужчину, и завтра он предстанет перед судом. Директор тамошней школы сообщил мне… — Мистер Финнеган сделал паузу, чтобы наполнить бокал. — Сообщил, что лично встречался с этим мужчиной, и выглядел тот совершенно диким. Все началось с того, что у него заболела жена. Судя по всему, она разносила яйца и случайно оказалась поблизости от кольца фейри. С того дня она была прикована к постели. Посылали за священником и доктором, но никто не мог сказать, что с ней. Шли недели, она увядала. Муж был в отчаянии, а потому обратился к bean leighis.

Я видела, как Падди тихо объясняет Гарольду, что так называют знахарку. В тот момент я была очень рада, что сижу у себя дома. Кого угодно испугала бы перспектива шагать домой по темноте после историй о кольцах фейри и таинственных болезнях.

— Когда священник в очередной раз зашел к ним, чтобы узнать, как себя чувствует бедная женщина, он увидел, что муж прижал ее всем весом к постели и вливает ей в глотку молоко с травами. При этом он кричал: «Именем Господа заклинаю тебя ответить: ты моя жена? Ты Мэри?»

— Что на него нашло?! — воскликнула миссис Галлахер, нервно запахивая шаль на груди.

— Похоже, внезапная болезнь жены понемногу начала сводить его с ума. Он уже сомневался, а была ли это в самом деле его жена или же они похитили ее и обратили в ведьму.

— Добрый Народец, — пробормотала старая Нора Дули, крестясь.

— Он испытывал ее, чтобы понять, его ли это жена или же… кто-то другой. Если она трижды не подтвердит ему это вслух, то значит, все решено. Все кончилось печально, потому что на третий раз женщина не ответила мужу. Сосед видел, как он повалил ее наземь, прижал коленом поперек груди, а руками сжал горло. Она молчала, и тогда ее муж выхватил из очага пылающую головню и поднес к ее рту. Так и не получив от нее ответа, он раздел ее до нижнего белья, окатил маслом из лампады — и поджег.

Я зажала рот руками, сдерживая крик, потому что знала, что это испугает Билли. Кто-то в комнате вскрикнул, кто-то судорожно втянул воздух, а мистер Финнеган продолжал:

— «Не будет у меня под крышей старой ведьмы заместо жены, мне нужна моя жена! Я сжигаю не Мэри, не мою жену!» — вот что он говорил, глядя, как она горит.

— Господи, спаси и сохрани! — воскликнула мать Тесс. — Да он с ума сошел!

— Он убедил себя, что она ведьма и что теперь она улетит через дымоход, а его настоящая жена вернется.

— И что случилось? — взволнованно спросила Нора. — Ведьма в самом деле воссоединилась со своим народом?

Кто-то из гостей крестился, другие качали головой.

— Нет, ради бога, глупая ты женщина! — яростно выплюнул мистер Финнеган. — Он убил свою жену, вот и все!

Редко случается такое, чтобы наши гости утратили дар речи. Хотя о чем тут было говорить? Да, все мы не чужды суеверий, но сжечь из-за них человека живьем — это совсем другое дело. И все же казалось, будто через комнату пробежала невидимая трещина. Я видела по лицам собравшихся, молодых и пожилых, как внутри у них сердце борется с разумом, а древние верования — с современными взглядами. Да, не стоит шутить с Добрым Народцем, но кто в здравом уме сможет оправдать то, что сделал этот человек?

— Его повесят? — спросила мама.

Мистер Финнеган печально покачал головой, но не ответил. Все снова начали переговариваться, спрашивали, почему никто не пришел на помощь бедной женщине, а я выскользнула из гостиной, чтобы пожелать Билли спокойной ночи. Уложив его в мягкую постель, я слегка погладила его по волосам, а он закутался в одеяло. В такие моменты лицо Билли теряло черты, присущие молодым людям, он становился похож на младенца, которому нужна ласка и нежный голос. Я тихо запела его любимую колыбельную.

Глаза у брата стали слипаться. Я тихонько поднялась на ноги, на цыпочках двинулась к двери, не переставая петь, — и наткнулась прямо на Гарольда, застывшего на пороге.

— Иисус, Мария и Иосиф! — испуганно зашипела я. Он поддержал меня под руку и извинился за то, что невольно напугал.

— Я ухожу, — шепнул он. — Хотел попрощаться и поблагодарить вас за помощь сегодня.

Я отмахнулась, потому что совсем не привыкла, чтобы меня хвалили просто за то, что я делаю ровно столько, сколько от меня ожидают. Его глаза блестели от потина, и от этого он уже не казался отстраненным ученым.

— Могу я спросить, что это была за песня, которую вы пели для Билли?

— О, просто старая колыбельная, ее когда-то пела мне моя мама, а ей — ее мама.

— Жаль, что я не понимаю вашего языка. — В улыбке Гарольда промелькнула обычная для него жадность до новых знаний. — Можете рассказать, о чем она?

Я заколебалась. Из-за истории, которую поведал мистер Финнеган, Гарольд мог счесть меня деревенской дурочкой. И все же это лишь колыбельная, что тут такого?

— Это песня про фейри, которые поджидают на крыше, чтобы украсть ребенка, — сказала я.

— И такой колыбельной успокаивают детей? — недоверчиво уточнил Гарольд.

— Нет, вы меня неправильно поняли, — я терпеливо улыбалась, — вот о чем там поется:

Гарольд так и стоял, прислонившись к дверному косяку, будто я загипнотизировала его этой песней.

— Я был бы рад, если бы вы записали ее для меня… в переводе, конечно, — наконец сказал он. — С удовольствием включу вашу колыбельную в мою работу.

Я подумала, как легко с ним общаться. Для человека, который так сильно отличается от нас умом и положением в обществе, он держится непринужденно и, кажется, изо всех сил старается влиться в окружающую обстановку.

— А историю про человека, который убил свою жену, вы внесете в ваш список свидетельств? — спросила я.

— Несомненно. К несчастью, я не впервые слышу о подобном.

Он постоял еще какое-то время, повертел в руках шляпу, держа ее кончиками пальцев. Я не знала, что сказать. От этой истории у меня все внутри сжималось.

— Знаете, если вы передумали насчет помощи мне…

— Разумеется, нет! — перебила я. — Я вовсе не боюсь, если вы об этом!

— Подобной ошибки я не совершу. — Гарольд запустил пальцы в волосы и явно пытался скрыть улыбку. — Ладно, пожалуй, я пойду, пока остатки храбрости не покинули меня. На улице такая темень, а мое зрение — вообразите себе! — не улучшилось даже после половины бутылки самогона!

Мы неловко улыбнулись друг другу, и я проводила его до дверей, а потом помахала на прощание, пока он катил по дорожке свой велосипед. Крошечный свет фонаря заплясал в темноте, и я шепотом благословила Гарольда, чтобы он добрался домой целым и невредимым.