Собиратель историй

Глава 14

5 января 1911 года

Гарольд сказал, что на один день должен уехать в Роскоммон: доктор Хайд испросил разрешения побеседовать с ним о «делах фейри» (на этом месте Гарольд заговорщически подмигнул мне). Утром солнце светило ярко, и воздух прогрелся до почти что весеннего тепла. Животные были накормлены, мужчины отправились через поле чинить стены и копать канавы, а я пошла дальше по дороге под предлогом, что нужно отнести молока Галлахерам. У их коровы молоко пропало, и так уж заведено у нас в деревне, что все помогают друг другу: если кто-то на мели, соседи всегда поделятся избытком. Однако задерживаться в гостях я не стала и даже вопреки обыкновению отказалась от чая и черного хлеба с маслом. Я торопилась на Холм Фейри, а до него было полчаса пешком через лес.

Тропинка, ведущая из леса, уходила в сторону прямо перед воротами Торнвуд-хауса. Она пролегала вдоль границы владений Хоули, поднимаясь в гору, и моим глазам открывался вид на безупречные земли, за которыми ухаживали согласно предпочтениям хозяев. Что до нас, то мы используем каждый клочок земли, выращиваем что-то или содержим на нем животных. Мы трудимся в гармонии с природой, а не пытаемся приручить ее, скругляя острые углы и разбивая цветочные клумбы. Торнвуд очень красив, но в нем есть что-то искусственное.

Я не осмелилась рассказать маме о том, что меня пригласили на ланч вместе с Гарольдом. Ее отношение к Хоули мне хорошо известно. Да и в городе о мастере Джордже отзываются нелестно. Tá grádh gach cailín i mbrollach a léine — вот как о нем говорят люди, имея в виду, что если Джордж захочет какую-то девушку, она будет его. Он одаривает женщин поцелуями и получает то же взамен, потому что очень красив. Он азартный игрок: если где-то на десять миль в округе развернулась ярмарка или устраивают скачки — он наверняка будет там. Никто из семьи Хоули, похоже, не работает, но деньги у них не кончаются. У них в штате прислуги по меньшей мере десять человек, и, по словам Падди, только благодаря усилиям этих людей в доме можно жить. И все же изысканные одежды и утонченный облик аристократов Хоули не могут не впечатлять.

Листва на земле была мокрой, пришлось смотреть под ноги, поднимаясь на вершину холма. Я много лет прихожу сюда, но сколько бы ни прошло времени, надежда увидеть Милли не угасает во мне. По другую сторону холма в обветшалой лачуге живет старуха Мэгги Уолш, которую все считают ведьмой. Она сказала мне, что пару раз наблюдала, как Милли танцует с ними под светом луны. Потом добавила, что она провидица и что видела джентри так же ясно, как меня в ту секунду. Я никогда и никому не рассказывала об откровениях Мэгги: она не из тех, кому привыкли верить на слово. Все знают, что она наполовину сумасшедшая, хотя никто не помнит, когда она такой стала. Я сомневаюсь, стоит ли знакомить с ней Гарольда, ведь Мэгги наверняка упомянет Милли, а я хочу рассказать ему о ней сама и в свое время. Я должна быть уверена в нем, а пока — буду ждать своего часа и внимательно слушать. Наверняка среди историй, которые он собрал и еще собирает, найдется та, что подскажет мне, как нужно действовать. Я никогда не сдамся.

Когда я вышла из-под пестрой кроны деревьев, раскинувших ветви над моей головой, в глаза ударило солнце. В Cnoc na Sí есть какая-то необыкновенная красота, которая не перестает поражать меня, независимо от времени года. Отсюда открывается вид на всю деревню, от церковного шпиля до серых каменных стен, из-за которых фермы становятся похожи на лоскутные одеяла. Пение птиц здесь звучит красивее, а жухлая трава и сорняки даже в самый разгар зимы при определенном свете складываются в причудливые формы и кажутся миниатюрными мирами, где прячется волшебство.

Я много раз приходила на Холм Фейри, но никогда не встречала ничего необычного. Существует поверье, что если лунной ночью семь раз обойти холм, то тебе откроется тайный вход. Однако мне не случалось бывать здесь ночью, так что не могу сказать, правда ли это. Летом я набираю фруктов, расстилаю одеяло и устраиваюсь на пикник, надеясь, что если просижу достаточно долго, то мне наверняка явится что-нибудь волшебное или хотя бы какая-то подсказка. Порой шевельнется какая-то ветка, и сердце на секунду замирает — но тут же понимаешь, что это просто любопытная малиновка. Но как бы разочарована я ни была, я не перестаю приходить сюда. Сидя на холме, я ощущаю близость Милли, а это само по себе уже благословение.

Я шла обычным маршрутом, огибая скалу, в направлении расщелины в холме, как вдруг откуда ни возьмись на моем пути взвилась серая лошадь. Я жутко перепугалась: это было так внезапно, что на мгновение я подумала, будто наконец столкнулась с джентри. Я отшатнулась и упала навзничь, неловко подвернув лодыжку, а когда подняла глаза, то успела разглядеть точеный профиль мисс Оливии Хоули, которая вонзила шпоры в бока лошади и скрылась за деревьями. «Она наверняка меня заметила», — подумала я и еще не успела встать с земли, как чьи-то сильные руки подняли меня.

— С тобой все в порядке? — вежливо спросил мой спаситель, легко усаживая меня на один из плоских камней. — Ты ведь Анна, верно?

Джордж Хоули.

— Я… э… — услышав, как его губы произносят мое имя, я на мгновение лишилась дара речи. Солнце светило ему в спину, превращая волосы в чистое золото. Он все еще держал меня под руку, чтобы я не упала.

— Оливия, должно быть, не заметила тебя, — сказал Джордж, оглядываясь на свою лошадь, которая, склонив голову, нюхала мои руки. — Тебе повезло, что она не вскинулась на дыбы, — добавил он.

Я засомневалась, точно ли он говорит о кобыле, а не о своей сестре.

— Лошади любят меня, — пробормотала я, и это прозвучало слишком невнятным ответом на все его слова.

— О, я вижу. — Он сунул руку в карман и достал фляжку. — На вот, глотни, это тебя успокоит.

Во фляжке был виски, и мне показалось, что это немного чересчур — хватило бы и чашки крепкого чая с сахаром. Я вежливо отказалась и попыталась взять себя в руки.

— Что ты вообще здесь делаешь… Анна?

Он произнес это так, будто примерялся к моему имени. Синие глаза казались почти бирюзовыми и такими живыми, что я едва могла сосредоточиться, чтобы ответить на простой вопрос.

— Ничего, просто гуляю.

— Одна? — Мастер Джордж наконец отпустил мою руку, видимо убедившись, что я пришла в себя. — А где же твой американский друг?

— Гарольд навещает коллегу в Роскоммоне, — пояснила я. Гарольд наверняка употребил бы именно это слово. Оно звучало так важно и весомо, что можно было бы подумать, что у меня самой где-то поблизости были коллеги.

— Понятно. Что ж, тогда ты позволишь проводить тебя до дома? — это прозвучало как самый обыкновенный вопрос на свете.

— Ну что вы, мастер Хоули, у меня и в мыслях не было вам навязываться! — выпалила я, но когда попыталась встать, ощутила такую боль, что чуть снова не рухнула на камень. Он вновь подхватил меня, и, хотя я изо всех сил старалась не обращать внимания на это чувство, сердце у меня затрепетало, как маленькая птичка в ладонях. Мастер Джордж смотрел на меня так пронзительно, что хотелось одновременно замереть и бежать, вот только бежать я не могла.

— Ты явно поранилась, Анна, я отвезу тебя домой и вызову доктора, чтобы он осмотрел твою ногу.

Я была не в том положении, чтобы спорить. Уйти я не могла, поэтому просто кивнула в знак согласия. Мастер Джордж ловко поднял меня и боком усадил на лошадь. Я прекрасно ездила верхом по-мужски, даже обходилась без уздечки, но сейчас, из-за позы, ощутила себя очень женственной.

— Я уверена, что врач мне ни к чему, — все-таки пыталась возразить ему я. — Скорее всего, это просто растяжение.

— Пусть лучше доктор ставит диагнозы, — с усмешкой ответил мастер Джордж. — Ты, моя дорогая, попала в беду, и я не был бы джентльменом, если б не помог тебе в столь затруднительной ситуации. — Он щелкнул языком и под уздцы повел лошадь к тропинке.

Все, о чем я могла думать, — какое лицо будет у мамы, когда она увидит, как я возвращаюсь домой на лошади, в сопровождении мастера Хоули. Я не могла говорить, мысли путались. Я не имела никакого права судить о поступках мужчины его положения, это было верхом неприличия.

— И перестань звать меня «мастер Хоули». Прошу, просто Джордж. — С его ирландско-английским акцентом это звучало восхитительно. — И как же ты рискнула забрести так далеко в одиночку, когда взрослые мужчины из деревни не решаются ходить по этим местам из страха рассердить фейри?

Ответа не последовало. У меня пересохло во рту, а слова не шли на ум.

— Могу лишь предположить, что тебе чужды эти… суеверия, — он будто выплюнул это слово.

— Да, конечно, — ответила я и тут же вспыхнула, ощущая стыд и вину. Я убедила себя, что будет безопаснее, если мастер Джордж не узнает о моих пикниках на Холме Фейри, но, по правде говоря, его презрение к этой теме смущало меня. Я и он, мы живем в разных мирах. Но мне проще принять его взгляды, чем рассказать о своих.

— Полагаю, у столь привлекательной девушки, как ты, имеется кавалер? — небрежно, будто бы между делом, бросил Джордж. Он говорил удивительные вещи, и за каждым словом прятались сотни возможных толкований. Мое сердце снова забилось чаще, и я подумала, что ни с одним из парней в деревне я не чувствовала себя так.

Лошадь повернула направо, и мы выехали на главную дорогу, мне пришлось заговорить в полный голос.

— Мой дом в другой стороне, мастер… то есть Джордж.

— Да, но Торнвуд ближе, — он в очередной раз одной фразой отмел все мои возражения.

Мы подъехали ко входу в Торнвуд: все было как в диковинном сне. Я бывала здесь только во время майских гуляний, как и половина графства, а теперь вот въезжала на территорию поместья как гостья молодого хозяина. От этого дух захватывало. Лошадь, учуяв близость теплой конюшни и свежего сена, перешла на легкую рысь.

— Ну-ну, тише! — Джордж похлопал ее по боку и что-то негромко добавил. Подняв глаза и убедившись, что я все еще сижу ровно, он одарил меня обворожительной улыбкой. — Мы почти на месте.

Я начала задаваться вопросом, действительно ли Джордж так уж сильно отличается от нас. Да, он красиво говорит и хорошо одевается, но, возможно, для него не имеет значения, состоятельна ли девушка (в отличие от его сестры Оливии, которая общается только с себе подобными). Он производит впечатление джентльмена, и, хотя его уверенность в себе легко спутать с высокомерием, проявления искренней заботы не могут не восхищать. Я немного нервничала от мысли, что меня, хромую дочку фермера с листвой в волосах и грязью на ботинках, везут в Торнвуд-хаус, но все-таки любопытство и тщеславие пересиливали страх. Много ли девушек из деревни видели особняк изнутри (если, конечно, не считать прислуги, работающей в доме)? Тесс Фокс, когда я расскажу ей, будет локти кусать от зависти!

Конюх подошел, собираясь отвести лошадь за дом, и я предположила, что и меня попросят зайти там же, с черного хода. К моему изумлению (и радости), Джордж протянул руки, собираясь спустить меня на землю, и рассмеялся в ответ на мой непонимающий взгляд.

— Мне нравится считать себя человеком гостеприимным, но даже я не могу позволить тебе заехать в дом на старушке Сиборн, — он указал на лошадь. — В какой-то момент придется спешиться, а забраться по ступенькам ты не сможешь.

Мои попытки придерживаться этикета явно забавляли его.

— Значит, остается только одно: я занесу тебя внутрь. — И Джордж снова терпеливо протянул ко мне руки. Я смотрела сверху вниз на его белокурую голову и один за другим перебирала в голове варианты, отыскивая тот, при котором мне не придется спрыгивать с лошади прямиком в объятия местного лорда.

— Боюсь, другого выхода у нас нет. — Он откашлялся. — Но мы можем стоять здесь на холоде так долго, как тебе будет угодно.

Я оттолкнулась от седла и соскользнула к нему на руки. Уверена, звуки никуда не исчезли: копыта Сиборн застучали, когда она, повинуясь руке конюха, двинулась в сторону конюшни, а птицы все еще насвистывали свои песни, — но я будто оглохла. Я обхватила Джорджа за плечи, а он понес меня, будто я была новорожденным ягненком, вверх по каменным ступеням, в сторону огромных деревянных дверей, которые, казалось, распахивались сами по себе, стоило ему оказаться рядом.

— Добро пожаловать в Торнвуд-хаус, — шепнул Джордж так близко, что я ощутила, как уха коснулось его горячее дыхание. Он пах кожей и сандаловым деревом — в отличие от моих братьев, которые пахли свежей травой и потом. Никогда я не чувствовала себя одновременно такой счастливой и взволнованной. Счастье и смятение зарождались у кончика уха, там, где я ощущала дыхание Джорджа, и растекались по всему телу.

— Доброе утро, мастер Джордж! — поприветствовал его дворецкий, одетый в роскошную ливрею. — Могу я помочь вам с вашей… гостьей?

— Нет, спасибо, Малачи, — отмахнулся Джордж. Он нес меня по большому коридору, стены которого были обшиты панелями темного дерева. Арочные проемы украшала тончайшая резьба. На стенах висели большие картины: мужчины в военной форме, дамы в изысканных платьях. — Пожалуйста, подайте в библиотеку чай и что-нибудь сладкое для леди.

Мы прошли мимо парадной лестницы в другую роскошную комнату, заставленную мебелью: похоже, использовали ее нечасто. Вдоль стен тянулись полки из темно-красного дерева, заставленные книгами, — вся библиотека Ирландии, не меньше. Все это было так не похоже на мой собственный дом, где единственными атрибутами богатства могли считаться комод и фигурка китайской пагоды.

Джордж осторожно опустил меня на длинную кушетку с подлокотниками, обтянутую бледно-желтой тканью. Я никогда раньше не бывала в домашних библиотеках и не представляла, что такие места вообще существуют. На то, чтобы прочитать все эти книги, у меня бы ушло три жизни. Джордж был здесь как рыба в воде, в то время как я чувствовала себя самозванкой.

Принесли чай, и как только дворецкий разлил его по чашкам, Джордж велел вызвать доктора, чтобы тот осмотрел мою лодыжку. Я боялась к чему-либо прикасаться, но он уговорил меня попить чаю и попробовать божественные сконы со сливками. Я подумать не могла, что когда-нибудь окажусь в окружении такого великолепия. Джордж принес подушку, собираясь подложить ее под мою ногу, но тут я резко вскинулась.

— Нет-нет, я не хочу запачкать вашу прекрасную подушку, у меня грязные ботинки! — воскликнула я.

— Что ж, тогда придется их снять. — Джордж присел на корточки рядом со мной и потянулся к ноге, и в этот же момент я наклонилась вперед, чтобы расшнуровать ботинки. Мы столкнулись лбами и рассмеялись, как два глупых ребенка.

Резкий голос, донесшийся от дверей, разрушил чары.

— Ну что за милая картина! — проговорила Оливия, выплевывая слова, будто кидала острые кинжалы. Она снимала перчатки для верховой езды, освобождая палец за пальцем. — И кто это тут у нас? — спросила она, глядя на меня так, словно брат принес в дом раненую лису.

Я открыла рот, но Джордж опередил меня.

— Это, моя дорогая сестра, Анна из деревни.

Мою фамилию он явно позабыл.

— Анна из деревни, — повторила Оливия, словно это была какая-то шутка. — И что Анна из деревни делает в нашей библиотеке?

— Она подвернула лодыжку, когда была на холме, и я привез ее к нам, чтобы показать доктору. — Джордж поднялся, а я продолжила расшнуровывать ботинки.

— Как… великодушно с твоей стороны, — пробормотала Оливия и тихо добавила: — Постарайся, чтобы отец ее не увидел.

— Это самое малое, что я мог сделать для нее, учитывая, что твоя лошадь стала причиной ее травмы. Каким негодяем я бы был, если бы бросил юную леди на произвол судьбы?

— Моя лошадь? — Оливия в притворном удивлении прижала пальцы к груди, и я осознала, что она видела меня в тот момент и нарочно сбила с ног. — Господи, в следующий раз, когда буду ездить верхом, обещаю внимательно высматривать маленьких девочек, прячущихся по кустам!

Она пронзительно рассмеялась, и я снова ощутила, что бессильна дать ей отпор. Оливия так и стояла в дверях, и от ее лица молоко бы скисло. Джордж подошел к ней и, положив руку на талию, зашептал что-то на ухо. Я остро ощутила себя незваной гостьей, которая нарушала странную, неестественную близость брата и сестры, поэтому отвела взгляд, а когда снова посмотрела — Оливии в дверях уже не было.

— Не обращай внимания на мою сестру, — попросил Джордж, доставая из буфета хрустальный бокал и наливая себе выпить. И добавил, будто это что-то объясняло: — Она не очень хорошо ладит с незнакомыми людьми.

— Вы, должно быть, очень близки, — ляпнула я, хотя вовсе не собиралась говорить ничего подобного.

— Близнецы, — ответил он, и я улыбнулась, как будто поняла все, что он хотел выразить одним этим словом.

— Кстати, меня зовут Анна Батлер. — Я поморщилась, пытаясь водрузить ногу на подушку.

— Конечно. О, позволь мне, пожалуйста… — Он бросился ко мне и осторожно поднял мою ногу, подкладывая под нее подушку. — Кстати, я знал это. — Он одарил меня озорной улыбкой, от которой сердце снова бросилось вскачь. — А еще у тебя очень красивая улыбка.

Естественно, от этого замечания мои губы расплылись в еще более широкой улыбке, и я густо покраснела. К моему облегчению, в библиотеку зашел дворецкий и объявил, что приехал доктор Линч. Слава богу, потому что я больше ни минуты не могла вытерпеть наедине с Джорджем. Из-за его непринужденной манеры общения я словно превращалась в глупую девчонку.

— Вам повезло, что я был поблизости, — крикнул доктор Линч из коридора. — Где пациент?

Джордж поднялся, чтобы привести его. Быстрый осмотр подтвердил то, что я уже и так знала: кость цела, но я определенно потянула лодыжку.

— Нужно держать ногу приподнятой в течение недели и прикладывать холодные компрессы, — сообщил доктор Линч, а потом предложил отвезти меня домой в своей карете.

В суматохе я совершенно позабыла, что доктору нужно будет заплатить за визит. Отец, конечно, будет сильно удивлен.

Я покинула дом куда менее романтично, чем попала в него, потому что доктор настоял, чтобы они с Джорджем с двух сторон взяли меня под руки, а я оперлась на них, как на костыли. Без особых церемоний они усадили меня в карету, но, когда доктор пошел в дом за саквояжем, Джордж взял меня за руку.

— Надеюсь, ты простишь мою семью за те неприятности, что мы тебе причинили, — мягко проговорил он.

— Тут нечего прощать, — ответила я.

— Ты очень добра. Я рад, что ты не держишь зла, потому что, если бы не лошадь моей сестры, мы с тобой не встретились бы сегодня. Это было бы непростительно.

Щеки у меня вспыхнули, и это свело на нет все попытки выглядеть невозмутимой. Я услышала, как дворецкий желает всего доброго доктору Линчу: наше с Джорджем время подходило к концу. Он так и держал меня за руку, а потом поднес ее к губам и поцеловал запястье прямо над перчаткой. Жест был исполнен такой нежности, что мне показалось, будто я сейчас упаду в обморок.

Доктор залез в карету, и его появление грубо вернуло нас к реальности. Когда мы выезжали из Торнвуда, мне потребовалась вся сила воли, чтобы не оглядываться. Улыбаясь про себя, я думала о том, что план Оливии провалился: может, она и сбила меня нарочно, но в итоге я сблизилась с Джорджем. Только это имело значение.

Хотя наш маленький домик был всего в четверти часа езды от Торнвуд-хауса, я чувствовала себя так, словно побывала в другом мире. И все-таки, покидая его, я не могла не вспомнить ту горничную из Корка, про которую рассказывала Тесс. Слухи улеглись довольно скоро для такой маленькой деревушки, как наша, но, скорее всего, потому, что горничная уехала из Торнвуда буквально в тот же день. Я провела полдня с мастером Джорджем и с уверенностью могла сказать, что он не дурной человек. Наверное, бедняжка совсем отчаялась, раз решила обвинить его в столь ужасных вещах, да поможет ей Бог.

Когда карета доктора подъехала к ферме, я вдруг увидела наш дом другими глазами. Хотя стены побелены к Рождеству, да и зимой у нас довольно чисто, он все равно выглядел серым, лишенным элегантности Торнвуд-хауса. От стыда за такие мысли мне стало дурно.

Мама выбежала нам навстречу, встревоженная появлением кареты доктора.

— Что случилось? — с трудом спросила она, поджав губы.

— Все в порядке, мама, — пробормотала я, но доктор Линч на весь двор объявил, что я потянула лодыжку. Он помог мне выйти из экипажа, и я с грустью вспомнила, как мастер Джордж носил меня на руках.

Меня усадили на скамеечку подле камина, и Билли принес табурет, чтобы я могла поставить на него ногу. Мама открыла старую жестянку, стоявшую на комоде, и спросила у доктора, может ли она заплатить частями.

— Не нужно, миссис Батлер, все уже оплатил мастер Джордж из Торнвуд-хауса.

Я смотрела в окно, пока мама взглядом прожигала дыру у меня в спине.

— В следующие несколько дней нужно поберечься, не переносить вес на ногу. Еще я посоветовал юной Анне холодные компрессы — они уменьшат отек, — и с этими словами доктор уехал к следующему пациенту.

Когда улеглась пыль за каретой доктора и стих шум колес, мама достала корзину с чистым бельем и поставила утюг разогреваться. Она спокойно работала, гладя одежду, но я знала, что она просто выжидает момент. Когда молчание стало совсем невыносимым, мама подняла глаза и заговорила.

— Итак, может, ты расскажешь, что делала в Торнвуд-хаусе? — спокойно поинтересовалась она.

— Я не была в Торнвуде… ну, по крайней мере, поначалу нет. Я ходила на Холм Фейри. — Ее лицо немного смягчилось. Мама знала, как часто я бродила в тех местах, и знала почему. — Близнецы Хоули катались верхом в лесу, лошадь мисс Оливии выпрыгнула на меня, и я поскользнулась.

Я защищалась и, чтобы отвлечься, наматывала вокруг ног нить, выбившуюся из пледа.

— Мастер Джордж посадил меня на лошадь, потому что идти я не могла, и отвез в Торнвуд. Это он послал за доктором, хотя я говорила, что со мной все в порядке.

Теперь, в стенах нашего дома, мое приключение представлялось бесцветным и жалким, и я мысленно ругала себя за то, что лопалась от гордости, проведя в поместье каких-то полчаса.

— Понятно, — произнесла мама и проверила, достаточно ли нагрелся утюг, брызнув на его подошву воды. Капли тут же зашипели, обращаясь в пар.

Никогда прежде мы с мамой не общались по-взрослому, как женщина с женщиной. На ферме не много свободного времени, уединиться получается редко: всегда нужно что-то делать или за кем-то присматривать. Приватные беседы — настоящая роскошь.

— Анна, ты ведь знаешь, что Хоули очень отличаются от нас, — наконец сказала мама, принимаясь гладить рубашку.

— Я понимаю, — с досадой отозвалась я. — Англичане, протестанты, да к тому же богаты.

— Я не это имею в виду, — отмахнулась мама. — Не только это… Хоули принадлежат к другому миру. Люди их круга, владеющие землями, обязаны жениться на выгодной партии. Их дети отправляются учиться в частные пансионы Англии не только ради образования, но и чтобы исполнить свой долг — отыскать достойную партию и приумножить семейный капитал.

Я никогда не слышала, чтобы мама говорила нечто подобное. Как правило, ее мало интересует происходящее в Торнвуд-хаусе (в отличие от остальных жителей деревни).

— О, мама, прошу! Он предложил мне чашку чая, а не руку и сердце, — пошутила я.

— Не дерзи матери, — осадила она, и этот резкий тон застиг меня врасплох. — Ты относишься к этому несерьезно, Анна, но я знаю таких мужчин. У них имеется исключительный талант разбивать сердца.

Это прозвучало так странно, будто мама говорила вовсе не о мастере Джордже — или, по меньшей мере, не только о нем.

— Он обаятелен и красноречив, но в конечном итоге всегда будет выбирать людей своего круга. Предупреждаю тебя: лучше и думать забудь об этом молодом человеке!

Я ничего не ответила. Неудивительно, что мама так легко догадалась, что у меня на уме, однако точность выводов поразила меня. Хуже всего, что ее слова, как острые иглы, пронзили тот кокон счастья и радости, в котором я пребывала. Прежде я не влюблялась так сильно ни в одного мальчика, и вот наконец это случилось — и моя мама рушила все мои надежды.

— Я говорю тебе это, Анна, для твоего же блага, — добавила мама и ушла в комнату сортировать одежду.