14 января 1911 года
Сегодня рано утром мы с Тесс взялись за дело. Я убедилась, что мама ушла надолго, отец и братья тоже заняты и весь дом в нашем распоряжении. В гардеробе отыскалось белое хлопчатобумажное платье, которое бабушка с дедушкой пару лет назад купили мне по случаю свадьбы соседки. Оно оказалось немного мало, но я надеялась, что удастся его расшить.
Тесс пришла с небольшим мешочком под мышкой и с гордым видом продемонстрировала его содержимое.
— Луковая шелуха? — озадаченно спросила я.
— Мы покрасим ткань! — взволнованно объявила она, доставая горшок и наполняя его водой из бочки.
— А ты знаешь как? Ты когда-нибудь делала это раньше?
— Вообще-то нет. Но Нелли О’Халлоран с почты рассказывала Айлин Галлахер, что ее свекровь всегда красила шерсть таким образом, прежде чем начать прясть. Все получится! — уверенно сказала Тесс.
Я не разделяла ее оптимизм, но за неимением лучших идей взялась помогать, пока Тесс, как главная портниха, давала распоряжения. Мы вскипятили воду и оставили шелуху вывариваться в ней на полчаса. Замочили в горячей воде нитки и хлопчатобумажное платье. А после выудили, как смогли, шелуху из котелка и опустили туда и нитки, и платье. Затем снова начали греть, помешивая старой деревянной ложкой, чтобы цвет ровно лег на ткань. Последним этапом мы промыли все холодной водой, и я была поражена, увидев, что у нас получилось ярко-золотистое платье и нити ему в тон.
— Тесс, это просто чудесно! — изумленно воскликнула я.
— Говорила же, что сработает, — казалось, Тесс сама удивилась результату. — Теперь надо все просушить. Может, в сарае? Там никто не увидит.
— С первой частью покончено, — резюмировала я. — Теперь нужно превратить простое хлопковое платье в бальный наряд.
— Ноги твоей не будет в том доме! — заявила мама, заливая немного пахты в муку. Она никогда не пользовалась миской, когда месила тесто на хлеб, вместо этого насыпала муку горкой прямо на стол, делала в центре углубление и вливала туда жидкость. Понемногу она замешивала тесто круговыми движениями правой руки, согнув пальцы наподобие клешни. Она всегда подбрасывала дополнительную горсть изюма в тесто, чтобы ее не обвинили в жадности. «От дверей швыряла, в тесто не попала?» — журила мама, если у меня получался хлеб, в котором было не очень много сухофруктов.
— Но со мной будет Гарольд, — ныла я. — Он готов сопровождать меня!
— Мне все равно, будь с тобой хоть папа римский! Ты не пойдешь в этот дом, Анна Батлер, и точка. А теперь принеси-ка еще немного торфа на растопку и выкинь эти мысли из головы.
Я пошла в сарай и сняла с балки свое старое хлопковое платье. Оно прекрасно просохло и ждало своего часа, чтобы превратиться в наряд принцессы. Я держала его в руках и чувствовала себя самой несчастной девушкой в мире.
— Ну ладно, что толку распускать нюни, — наконец сказала я сама себе и, сложив платье и нитки, крикнула маме, что пойду к Фоксам. Ее возмутило, что я «разгуливаю по округе и флиртую направо и налево», а я заорала в ответ, что визит к Тесс не считается.
— Она тебе не разрешила, да? — с порога поняла Тесс, увидев мое мрачное лицо. Я молча кивнула и бросилась на кровать. — А платье нашла?
— Не нашла, но что толку? — мой голос из-под подушки звучал глухо и по-детски.
Она помедлила, и, подняв голову, я увидела, что Тесс чем-то смущена.
— В чем дело? — спросила я.
— Я просто хотела узнать… ты поговорила с Падди?
— Пока нет. После той истории с Дэнни он почти не бывает дома. Но обещаю, что сегодня вечером добьюсь от него ответа.
Тесс достала из моей сумки нитки и платье и восхитилась тем, как ровно лег цвет.
— А у нас неплохо получилось, верно?
— Не у нас, а у тебя, Тесс.
Когда кто-нибудь делал ей комплимент, Тесс совершенно менялась. Черты ее лица становились ангельскими, почти невинными. Однако большую часть времени она выглядела так, будто готова в любой момент затеять спор. Наверное, всему виной детство в большой семье, потому что Тесс часто приходилось отстаивать себя и свои мысли. Она частенько завидует людям, хотя имеет больше многих. Пока засматриваешься на чужое добро, не видишь собственного благословения. По крайней мере, так говорит отец Питер.
— Давай все равно закончим платье, Анна. Что мы теряем? — Она пихнула меня локтем в бок.
— Столько работы, и все напрасно.
— Не глупи. Впереди еще будут какие-нибудь танцы или праздник. К тому же моя мама говорит: никогда не знаешь, что случится завтра. Представляешь, как ты расстроишься, если тебя вдруг отпустят на вечеринку, а платья не будет? — Она протянула мне клубок ниток.
— Ты хорошая подруга, Тесс Фокс.
— Что есть, то есть, — невозмутимо ответила она. — И так вышло, что я уже набросала узор, так что доставай-ка крючок и берись за работу!
Мы работали много часов, и у меня на пальцах даже остались вмятины от игл. Тесс распустила платье по шву и нашивала тонкое кружево по краю горловины и рукавов, вывязывая крючком тонкий узор из цветов и капелек. Я не могла поверить, как много мы сделали, но, посмотрев на часы, вскрикнула: как поздно! По мокрому от росы полю я помчалась домой, уверенная, что мама дожидается меня, чтобы отчитать. Но в гостиной был только Падди: он сидел у камина и невидящими глазами смотрел на тлеющие угли.
— Все спят? — шепнула я, воровато оглядываясь по сторонам.
— Не переживай, мама заверила, что ей будет что сказать тебе с утра, — хмыкнул брат.
Мы одновременно закатили глаза. Я сняла пальто и ботинки и натянула пару шерстяных носков, которые нагрелись у очага.
— Не хочешь ли чашку горячего какао перед сном? — поинтересовалась я, ставя кастрюлю на огонь.
— Не откажусь. Чем ты так разозлила маму?
— Я не прятала у себя в диване парня, которого разыскивает полиция, если ты об этом, — фыркнула я. Когда молоко начало закипать, я сняла его с огня и насыпала какао-порошок.
— Ага, ты просто бегаешь по округе в поисках лепреконов, — парировал Падди. Он принял дымящуюся чашку из моих рук и подул на какао.
— Не смейся надо мной, Падди, ты же знаешь, я это не люблю!
Когда-то он поверил мне насчет Милли, но со временем стал менее чувствительным и теперь считал все это «детскими сказками».
— Я вовсе не смеюсь, а хочу, чтобы ты поняла. В мире происходят намного более важные вещи, Анна, нельзя же всю жизнь витать в облаках.
«А что в этом плохого?» — хотелось спросить мне. Вот Гарольд, например, ничуть не страдает. С другой стороны, он, конечно, мужчина, к тому же имеющий средства, а не дочь бедного фермера. Он может поступать, как ему заблагорассудится. Я молчала, потому что знала, что пытается сделать Падди — закалить меня перед лицом большого страшного мира. Разумеется, он делает это раздражающе-покровительственно, как и полагается старшему брату. Как будто он знает мир лучше моего. Как будто я не осознаю, как несправедлива может быть жизнь.
Я решила сменить тему.
— А ты ухаживаешь за кем-нибудь, Падди? — поинтересовалась я, дуя на какао, чтобы остудить его.
— Так я тебе и сказал! — фыркнул он, чуть не подавившись напитком.
— Ну, а вот я знаю, что кое-кому ты очень нравишься!
Я знала кое-что, чего он не знал, и потому вела себя самодовольно. Только в этом разговоре не было никакого смысла, если Падди не подыграет. Повисла пауза, потом я продолжила:
— Хочешь знать кому?
Падди отлично играл в карты, и никто никогда не мог сказать, блефует он или нет.
— Это Тесс, — наконец выложила я, не в силах больше держать язык за зубами. Он продолжал смотреть на огонь, ничем не выдавая своих эмоций. — Так что? Она тебе нравится?
— Так я тебе и сказал, — ухмыльнулся он и поднялся, собираясь идти спать.